Дэймену стиснули плечи, сильные руки отстегнули ему цепь от ошейника, а когда он не рванул на ринг, как пес на охоту, погнали его туда мечом.

– Вот, вы донимали меня, нудили, чтобы я отправил питомца на бой, – начал Лоран, обращаясь к Ван и к другим придворным, которые сидели рядом. – И я решил, что самое время вас ублажить.

Здесь все было совсем не как в Акилосе, где бои на арене являлись демонстрацией мастерства, а главным призом был всеобщий почет. Дэймена освободили от пут и немногочисленных одежд. Не может быть… Снова подкатила странная дурнота. Стараясь от нее избавиться, Дэймен легонько тряхнул головой, поднял ее и…

…увидел своего соперника.

Лоран грозил изнасилованием. Так вот кто за него это сделает.

Неужели этот бугай из питомцев? Крупная кость, мощная мускулатура под толстой прослойкой жира – он оказался куда тяжелее Дэймена и выбран был, определенно, за внушительность, а не за красоту. На голове черные волосы коротко постригли, а на торсе оставили плотные заросли, спускавшиеся к голой промежности. Судя по сломанному носу, в боях бугай участвовал нередко, хотя сложно было представить безумца, ударившего его в переносицу. Верно, это какой-то наемник, которому сказали «Одолей акилосца, отымей его, и тебя вознаградят». Бугай обвел тело Дэймена равнодушным взглядом.

Так, соперник его перевешивает. При обычных обстоятельствах Дэймена это не смутило бы. Борьба – часть подготовки любого акилосца, а Дэймен занимался ею успешно и с удовольствием. Но он перенес многодневный плен и вчерашние побои. Тело еще местами побаливало, остались синяки на оливковой коже – тут и там эдакие указатели для соперника: нужно бить сюда.

Дэймен думал об этом, о неделях, прошедших со дня пленения в Акилосе; думал о побоях, об оковах. Его уязвленная гордость кричала. Он не позволит изнасиловать себя перед полным залом придворных. Они хотят поглазеть на дикаря? Что же, драться дикарь умеет.

Начало боя до мерзкого напоминал поединок питомцев – Дэймен и бугай стояли на коленях, обхватив друг друга руками. Двое взрослых силачей на ринге завели публику так, как не удалось питомцам, – зрители громко ругались, делали ставки и непристойные предположения. Вблизи Дэймен слышал дыхание бугая, ощущал несвежий запах мужского тела, перебивавший приторно-цветочный аромат его собственной кожи.

Красный платок взмыл в воздух.

В первом же рывке Дэймен едва не сломал себе руку. Его соперник был настоящей горой, и, ответив силой на силу, Дэймен с тревогой понял, что прежняя дурнота прошла не до конца. Руки и ноги казались до странного… вялыми.

На долгие раздумья не было времени: большие пальцы бугая потянулись к его глазам. Дэймен извернулся. Самые хрупкие части тела в честных поединках не трогают, и сейчас их следовало защищать любой ценой, ибо соперник стремился рвать, ломать, давить. Крепкое, сильное тело Дэймена от побоев стало уязвимым, и соперник это знал. Нацеленные на болевые точки удары лились дождем. Огромный разъяренный соперник Дэймена явно получил указание калечить.

Тем не менее первым преимущество захватил Дэймен. Соперник перевешивал, странная дурнота мешала, но мастерство есть мастерство. Он взял бугая в захват, однако завершить прием не сумел: там, где всегда включалась сила, появились слабость и неуверенность. Мощный удар в грудь выбил из легких весь воздух. Бугай вырвался из захвата.

Дэймен вновь нашел опору. Он всем весом навалился на бугая и почувствовал, как тот содрогнулся. На это ушло гораздо больше сил, чем должно было. Бугай под ним напряг мышцы, а когда сбросил захват, плечо Дэймена пронзила острая боль. Дыхание сбилось.

Что-то тут было не так. Слабость казалась неестественной. Когда снова накатила дурнота, ему неожиданно вспомнился приторный аромат в купальнях… Фимиам на жаровне… был наркотиком – едва дыша, догадался Дэймен. Он вдохнул какой-то наркотик. Не просто вдохнул – насквозь им пропитался. Не полагаясь на волю случая, Лоран обеспечил исход поединка.

