При достаточно развитой бюрократической системе чисто судебная функция тэнно (судебное разбирательство в случае совершения преступлений) вытесняется функцией вынесения служебных оценок. При этом наказание (удары палками, заключение под стражу, ссылка, казнь) обычно заменяется понижением в ранге или же отрешением от должности, т. е. понижением в статусе с соответствующим понижением материального обеспечения. По случаю череды природных бедствий, ответственность за которые обычно возлагалась на правителя, Сёму заявляет: «В последнее время небесные наказания не знают конца, природные бедствия случаются одно за другим. Слышим Мы: «Управление идет вразрез с годовым циклом, сердца людей полны печали. Небо и Земля посылают предостережения, появляются грозные предзнаменования». Разве Мы не распространяем добродетель? Разве есть в Нас небрежение? Или же, может быть, чиновники не проявляют в делах рвения? Мы живем за девятью воротами, многого не ведаем. Повелеваю главам ведомств составить списки подведомственных им чиновников…, которые сердцем своим делам преданны и служат чисто-беспорочно, а также списки тех, сердца которых наполнены грязной ложью, а списки эти подать Нам. Тот, кто хорош, будет в ранге повышен, тот, кто плох, будет, согласно его провинностям, в ранге понижен. Слушаться Нашего повеления, ничего не скрывая».[689] Вместе с тем необходимо отметить, что сам тэнно почти всегда выносит суждение (принимающее форму указа) о повышении в ранге и должности, а не о понижении[690]. Компетенция правителя в отношении рангов и должностей была такова, что тэнно имел право и на повышение ранга (должности) уже умершего лица, чем он пользовался достаточно часто.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что право тэнно на уголовное наказание постепенно заменяется правом на наказание административного характера. Царь в значительной степени наследует судебные полномочия прежних князей, когда тот являлся верховным судьей для своей дружины и подданных. Судебная власть князя была ограничена правом (и обязанностью) духовенства «печалования» (заступничества) за опальных. Общий курс Ивана IV привел к тому, что он постарался ликвидировать и этот ограничитель своей власти. В послании к Курбскому он так вербализует свое понимание царского права на суд: «доселе русские владетели не истязуемы были ни от кого, но вольны были подовластных своих жаловати и казнити»[691]. Если в указах тэнно мы достаточно часто встречаемся с формулировкой «поступать (наказывать) согласно закону», то действия русских царей по наказанию тех или иных лиц в значительной степени определяются сиюминутным настроением. В связи с этим широчайшее распространение получает «опала» (царский гнев), т. е. не определяемое никаким законом наказание (рукоприкладство, таскание за бороду, удаление из двора, отставка, тюремное заключение, ссылка, смертная казнь), которое выносится самим царем и только им самим и снимается («отдается»). Особенно усиление судебной функции царя наблюдается при Иване IV. Когда в 1550 г. он собрал народ на Красной площади, он, в частности, досадовал на плохую работу ведомств в части судебных разбирательств. После этого Адашеву было приказано принимать челобитные от бедных на царское имя. Об этих челобитных докладывали царю, который принимал решения по ним. После удаления Адашева его функция была передана Челобитной избе (Челобитному приказу). Фактически ликвидировал (значительно ослабил) Иван IV и институт состязательности, когда дела рассматривались в присутствии обвиняемых (в частности, он не внял печалованию Макария о приглашении на соборный суд Адашева и Сильвестра). В дальнейшем цари неоднократно декларировали, что не станут принимать челобитные, однако инерция концентрации властных полномочий в руках царя была такова, что челобитные рассматривал далее Алексей Михайлович, грозивший наказаниями за обращение к нему помимо законных инстанций[692]. Реалии российской жизни, подкрепляемые концептом царя как самодержца (калька с греческого «автократор»), были таковы, что царь воспринимался единственной