- Все мы не без проблем, - лаконично отозвался Адам, залпом выпивая свою порцию.
Билл еще раз глянул на почти скрывшуюся из вида парочку и почему-то без труда вспомнил, что тот, с девицей, постоянно мелькает рядом с этим… первым. Прямо как его Том рядом с ним самим… Хотя, какой к черту «его»?! Билл судорожно выдохнул, вспомнив, что Том сейчас тоже где-то с девицей, и потребовал у бармена еще одну порцию выпивки.
- Может, хватит? – настороженно поинтересовался Адам.
- Отвали, - отреагировал Билл, выпил и тут же заказал еще.
- Всё, достаточно, больше ему не наливай, - приказал Адам бармену. – Еще пара порций, и скорую вызывать придется, не думаю, что тебе нужны лишние проблемы… - бармен понятливо кивнул и быстро прошмыгнул к противоположной стороне стойки, новую порцию Биллу так и не налив.
- Какого черта?! Ты вообще кто такой, чтобы тут приказы раздавать? – возмутился он и попытался вскочить на ноги, но потерявшее контакт с мозгом тело подчиняться отказалось, и Билл зажмурился от страха, почувствовав, что начинает падать.
Упасть ему не дали. Поймали на полпути к полу, спасая от удара и публичного унижения, и придали какое-то странное полувертикальное положение. Или это голова так кружится?..
- Окей, детка, давай-ка доставим тебя в твой номер и уложим в постельку… - проворковал Адам ему на ухо.
- Я не хочу!.. – попытался воспротивиться Билл.
- Знаю, что не хочешь, - продолжал ворковать Адам, ненавязчиво утягивая его куда-то в сторону. – Но ни на что другое, кроме как лежать, ты физически не способен. Ключ от номера у тебя где?
- В кармане, - Билла охватило какое-то странное безразличие. Ему уже было практически наплевать на то, кто и что с ним будет сейчас делать. Если не Том, то какая разница?..
- Тебе бы проблеваться, - вдруг сказал Адам очень смущающую вещь. Билл огляделся по сторонам и понял, что стоит в собственном номере. – А то ведь, правда, траванешься. Столько выпить, да еще и с твоей незначительной массой тела… - Билла снова куда-то потянули, раздался звук льющейся из крана воды, а потом ему приказали: - Пей.
Губ коснулось холодное стекло, и Билл машинально сделал глоток, чтобы не захлебнуться. Он пил и пил, а вода всё не заканчивалась. Билл замычал, стараясь показать, что больше пить не может, сделал еще пару глотков и поперхнулся, чувствуя, как содержимое желудка просится наружу. Он вывернулся из удерживающих его рук, упал на колени, сильно ударившись и, схватившись за гладкие фаянсовые бока, склонился над унитазом.
- Вот так, молодец, - похвалил его Адам, одной рукой придерживая за плечи, а второй поглаживая между лопатками. – Всё хорошо…
В каком месте можно было во всём происходящем увидеть что-то хорошее, Билл так и не понял. Его долго рвало горькой от желчи и выпитого водой, а потом Адам умывал его, бесцеремонно засунув головой прямо под ледяную больно бьющую по затылку струю, и вытирал большим полотенцем. Билл даже не сопротивлялся всей этой экзекуции, просто не мог.
- А теперь давай-ка в кроватку, - Адам помог ему лечь и спросил: - У тебя какое-нибудь лекарство от головной боли есть? Лучше бы прямо сейчас выпить, завтра легче будет.
- В… в тум…бочке, - с трудом выдавил Билл. Язык его почти не слушался.
Когда таблетки, наконец, нашлись, Билл уже отключился. Адам подошел вплотную к кровати, внимательно посмотрел на растянувшегося на ней очень сексуального, несмотря на непрезентабельный вид, пацана, поставил пузырек с лекарствами на прикроватный столик и снова принялся рассматривать.
Билл лежал, раскинувшись, абсолютно доступный – делай, что хочешь, сопротивляться не сможет. Адам наклонился над ним, повернул на бок, устроив поудобнее, отвел от лица прядь волос, чтобы не мешали, накрыл свободным углом покрывала и вышел из номера. Пользоваться чьей-то пьяной беспомощностью он не привык.
Утром Билл хотел умереть. Во рту и на душе было одинаково гадко. Но в данный момент неприятные ощущения можно было устранить только частично. Билл слез с кровати и поплелся в ванную чистить зубы, жалея, что с душой разобраться так же просто не получится.
С трудом умывшись и вяло повозив неприятно колючей щеткой по очень чувствительным деснам, он сплюнул в раковину голубоватую пену и, прополоскав рот большим количеством воды, всё-таки решился глянуть на свое отражение в висящем на стене зеркале. Лучше бы не смотрел. Лицо было страшным и опухшим, какое-то одутловатое и перекошенное, словно и не его вовсе. Вот какого черта вчера так напился? Теперь вон, какой некрасивый, в животе будто дыру прожгли, и голова кружится. Хотя, понятно ведь из-за чего всё это представление устроил. Том.
Вот вроде бы за столько-то лет уже и привыкнуть должен, что любовь всей жизни тра*ается со всеми подряд, но только не с тобой, и привык почти, но иногда какой-нибудь поступок, неосторожное слово, так зацепит, что выть хочется и от боли на стены кидаться. Зачем Том вчера про дневник намекнул?! Да еще и при этой дуре крашеной! Ведь не поняла же ничего, а туда же, хихикала… шавка льстивая.
Билл любил давно. Ему всего десять было, а Тому четырнадцать, когда они познакомились. Группу создали специально для участия в детском конкурсе просто ради массовки, на их победу никто не ставил, но они, совершенно неожиданно для всех знающих и сведущих и вопреки всякой логике, получили приз зрительских симпатий. Продюсеры насторожились и решили попробовать - чем черт не шутит?..
К концу продлившегося три месяца конкурса Билл уже был влюблен по уши. Но, в силу возраста, сразу и не понял, что это и есть она - светлая и чистая, просто смотрел Тому в глаза, стараясь выслужиться при каждом удобном случае, а тот позволял крутиться под ногами: почтительное обожание, неважно чье, льстило его самолюбию. Только подколки Георга на тему «личного щеночка» Билла ранили больно.
Со временем он научился конспирации. Перестал смотреть так явно. Начал огрызаться время от времени, когда Том совсем уж борзел. Про щеночка все забыли, даже Георг заглох. Том так вообще со всеми общался достаточно ровно, язвил, иногда обзывался, но границ разумного не переходил. А Билл любил. С каждым годом все сильнее.
Он прокололся четыре года назад. Дурацкая привычка вести дневник. Биллу тогда только-только исполнилось тринадцать. В крошечную, размером меньше ладони, книжечку в кожаной обложке он записывал свои стихи и обрывки мыслей. Стихи иногда выходили стоящими, из двух даже настоящие хиты получились, а мысли все, как одна, были про Тома.