Очередная атака застала Дэймена врасплох. Отбиться удалось далеко не сразу. Дэймен тщетно цеплялся за соперника; несколько секунд захват не получался ни у кого. Тело бугая блестело от пота, мешая ухватиться. Кожу Дэймену умастили ароматным маслом – как ни странно, ритуал подготовки раба оказался во благо, ненадолго защитив его достоинство. Вот только для нервного смеха сейчас не время, думал он. Соперник уже дышал ему в шею.

Мгновение спустя Дэймена спиной прижали к рингу. В глазах темнело: бугай со всей силы сдавил ему горло над золотым ошейником и навалился на него. Публика взревела: сейчас он возьмет акилосца!

Негромко кряхтя, бугай работал бедрами. Дэймен отбивался, но вырваться не хватало сил. Вот ему раздвинули ноги… Нет. Он отчаянно искал лазейку в обороне бугая, слабость, которой можно было бы воспользоваться, но тщетно.

Чувствуя, что цель близка, бугай не знал, удерживать ли ему Дэймена или скорее взять.

Собрав последние силы, Дэймен попробовал вырваться и почувствовал, что захват ослабел. Едва-едва, но ему удалось слегка сместиться, найти опору, высвободить левую руку и отвести в сторону…

С мерзким треском металл ударился о плоть и кости – массивный браслет его оков впечатался бугаю в висок. Может, и не стоило, но в следующую секунду Дэймен замахнулся правым кулаком и, нанеся удар, опрокинул оглушенного, беспомощного соперника на ринг.

Тяжелое тело бугая рухнуло, частично навалившись на Дэймена.

Дэймен оттолкнул его, инстинктивно стараясь оказаться подальше от распростертого на ринге бугая. Откашлявшись, он почувствовал, что горло саднит. Продышавшись, Дэймен медленно поднялся на колени, а потом на ноги. Об изнасиловании он и не помышлял. Спектакль с белокурым питомцем – чистой воды лицедейство. Даже пресытившиеся зрелищами придворные не ждали, что он отымеет человека, потерявшего сознание.

Вот только недовольство толпы чувствовалось явственно. Победы акилосца над вирцем не желал никто, особенно Лоран. Вопреки здравому смыслу Дэймену вспомнились слова советника Гийона про безвкусицу.

Бой не был окончен. Победить, переборов соперника и наркотический дурман, было недостаточно. Победа исключалась в принципе. Влияние регента явно не распространялось на забавы на ринге. Что бы ни случилось с Дэйменом сейчас, зрители это одобрят.

Дэймен знал, что нужно делать. Подавив бунтарский инстинкт, он бросился на колени перед Лораном.

– Я сражаюсь, чтобы услужить вам, ваше высочество! – Он попытался вспомнить слова Раделя, и память угодливо их предоставила: – Я существую только для услады принца. Да преумножит моя победа вашу славу!

Дэймен знал, что поднимать взгляд сейчас нельзя. Он старался говорить предельно четко – его слова предназначались не только Лорану, но и зрителям, – а потому он изображал почтительность. Коленопреклоненному и обессилившему, ему казалось, что это будет несложно. Ударь его сейчас кто-нибудь, он растянулся бы на ринге.

Лоран вытянул правую ногу, обратив к Дэймену носок элегантного сапога.

– Целуй, – сказал он.

Все естество Дэймена воспротивилось такому приказу. Желудок сжался, сердце, плененное в груди, бешено застучало. Одно публичное унижение сменялось другим. Но проще целовать ноги, чем быть изнасилованным на глазах у публики… проще ведь? Дэймен наклонил голову и припал губами к гладкой коже сапога. Он велел себе изобразить неторопливое почтение – эдакого вассала, прикладывающегося к кольцу сеньора. Поцеловал он лишь изгиб носка. В Акилосе трепетный раб пошел бы вверх – покрыл бы поцелуями изгиб ноги, а набравшись смелости, и крепкую икру Лорана.

Послышался голос советника Гийона:

– Ваше высочество творит чудеса. На корабле этот раб был совершенно неуправляем.

– Усмирить можно любую собаку, – отозвался Лоран.

– Блистательно! – воскликнул кто-то вкрадчивым, хорошо поставленным голосом, который Дэймен прежде не слышал.

– Советник Один, – сказал Лоран.

Дэймен узнал пожилого мужчину, которого до боя заметил в амфитеатре. Это он сидел не то с сыном, не то с племянником. Его одежды, темные, как у Лорана, казались очень богатыми. Наряду принца они, конечно, уступали, но не сильно.