инстанцией, которая, стоя выше закона, была в состоянии обеспечить «справедливый» исход дела. Судебные прерогативы царя в определенной степени распространялись и на его семью — царица, царицы и царевичи принимали челобитные для передачи их самому царю. В Японии тэнно мыслится как источник закона, согласно которому и принимаются решения. Русский же царь выступает не столько как законодатель, сколько как источник решений по конкретным делам, решений, которые самим законом не регулируются. Верховная власть и церковь. Тэнно отводится роль «координатора» государственных религиозных культов, что соотносится с китайскими представлениями о верховной власти.[693] Власть в лице тэнно имела полный контроль над синтоистскими и буддийскими институтами, которые считались частью государственных структур. Предполагалось, что они не имеют собственных специальных интересов[694]. Даже разрешение на пострижение в монахи выдавалось соответствующими чиновниками. Высшие духовные лица (глава синтоистской Палаты небесных и земных божеств, подчиненной непосредственно тэнно, и буддийский «патриарх» — дайсодзу) назначались указом тэнно, они имели ранги (в Палате небесных и земных божеств это были обычные чиновничьи ранги, буддийские священнослужители ранжировались согласно особым рангам для буддийской церкви, которые имели соотношения со светской шкалой[695]). При этом глава Палаты и дайсодзу имели нижнюю степень четвертого ранга, т. е. ни тот, ни другой не входили в состав высших сановников 1-3-го рангов (главы всех восьми министерств имели верхнюю степень четвертого ранга). Тэнно не слишком заботили догматические споры между представителями различных школ, но от них строго требовалось, чтобы они были лояльны по отношению к режиму и обеспечивали бы с помощью магических способов (молитв, приношений и ритуалов) благополучие тэнно, двора и всего государства.[696] Полномочия тэнно в религиозной сфере были настолько велики, что он далее обладал правом присваивать ранги синтоистским божествам. В Японии фактически отсутствовало понятие о религиозной ортодоксии, ни за одним из религиозных учений не было закреплено статуса «единственно верного». Синто еще не успел выработать принципиально различных теологических течений, оформленных в школы. Та или иная буддийская школа могла пользоваться большей популярностью при дворе, но другие школы запрещению или же преследованию не подлежали. В соответствии с указами тэнно могло осуществляться строительство (ремонт) как буддийских храмов, так и синтоистских святилищ, которые образовывали «ритуально-магический каркас» государства. При этом важно отметить, что строительство синтоистских святилищ никогда не становилось при дворе предметом полемики (отчасти потому, что возведение этих достаточно скромных сооружений не требует существенных затрат, отчасти — ввиду большей укорененности синто в японской культуре), но возведение буддийских храмов могло такие споры вызывать. Основанием для них был заимствованный из арсенала китайской политической мысли тезис о том что такое строительство вызывает чрезмерные тяготы податного населения.[697] Этот тезис нашел, в частности, применение в связи со строительством в середине VIII в. грандиозного храма Тодайдзи, возведенного в столице Нара по обету Сёму. Уже после его смерти различные придворные группировки стали обвинять друг друга в том, что строительные работы колоссального размаха принесли народу «страдания»[698]. вернуться 73 «Сёку нихонги», Дзинги, 4-2-21, 727. вернуться 74 Редчайшее исключение представляет собой снятие с должности Фудзивара-но Тоёнари, обвиненного в недоносительстве о заговоре Татибана-но Нарамаро: «Зная об ужасном заговоре, не донес о нём. Даже когда заговор был раскрыт, не показал рвения. Если бы дни его небрежения были продлены, небесный престол был бы опрокинут. Разве должно быть таковым министру? Снимаем его с занимаемой должности правого министра…» («Сёку нихонги», Тэмпё ходзи, 1-7-12, 757 г.). См. также указ Тэмпё ходзи, 1-8-2, согласно которому лишение должности-титула сопровождается изменением