– Как дела? – спросил он.

Настя пожала плечами.

– На работе – все нормально.

– А дома?

– Тоже, – кивнула Настя и добавила. – А вот вам выспаться надо, Филипп Юрьевич.

Тот коротко усмехнулся – какой-то злой улыбкой.

– На том свете, Настя. Как залягу в гроб да всхрапну… Нужны деньги, наличка.

Настя напрягла память, вспоминая, сколько денег лежит в сейфе, и назвала сумму.

– Нет, – поморщился генеральный директор. – Нужно больше.

– Сколько? – спросила Настя.

– Ну, скажем, семьсот тысяч. У нас ведь есть сейчас деньги на счетах?

Она озвучила остаток.

– Вот, нужно обналичить семьсот тысяч до конца банковского дня.

Настя прикинула, просчитывая время.

– Если постараться, то, наверное, можно успеть. Я подстрахуюсь, позвоню Владу. Думаю, он сможет дать нам в долг, если что.

– Понял.

Кивнув, она подумала и спросила:

– Насколько это все срочно?

– Срочно, – ответил генеральный. – Весьма. А в чем дело?

– Нежелательно нам сейчас светиться с обналичкой, Филипп Юрьевич. На том конце неспокойно, Влад говорил. И с прошлыми «помойками» все только утряслось. А мы снова лезем в грязь.

– Есть другие предложения? Тогда я слушаю.

– Немного подождать.

– Деньги нужны сегодня, – генеральный достал из кармана примятого, но дорогого пиджака айфон. – Иди работай.

– Хочу, чтобы вы знали – я против этого, потому что навлечем на себя неприятности.

– Я занес твое мнение в протокол, – водя пальцами по экрану айфона сказал директор. – Если не сможешь дать мне в долг из своего кармана, я попрошу прямо сейчас заняться переводом денег. И пусть Влад позвонит мне, я сам встречусь с ним в городе… Мать их так-раз-этак, эти сенсорные экраны. Где это я? Посмотри, пожалуйста, – Филипп Юрьевич протянул Насте телефон.

– Надеюсь, не увижу там непотребства, – сказала та, принимая айфон.

Она помогла директору зайти в почту.

– Слушай, а как ответ написать?

Настя вышла из кабинета с легкой обидой, что к ее мнению не прислушались, сделала три звонка и занялась неприятной как двусторонняя пневмония операцией. Генеральный, не заходя в бухгалтерию, уехал.

Настало время обеда. Те, кто не ходил на бизнес-ланч в ближайшие кафешки, собрались на кухне, шумно обсуждая за едой только что вышедший в прокат фильм. После обеда Настя лениво перемежала несрочную работу с интернет-сёрфингом. В какой-то момент времени поймала себя на мысли о том, почему все-таки не звонит этот Жека Онегин. От этого у нее стало портиться настроение. «В красавиц он уж не влюблялся, А волочился как-нибудь; Откажут – мигом утешался; Изменят – рад был отдохнуть». Так, что ли? Прав был классик со своим «Чем меньше женщину мы любим…»

Тут он и позвонил, как будто ждал нужного момента.

– Здравствуй, – сказал он.

– Да, привет, – ответила Настя, ощущая непонятное чувство – какую-то смесь удовольствия и досады.

– Слушай, я извиняюсь за вчерашний вечер. Появились дела.

– Ты уже говорил. Мы с тобой как лиса и журавль. Ходим друг за другом и извиняемся.

– Хорошо, больше не буду. Тут вот какое дело. Ты сказала мне, что тот чувак из «Red Dead Redemption», в которую я играю, умрет в конце.

– Да уж, спойлернула ненароком, – засмеялась девушка.

– И чего в нее играть теперь, если я знаю, чем все закончится? Так что у меня сегодня образовался свободный вечер. Было бы здорово провести его с тобой. В конце концов, это ты мне его организовала. Ты чем-нибудь сегодня занята?

– Нет, – ответила Настя; настроение у нее стало подниматься. – До пятницы я совершенно свободна.

– Сова открывай, медведь пришел, – услышала она в ответ. – Когда за тобой заехать?

Шедшие отмечать начало уик-энда в бар коллеги смотрели, как Настя села в поджидавший ее «опель». Поздоровалась первой:

– Привет.

