- Спину мне потри…
Пару секунд ничего не происходило. Том терпеливо ждал, не пытаясь торопить, и едва не пропустил первое прикосновение, настолько оно было легким и невесомым. Билл, едва касаясь, щекотно проводил прямо посередине спины, не решаясь свернуть на плечи или поясницу.
- Посильнее надави между лопатками, - не выдержав, буркнул Том, передернув плечами. – Чешется, - Билл издал какой-то странный звук и потер, кажется, надавив изо всех своих сил. Том вздрогнул от не самых приятных ощущений в его жизни, но стерпел.
В душе они пробыли минут двадцать. Спина у Тома горела от интенсивного трения, зато больше не чесалась, всё это время Билл вел себя очень тихо и послушно, посопротивлявшись лишь один раз, когда Том, забрав мочалку, повернул его спиной к себе, намереваясь вернуть оказанную услугу. Усердствовать, как Билл, он не стал, водя мочалкой интенсивно, но бережно, стараясь не причинить боли. Но от его действий кожа у Билла, всё-таки покраснела тонкими длинными полосами, и Том изо всех сил сопротивлялся желанию провести хотя бы по одной из этих полосок языком. Он инстинктивно чувствовал, что сейчас это будет лишним. Билл как туго натянутая струна: одно неосторожное движение и порвешь.
Решив, что процедуру омовения пора заканчивать, Том протянул руку, закрутил кран, и молча вышел из кабинки, оставив дверь открытой и предлагая Биллу последовать его примеру. Вытершись быстро и как-то до смешного синхронно, они вернулись в спальню и начали одеваться. Молча, поспешно и скомкано. Том видел, что Билл находится почти на пределе, и несколько раз порывался что-нибудь сказать, но нужных слов не находилось: одухотворенные, успокаивающе-подбадривающие речи никогда не были его сильной стороной. Ему всегда было легче делать, чем говорить, надеясь, что все как-нибудь само собой утрясется.
Натягивая футболку с дурацкой узкой горловиной, цепляющейся за нос и уши, и засовывая трясущимися пальцами нелепо-огромную пуговицу в явно не предназначенную для нее петлю, Билл молча ругал себя последними словами за несвойственную ему почти бабскую нервозность. Хотелось плакать. От мысли, что вот сейчас они выйдут из номера, их увидят Георг с Густавом, и Том поймет, что зря он во все это ввязался, становилось дурно.
В ситуацию нужно было внести ясность. Немедленно. Билл понимал, что это глупо и неправильно, хотеть всего и сразу, ведь столько лет ждал, мечтал хотя бы о малейшем знаке внимания, а сейчас чуть ли не штамп в паспорте ему подавай, но слова «мы вместе» были необходимы до разболевшейся головы и ломоты где-то слева, под ребрами.
- Том, - наконец окликнул Билл, собрав в кучу всю имеющуюся у него решительность. – А мы теперь?..
- Слушай, мне идти пора, - перебил его Том, не давая озвучить вопрос. – Дел сегодня дохрена и больше. Так что сейчас расстаемся, потом репетиции, достали уже, если честно, а там решим, чем вечером заниматься будем… - ни на секунду не замолкая, Том быстро закончил одеваться, а потом, все-таки остановился, и как-то неожиданно серьезно спросил: - Ты поужинать сегодня где хочешь, в ресторане или в номер закажем?
- В номер, - выдохнул Билл, глядя большими глазами.
Том подошел к нему, обнял, на пару секунд прижав к себе, потрепал по волосам, с неловким стеснением проявляя нежность, и, ничего больше не сказав, ушел. А Билл так и остался стоять посреди номера, ошалело хлопая глазами. Том сейчас что, почти прямым текстом про продолжение намекнул? Это действительно было оно… то самое?..
Губы словно сами по себе стали растягиваться в медленной, заторможенной улыбке, болеть перестало всё и сразу. А так ли они нужны ему, эти слова? Может, ну их нафиг?.. И пора уже успокоиться, просто поверив в это самое «мы вместе», а не услышав о нем? Ведь это же Том. Грубый. Далекий от звания «Оратор года». Его Том… Тихонько, но очень счастливо пискнув, Билл крутанулся на месте и вприпрыжку сиганул к гардеробу, переодеваться. Узкая горловина футболки все еще бесила.
Из номера он выбрался только минут тридцать спустя, веселый и довольный отражением в зеркале. Настроение было на редкость отличным. Билл уже и не помнил, когда последний раз чувствовал себя настолько молодым и беззаботным. Хотелось сделать что-нибудь безумное: например, запеть в полный голос или обнять кого-нибудь незнакомого, и он с трудом сдерживался, стараясь поддерживать хотя бы видимость адекватности. Торопливо позавтракав в ресторане отеля и глянув на часы, Билл обрадовался, обнаружив, что до репетиции осталось совсем немного, а значит, скоро он увидит Тома.
С Адамом Билл столкнулся, уже выходя из ресторана.
- Привет! – выдохнул он, и замолчал, совершенно не представляя, что еще сказать. Голова под завязку была забита Томом, и весь остальной мир с его людьми и проблемами в ней просто не помещался.
- Приве-ет, - чуть растягивая слово, протянул Ламберт, неспешно разглядывая его с ног до головы. – Отлично выглядишь. Значит, вчера все нормально прошло? Тебе с твоим мачо удалось поговорить?
- Да, - стараясь не покраснеть, Билл отвел взгляд в сторону, вдруг как-то очень детально, в картинках вспомнив, что только разговором дело не обошлось.
- И как у вас? – Адам словно насквозь его видел, сканируя насмешливым серо-синим взглядом.
- Не знаю, - замялся Билл, боясь сглазить. – Всё как-то… непонятно пока.
- Но прогресс ведь есть? – сам не зная зачем, продолжал допрашивать Адам. Он видел, что на откровенность сейчас Билл не настроен, но вопросы почему-то продолжал задавать. И это не было праздным любопытством. Ему действительно важно было знать.
- Есть, - Билл слегка покраснел, умиляя наивным смущением.
- У тебя точно всё хорошо будет? – Адам всё никак не мог успокоиться.
- Мгм, - односложно отозвался Билл. Взгляд его странно потяжелел, на пару секунд став каким-то интимным, почти неприличным. Билл тряхнул головой, прогоняя неуместные сейчас мысли и воспоминания, и, чуть заметно улыбнувшись, тихо, но твердо повторил: - Всё хорошо. Правда. Я пойду, ладно? А то вдруг Том искать начнет…
- Иди, - задорно ухмыльнулся Ламберт, веселья совершенно не испытывая.
На душе стало на редкость погано. Адам и сам толком не мог разобраться, что и почему сейчас чувствует. Обиду? Ревность? Зависть?.. Наверное, всего понемногу. И самое странное заключалось в том, что Билла он не ревновал совсем. Он ревновал к его счастью. Ему тоже хотелось вот так. Чувствовать себя счастливым.
