– От Грофо? У него кайфа нет? – подозрительный взгляд буравил Жеку.

Вернувшаяся цыганка что-то резко сказала по-своему цыгану с ружьем.

– Пять? – повернулась она к Жеке.

– Да, пять чеков. Вот деньги, – непроизвольно стараясь не делать резких движений, Жека достал из куртки подготовленные купюры.

Цыганка взяла их в руки, пересчитала и сунула в карман халата. Из другого достала дозы.

– Твое.

Пакетики с героином перешли к Жеке. Почему-то они были не гладкие на ощупь, а липкие, словно в клею или в сперме тех двоих негров, только что кончивших блондинке на лицо.

– Пять? – со своего дивана спросил цыган, и Жека услышал щелчок взводимых курков обреза. Озноб ожег его тело от икр до затылка. Наэлектризованные волоски на шее встали дыбом. Кажется, мысль прийти к этим людям была гиблой. – Не много тебе будет, морэ[19]? Я и думаю, что-то мусорами завоняло. Контрольная закупка, раклэ[20]?

Цыганка опять обернулась к нему и заговорила – быстро и громко. По-видимому, ругалась.

Цыган вдруг захохотал, кинул обрез на диван рядом с собой.

– Ладно. Джя Дэвлэса[21]! Хорошего человека бей – не убьешь, – сказал он Жеке и обратился к цыганке. – Мэрав тэ пьяв, мыцори[22].

– Пойдем, – подтолкнула та Жеку.

В коридоре он чуть не упал, наткнувшись на громадного мастифа. Мастиф угрожающе зарычал.

– Свои, Бесник, – успокаивающе потрепала цыганка собаку по холке.

Перед тем, как открыть дверь, она долго смотрела в глазок. Жека стоял за ее спиной и думал, что у него, наверное, разорвется сердце, если сейчас сзади выйдет этот психопат с обрезом. Наконец, цыганка открыла дверь и, не говоря ни слова, выпустила Жеку на лестничную площадку.

Спустившись этажом ниже, он вспотевшей рукой ухватился за перила и перевел дух. Спрятал чеки в правый носок. Однажды ему не повезет – и он будет умирать на полу в какой-нибудь хардкоровой квартире вроде этой, пытаясь схватить свою кровь, текущую сквозь судорожно сжатые пальцы.

– У тебя такой вид, будто ты таскал мешки с цементом, – сказала ему Настя, когда Жека вернулся в машину. – И я думала, мы ехали сюда за лекарством.

– Так и есть, – ответил Жека, устраиваясь на сиденье, и пристально посмотрел на девушку. – Солдатское лекарство – так его называли перед Первой мировой. Героин.

Настя удивленно взглянула на него.

– Героин?.. Ты хочешь сказать, что брал здесь наркотики?

– Да. Пять чеков, они сейчас у меня. Если ты уйдешь, я пойму.

– Ты меня обманываешь? Покажи.

Жека покачал головой, хлопнул себя по ноге.

– Я их спрятал.

Настя подхватила стоявшую у нее на коленях сумочку и взялась за ручку двери.

– Ты как-то не похож на героинщика, – разочарованно сказала она.

– А я и не употребляю, – ответил Жека. – Еще чего не хватало. Это для моего деда.

Настя недоверчиво прищурилась:

– Твой дед – наркоман? Ты это хочешь сказать?

Жека вздохнул, глядя на девушку честными глазами. Сказал:

– Все не так просто. Он и не знает, что торчит… Слушай. Деду Стасу было восемнадцать, когда его призвали в армию. Под Ржевом попал в окружение. Когда они с остатками части вышли к своим, его отправили в штрафбат. Провоевал там полтора года, потом вернулся в регулярные части. Служил в разведке, больше шестидесяти раз ходил за линию фронта. С Красной армией дошел до Берлина. После Победы работал на заводе. Здоровья ему хватало – у него было три жены, а водки выпил он столько, что, наверное, в ней смогла бы уйти на перископную глубину подводная лодка… Вот и ешь после этого отруби и овсянку, – усмехнулся Жека. – В общем, вышел на пенсию, жил в коммуналке на Старо-Петергофском, ходил на футбол на «Петротрест» и играл во дворе в шахматы. Помню, мы с ним постоянно гуляли в Летнем саду и на Петропавловке. Пока лет пять назад ни пришел Альцгеймер, взял его за руку и повел за собой. Дед понемногу перестал узнавать нас с матерью, когда она еще его навещала. Сейчас живет в Москве и носа сюда не кажет, – Жека помолчал и продолжил. – А пока она устраивала свою личную жизнь, дед как овощ сидел у окна, из которого виден маленький кусок двора. Не ел по несколько дней – забывал. Соседки, спасибо, кормили. Полгода назад у него появились боли. Диагностировали рак поджелудочной. Из больницы отправили домой. Обезболивающие, которые врачи прописали в рецепте, не помогали. Я приходил, а он смотрел на меня слезящимися глазами. Иногда, в совсем уж плохие дни, от боли узнавал меня. Просил, чтобы я задушил его, – Жека посмотрел на девушку. – Подушкой… В общем, я нанял круглосуточных сиделок из студенток Первого Меда, живущих в общаге. Обходятся они не то, что бы сильно уж дорого. Стал привозить героин, чтобы они кололи его деду Стасу. "Хмурый", если не знаешь – в разы более сильное обезболивающее, чем тот же морфий. Ну, а то, что подсел старик на наркоту – так долгая и счастливая жизнь у него позади. Хоть умрет, не мучаясь… А в этот раз, говорят, копы перехватили партию, и знакомые барыги оказались пустыми. Один из них дал этот адрес, – Жека поежился, вспоминая цыгана с обрезом. – Вот и все… Ты собралась уходить? Подбросить тебя до метро?

Настя положила свою ладонь ему на руку. Она была холодной как сухой лед.

– Наверное, надо завезти твоему деду лекарство? – спросила она. – Тогда поехали.

Жека припарковался у арки, через которую можно было попасть в колодец внутреннего двора.

– Подождешь? Я скоро. Смотри, – он указал на здание на другой стороне проспекта. – В этом доме была «Республика ШКИД». Настоящая. Тебе что больше нравилось – книга или фильм?

Неловкость между ними ушла, напряжение опало как пена в бокале отстоявшегося пива, и всю дорогу они разговаривали о чем-то.

– Фильм, – ответила Настя.

– «Бабка, штаны давай! В город опаздываем!» – вспомнил Жека.

– «Громоносцев, завтракать будешь в ужин» – это про меня. Умираю от голода.

– Сейчас зарулим в одно местечко неподалеку. С хорошей кухней. Только закончу со всем этим… Десять минут, пожалуйста, подожди. Не умирай пока от голода и холода.

В подъезде он притормозил и, наверное, в сотый раз за день набрал номер Аббаса. Все то же – абонент вне зоны действия сети.

Открыв своим ключом дверь в коммуналку на три семьи, Жека почти наощупь прошел по коридору, где, как он помнил, всегда была перегоревшая лампочка. Завернул в комнату, где стоял тяжелый микс запахов гаснущего человека и женского парфюма. Дед – тот скелет, что от него остался – лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене. Спал. Из кресла у окна навстречу Жеке поднялась фигура.

– Женя?

– Да, Лена, я.

Жека подошел к молоденькой студентке-медичке, чья смена была сегодня. Они поздоровались.

– Как дед? – спросил Жека.

Лена, на столике рядом с которой лежал «планшет», виновато взглянула на Жеку.

– Не очень хорошо, – ответила она.

– Понятно, – кивнул Жека. – Откуда будет хорошо, если метастазы по всему телу… Возьми, – он протянул Лене чеки героина, который достал из носка еще на лестничной клетке. – Колипо необходимости, да чего я тебя учу, сама знаешь… Вот деньги за предыдущие смены.

– Спасибо.

– Тебе спасибо… А эти деньги передашь… Кто тебя сменяет? Аня? Вот ей и отдашь.

– Света жаловалась, когда я ее сменяла, что Станислав Ильич ее… Мне неудобно говорить… За задницу схватил…

– Скажи, чтобы в следующий раз одевалась на дежурство нормально, а не как медсестра из порнухи. Я тут как-то приехал… Мама дорогая! Юбки считай, что нет, декольте охренительное. У меня у самого встал… Хотя, может, это у нее такой метод – пробуждать тягу к жизни у больных. Вот и сработало.