– Привет, – сказал Жека. – А я не знал, что бухгалтеры одеваются на работу как на рок-концерт.

– Ты не видел еще директора, – улыбнулась Настя. – Он у нас фанат «Kiss».

Жека усмехнулся шутке, а затем его лицо приняло озабоченное выражение. Почему-то Насте показалось, что оно у него сегодня весь день такое. Она спросила:

– У тебя какие-то проблемы? Я поняла, что вчера вечером что-то случилось?

Жека нахмурился, уставившись на приборную панель, повернулся к девушке.

– Вечером? Да нет, сейчас все хорошо… Просто нигде не могу найти для деда лекарство. Какой-то перебой у них с поставками. Весь день ищу…

– Звонить по "003" не пробовал? Это городская информационная служба по аптекам. Там подскажут.

– Лекарство я, собственно, уже нашел. Только не успел за ним съездить.

– Какие вопросы? Поехали прямо сейчас.

Жека посмотрел на нее.

– Ты есть хочешь?

– Немного. Но потерплю.

По глазам Жеки она поняла, что он о чем-то думает. Через пять секунд он произнес, будто решился:

– Пристегивайся. Погнали.

По дороге он негромко включил «Interpol» и молчал, Настя с разговорами не лезла. Впереди еще весь вечер, успеют поговорить.

Пятничные пробки по всему городу. Центр – как организм, подыхающий от множественной тромбоэмболии. Все сигналят, все спешат, все нервные. Пешеходы смышлеными, но спятившими зверьками неожиданно перебегают дорогу, лезут под колеса. Вырвавшись на набережную, Жека с Настей проскочили мимо ржавеющей у противоположного берега черепахи «Авроры» и подъехали к старым домам на Нейшлотском. Остановились возле одного из них – еще дореволюционной постройки.

– Я сейчас, – сказал Жека и вышел.

Настя завертела головой, высматривая аптеку, но Жека подошел к единственному подъезду в доме и набрал номер на домофоне. Что-то сказал в него, секунду подождал, открыл дверь. И дом проглотил его.

По замусоренной лестнице Жека поднялся на четвертый этаж и остановился у окрашенной в один неровный слой серой грунтовки стальной двери. Такая дверь – как маяк. За просвечивающей через грунтовку толстой сталью живут люди, которые не хотят, чтобы их застали врасплох. Жеке это все не нравилось, но выхода не было. Он нажал кнопку висящего на одном винте звонка.

Открыла одетая в цветастый халат цыганка лет сорока (или пятидесяти, или тридцати – попробуй их разбери), посмотрела на Жеку пронзительным колюще-режущим взглядом, быстро глянула вверх-вниз на пролеты лестницы.

– Ты от Грофо?

– Да, – сглотнул Жека.

Ему было страшно, и если бы все зависело только от него, он бы прямо сейчас бросился бежать вниз по лестнице.

– Заходи.

Она пропустила его в темный коридор и за спиной у Жеки завозилась с плотоядно клацающими замками.

– Проходи, что стоишь? – сказала цыганка и, шлепая ногами в тапках без задников, повела его в комнату.

– Подожди здесь, – сказала она.

Жека встал, хотя больше всего ему хотелось уйти. Запах редко проветриваемого помещения. Окна были занавешены, и в комнате с высокими старинными потолками стоял полумрак. Перед замьютенным жидкокристаллическим телевизором сидели двое, судя по всему, угеренных цыганских детей – мальчик и девочка лет десяти – и молча втыкали в экран. В телевизоре пара негров с серьезными болтами обрабатывали закатившую в притворном экстазе глаза красивую блондинку.

Яркий свет внезапно включенной настольной лампы ударил Жеке в глаза, и он зажмурился как допрашиваемый в кабинете следователя.

– Эй, ты кто? – услышал он из угла хриплый мужской голос.

Когда глаза привыкли к свету, Жека увидел полулежавшего-полусидевшего на продавленном диване цыгу – немолодого, заросшего, с физиономией любителя поножовщины.

– Ты кто, бля? – повторил он.

Мутно-оловянные с просаженными от наркотиков зрачками глаза, презрительно поднятая верхняя губа, обнажавшая золотые зубы во рту, двуствольный обрез, покачивающийся в вялых руках.

– Я от Грофо, – ответил Жека, зажимая внутри себя страх. – За кайфом.