Подчиненное состояние теоретической науки может быть формулировано следующим вторым положением, против которого в настоящее время едва ли будет возражать хоть один истинный ученый.
Теоретическая наука никогда не будет в состоянии самостоятельно разрешить подлежащие ее обсуждению вопросы настолько, чтобы точное знание признало это разрешение исчерпывающим. Следовательно, научная натурфилософия не может претендовать на самодовлеющее значение, но должна ограничиться ролью разведчика и помощника точных наук. В таком положении научная натурфилософия, конечно, отнюдь не обязана представлять собой стройную и последовательную систему. Она может заниматься разнообразными темами, не стараясь непременно привести их во взаимную связь. Стремление создать во что бы то ни стало «систему» может быть пагубным для научной натурфилософии.
По своему содержанию теоретическая наука должна иметь предметом изучения внешние явления природы, и рассматривать эти явления она должна, считаясь с состоянием и интересами точных наук. Подлежать обсуждению могут лишь вопросы, интересующие современную науку или могущие представить для нее интерес в будущем, и при размышлениях об этих вопросах нельзя пользоваться идеями, которых наука никогда не допускала или которые ею окончательно оставлены.
На все это могут возразить, во-первых, что трудно представить себе, какую пользу может принести науке столь зависимая от нее и урезанная в своем содержании натурфилософия, а во-вторых — что эта последняя не удержится в конце концов в установленных рамках. Эти пункты необходимо пояснить.
Теоретическая наука может приобрести особо важное значение в таких естественнонаучных вопросах, которые в настоящее время недоступны точному экспериментальному исследованию. Все теории и гипотезы, которые не являются рабочими, в смысле, понятном каждому ученому, относятся к области теоретической науки. Здесь производится, следовательно, первая рекогносцировка пытливого человеческого ума, подготовляется почва для будущего научного исследования. Некоторые вопросы, составляющие предмет теоретической науки, по мнению многих ученых, вообще неразрешимы, но это обстоятельство не должно нас смущать, раз только вопрос по существу не является трансцендентным…
Научная натурфилософия неоднократно подготовляла почву для настоящего научного исследования. Законное право на существование для теоретической науки не подлежит сомнению.
Посмотрим теперь, что может произойти, если теоретическая наука выйдет из нормальных рамок и включит в себя метафизический элемент. Необходимо сразу заявить, что на практике это действительно случится: совершенно правильно говорит Вундт, что человеческое мышление не может не затронуть трансцендентных вопросов. Бороться с этим безнадежно; не поможет и предлагаемый Визнером прием, состоящий в том, что натурфилософия, если она желает не вступать в конфликт с точным знанием, должна не выходить из сферы «сублиминарных» понятий. Этот новый термин должен объединять совокупность всего того, что недоступно пока непосредственному чувственному восприятию, но может быть чувственно представляемо, как, например, атомы, молекулы и т. п., в отличие от понятий, по существу сверхчувственных. Однако подобное подразделение формально и на деле не может быть полезным. Как уже не раз подчеркивалось в этой статье, важно не столько то, с каким материалом понятий оперирует натурфилософия, сколько то, как она с ним оперирует.
Метафизический элемент, если только он не чрезмерно разросся, не может быть опасен для точного знания, уже по причине подчиненного состояния теоретической науки и исключения из нее области рабочих теорий. Он встречается и в сочинениях Гельмгольца, Р. Майера, Дюбуа-Реймона, ревниво охранявших самостоятельность естествознания. Такие сочинения, как «Theoretische Biologie»[140] Рейнке или «Principles of Biology»[141] Спенсера, настольная книга позитивно настроенных людей второй половины 19-го века, заключают в себе немало метафизики, но так как, в общем, эти сочинения опираются на точное знание, то мы имеем право все-таки отнести их к области теоретической науки.