фамилии. вернуться 75 Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979, с. 35. вернуться 76 С этим обычаем не смог справиться даже Петр I, который в 1718 г. объявил, что юстиц-коллегия является последней судебной инстанцией, запретив под страхом строгих наказаний (лишение чина или имения) обращаться к нему с тяжбами. Однако в 1722 г. Челобитный приказ был фактически восстановлен под новым названием ведомства рекетмейстера (генерал-рекетмейстера), в которое подавались жалобы на действия различных государственных учреждений. вернуться 77 Согласно «Нихон сёки», в начале времен было установлено разделение функций между Аматэрасу и правящим родом: Аматэрасу управляет Небом и его божествами, а тэнно — сонмом божеств в Срединной стране тростниковых равнин (одно из древних наименований Японии). См. т. 1, с. 227. вернуться 78 Показателен в этом отношении указ 744 г. (Тэмпё, 16-9-30), согласно которому высший орган по управлению национальной буддийской общиной (Сого) был обязан хранить свою печать в Дадзёкан, то есть принятие Сого любых решений напрямую контролировалось государством. вернуться 79 Ранжирование буддийского духовенства было введено в 760 г. («Сёку нихонги», Тэмпё ходзи, 4-7-23). вернуться 80 В жизнеописании монаха Додзи, помещенном в «Сёку нихонги», содержится указание на то, чего требовало государство от религии: «Скончался… монах Додзи… Он был сведущ в сутрах, особенно хорошо знал учение школы Санрон… В то время в учении Будды были сведущи только двое — он и монах Дзинъэй. [Додзи] написал „Записки глупца" в одном свитке, где говорится о монахах и монахинях. Его суть заключается в следующем: „Если посмотреть, как в Японии поклоняются Будде миряне и монахи, обнаружится, что они во всем расходятся с теми правилами для монахов и мирян относительно священного учения, которые существуют в Китае. Если следовать сутрам, можно надежно защитить страну. Если же не следовать установлениям закона, никакой выгоды народ не получит. Так зачем же превращать поклонение страной и людьми Закону Будды в пустое? Следует быть осмотрительным". Велико число учеников Додзи, следующих его делам. В недавнее время государь поручил Додзи перенести и отстроить в Нара храм Дайандзи. Додзи же был много искусен в делах строительных и при возведении храма точно последовал плану до таких мелочей, что никаких изъянов обнаружено не было. Он умер, когда ему было уже более 70 лет» (Тэмпё, 16-10-2, 744). вернуться 81 Перед началом работ по выплавке гигантской статуи Вайрочаны Сёму, предвидя возможные возражения оппонентов, издал указ, в котором, в частности, говорилось: «Желаем Мы воздвигнуть золотую статую будды Вайрочана. Пусть будет выплавлена она из меди нашей страны, пусть будут срыты горы высокие и построен храм, пусть всякий, кто живет в пределах границ, куда проникает Закон, станет членом Нашей общины. И пусть каждый получит чаемое, и пусть он станет бодхисаттвой. Мы владеем богатствами Поднебесной. Мы владеем силами Поднебесной. Этими богатствами и силами да будет воздвигнута досточтимая статуя. Делать — легко, просветляться сердцем — трудно. Опасаемся Мы, что обречем людей на труды напрасные, что не откликнутся люди на священное, что станут они злословить и впадать в грехи. А потому пусть соберутся в общину люди истинные, и пусть они каждодневно трижды поклоняются Вайрочане, призывая счастье. И пусть воздвигают они статую Вайрочаны с такими вот мыслями. И если обнаружится такой человек, кто пожелает помочь хоть травинкой, хоть горсткой земли, в том ему не препятствовать. Но только управители провинций и уездов пусть не станут напрасно тревожить народ, пусть не станут неволить людей. Да пусть станет известна далеко и близко воля Наша» (Тэмпё, 15-10-15, 743 г.). вернуться 82 Так, заговорщик Татибана-но Нарамаро, спрошенный о причинах своих мятежных настроений, отвечал, что управление внутреннего министра Фудзивара-но Накамаро нехорошо. При этом он указал: «Строительство храма Тодайдзи вызвало страдания людей, люди многих родов горевали» («Сёку нихонги», Тэмпё ходзи, 1-7-4, 757 г.). |
