Чтобы лучше представить себе, в чем справедлива была позиция сторонников марксистской философии, а в чем, вероятно, ошибочной, вспомним сейчас некоторые теоретические положения, имеющиеся в марксизме и касающиеся отношения научной философии к идеализму.
Прежде всего — о критериях разграничения материализма и идеализма. Как неоднократно указывали и Энгельс, и Ленин, материалистическая и идеалистическая позиции в философии отличаются друг от друга разными ответами на вопрос о соотношении духа и природы.
Материалистическое или идеалистическое решение этого вопроса выражает общую ориентацию в мире сторонника соответствующей философской концепции, окрашивает его мировоззрение. Однако как основной вопрос философии не исчерпывает всей проблематики философии, так и данная ориентация не исчерпывает всего содержания философской концепции. За их рамками имеется множество проблем (причинности, свободы воли, пространства и времени, системности мира, метода научного исследования и т. п.), которые относительно самостоятельны и не являются простой конкретизацией основного вопроса философии. Даже проблемы соотношения практики И познания, материального и идеального, не говоря уже о проблемах этики (счастья, добра, совести и т. п.), не являются простой проекцией соотношения духа и природы. Вследствие того что названные и многие другие проблемы относительно автономны, в их разработке не может быть такого, чтобы идеалисты решали их a priori всегда неверно, а материалисты — правильно: здесь у тех и у других могут быть как ценные научные результаты, так и заблуждения.
Однако для философской борьбы 20-х гг., особенно середины и второй половины этого десятилетия, характерным становится деструктивный спор — как со стороны представителей марксистской философии, так и со стороны ее оппонентов. Социально-классовая направленность философского мировоззрения затмевала то ценное, что имелось в содержании концепций, находившихся в состоянии конфронтации.
Между тем немарксистская философия России 20-х гг. была представлена оригинальными мыслителями. В Европе, да и во всем мире стали популярными труды Н. А. Бердяева, Л. И. Шестова, П. А. Флоренского, П. А. Сорокина, Л. П. Карсавина, С. Л. Франка, Г. Г. Шпета, Н. О. Лосского, В. В. Зеньковского, П. И. Новгородцева, Э. Л. Радлова, И. И. Лапшина, А. И. Введенского, И. А. Ильина, Ф. А. Степуна, С. А. Аскольдова, Г. И. Челпанова, М. Н. Ершова, Б. В. Яковенко и многих других. Среди них были выходцы из самых разных слоев общества — из крестьян, интеллигенции, дворян, духовенства. Многие философы-идеалисты получали образование по двум факультетам университетов, совершенствовали квалификацию в странах Европы, свободно владели несколькими европейскими языками.
Среди них были представители различных философских школ: экзистенциализма, неокантианства, интуитивизма, феноменологии, неогегельянства и других направлений. По широте интересов группа российских философов-идеалистов достаточно полно представляла мировую философию, а в ряде отношений и возвышалась над мировым уровнем, особенно в осмыслении жизненных, нравственных и социальных проблем своего времени. В их трудах содержалось немало ценного также по проблемам знаковых систем, символическому описанию, герменевтическому методу и т. п. Исследование этой стороны их творчества чрезвычайно важно для развития современной культуры. Вместе с тем некоторые из этих философов, выступавшие так же как крупные ученые в отдельных областях гуманитарного знания, были недостаточно осведомлены о действительной сути марксизма.
Упрощенная трактовка связи идеалистической философии и политики (связи с «контрреволюцией») мешала не только объективному анализу идеалистических концепций, трудов философов-идеалистов, но и ставила преграды на пути политической переориентации идеалистов (а такая возможность тогда существовала, что подтверждается, между прочим, происходившей в тот период мировоззренческо-политической эволюцией большого числа естествоиспытателей-немарксистов).
Что касается философского идеализма, то его связь с политической консервативностью или реакционностью не является однозначной. Об этом говорит сама история человеческого общества: немало было материалистов, реакционных в политике, и были идеалисты, весьма прогрессивные политически. Отсюда соответствующее положение: идеалистические концепции, как правило (т. е. в значительном числе случаев, но не во всех), отражают и выражают политически консервативные позиции, а материализм, как правило, выражает и отражает политически прогрессивные позиции. Наличие ряда случаев, выходящих за пределы данного правила, делает обоснованным заключение о неоднозначной связи философии и политики. В этом плане практически важным является положение о том, что борьба партий в философии лишь в конечном счете выражает тенденции и идеологию противоборствующих классов современного общества.
Общеполитические установки философов составляют важную подсистему их мировоззрения, однако не заменяют ни систему мировоззрения в целом, ни другие его подсистемы (онтологическую, гносеологическую, логическую, этическую, эстетическую). Между всеми подсистемами нет строго однозначного соответствия. Эти отношения вероятностны. Отсюда и необходимость поэлементного анализа всего их мировоззрения.
Вернемся теперь к вопросу о политической ориентации философов-идеалистов того периода.
Для оценки их позиции мало что может дать ссылка на политическую прогрессивность многих из них до 1917 г. (некоторые даже подвергались при царизме гонениям как революционеры): их взгляды могли измениться к началу рассматриваемого периода. Главным было то, что они действительно не приняли социалистическую революцию, в большинстве своем, правда, отождествляя «военный коммунизм», а в дальнейшем сталинизм с социализмом вообще.
Сказалась и элитарность общественных воззрений ряда ведущих представителей идеалистической философии. В «Философии неравенства» Н. А. Бердяева, книге яркой и во многом поучительной, эта элитарность выражена достаточно определенно — дворянство есть высший общественный класс. «Дворянство остается на веки веков образцом более высокого качественного состояния, породы дифференцированной и выделенной… Всякое желание выйти в аристократию, возвыситься до аристократии из состояния низшего, по существу не аристократично. Возможен лишь природный, прирожденный аристократизм, аристократизм от Бога»[21]. Лишь аристократия способна установить в обществе должный порядок. «Бунт карается законом необходимости. И если все революции кончались контрреволюциями, иногда очень жестокими и безобразными, то это были необходимые реакции исторических реальностей»[22].
Впоследствии, однако, Н. А. Бердяев корректирует свое понимание социализма и отходит от поддержки идеи аристократизма. Интересна в этом отношении его статья «О современном национализме», увидевшая свет в 1938 г. В ней защищается идея тесной связи социализма и христианства, критикуется фашизм и коммунизм (вернее, сталинистская практика построения социализма). Социализм, пишет он, «имеет христианские истины и основан на духовном принципе — достоинство каждого человека, справедливость, не допускающая эксплуатации человека человеком, братская общность людей в труде… В мире происходит не только борьба за интересы, но и борьба за ценности. Социализм, очищенный и вполне осознанный, свободный от подсознательных отразительных реакций, должен признать, что верховной ценностью является сам человек, его право на достойную жизнь и на реализацию полноты его жизненных возможностей… Когда говорят, что идея нации выше идеи класса, то бесспорную истину связывают с неверной постановкой вопроса. Идея класса может приобрести первостепенное моральное значение именно потому, что классы должны исчезнуть, быть заменены профессиями и призваниями, что самое существование их есть несправедливость и угнетение человека, нация же в истинном смысле слова должна остаться»[23]. Нация, считал Бердяев, не противоречит социализму, идее социальной справедливости. Нужно только преодолеть идею суверенитета национального государства и стремиться к сверхнациональной организации народов, сохраняющих свои индивидуальные культуры, свое единственное лицо в мире.