Если метафизический элемент в теоретическом сочинении слишком велик, связь идеологии автора с точным знанием сама собой обрывается, и такое сочинение мы не сможем считать относящимся к теоретической науке. Таким образом, всякое, даже косвенное влияние подобного трактата на творческую науку устраняется, и возможность какого-нибудь ущерба для точного знания исключается. Принцип подчинения теоретической науки опытному исследованию оказывается и непосредственно полезным для последнего, и оплотом его от наводнения метафизической идеологией…
Философское мышление не только законно, но даже необходимо для возвышенного ума; однако после долгой качки на океанских волнах трансцендентного умозрения он чувствует иногда насущную потребность опереться на такой незыблемый скалистый грунт, который не дрогнет ни от каких сотрясений. Этой каменной твердыней могут быть только точные науки. При всей относительности и ограниченности, которые ставятся ему в упрек, опытное знание велико своей стройностью и эмпирической точностью, а потому и спутница его, научная натурфилософия, то есть умозрение, не носящееся над бездонной пучиной океанов, но усматривающее сквозь неглубокую прозрачную воду твердое дно, может не стыдиться своей неполноты, а, наоборот, гордиться тем, что украшает и вдохновляет упорный научный труд. Затрагивая общие вопросы, представляющие большей частью широкий и жгучий интерес, натурфилософия освежает ум ученого, поглощенного тяжелой будничной работой и от этого иногда из-за деревьев перестающего видеть лес; она напоминает ему о великих конечных целях науки и подводит итоги неуклонно текущему прогрессу научного творчества. Ведь великие умы, прокладывавшие новые пути в точных науках, всегда философствовали.
Натурфилософия и точные науки.
Пг., 1922. С. 3, 27–30, 32–38, 40–42
В. И. Вернадский
Научное мировоззрение
(из лекции «О научном мировоззрении»)
4. Именем научного мировоззрения мы называем представление о явлениях, доступных научному изучению, которое дается наукой; под этим именем мы подразумеваем определенное отношение к окружающему нас миру явлений, при котором каждое явление входит в рамки научного изучения и находит объяснение, не противоречащее основным принципам научного искания. Отдельные частные явления соединяются вместе, как части одного целого, и в конце концов получается одна картина Вселенной, Космоса, в которую входят и движения небесных светил, и строение мельчайших организмов, превращения человеческих обществ, исторические явления, логические законы мышления или бесконечные законы формы и числа, даваемые математикой. Из бесчисленного множества относящихся сюда факторов и явлений научное мировоззрение обусловливается только немногими основными чертами Космоса. В него входят также теории и явления, вызванные борьбой или воздействием других мировоззрений, одновременно живых в человечестве. Наконец, безусловно всегда оно проникнуто сознательным волевым стремлением человеческой личности расширить пределы знания, охватить мыслию все окружающее.
В общем основные черты такого мировоззрения будут неизменны, какую бы область наук мы ни взяли за исходную, — будут ли то науки исторические, естественно-исторические или социальные, или науки абстрактные, опытные, наблюдательные или описательные. Все они приведут к одному научному мировоззрению, подчеркивая и развивая некоторые его части. В основе этого мировоззрения лежит метод научной работы, известное определенное отношение человека к подлежащему научному изучению явлений. Совершенно так же, как искусство немыслимо без какой-нибудь определенной формы выражения, будь то звуковые элементы гармонии или законы, связанные с красками, или метрическая форма стиха; как религия не существует без общего в теории многим людям и поколениям культа и без той или иной формы выражения мистического настроения; как нет общественной жизни без групп людей, связанных между собой в повседневной жизни в строго отграниченные от других таких же групп формы, рассчитанные на поколения; нет философии без рационалистического самоуглубления в человеческую природу или в мышление, без логически обоснованного языка и без положительного или отрицательного введения в мировоззрение мистического элемента — так нет науки без научного метода. Этот научный метод не есть всегда орудие, которым строится научное мировоззрение, но это есть всегда то орудие, которым оно проверяется. Этот метод есть только иногда средство достижения научной истины или научного мировоззрения, но им всегда проверяется правильность включения данного факта, явления или обобщения в науку, в научное мышление.