Сарибель почувствовала себя выбитой из колеи. Как и Джемас с Равелем. Возможно, с этими двумя целесообразно провести несколько личных встреч.

— А теперь ты служишь мне, — сказала Матрона Мать Жиндия Брелину Дженквею.

Побитый бродяга стоял обнаженным. Тугие цепи, закрепленные к широким металлическим опорам, вытягивали в стороны его руки. Две жрицы Жиндии, сидевшие у основания цепей, время от времени запускали незначительные заклинания, пробегавшие по металлу и впивавшиеся в опаленные и дымящиеся запястья Брелина.

Жрицы выпускали эти маленькие заряды слишком часто, слишком часто, чтобы действительно произносить заклинания. Скорее всего, у них были магические предметы для легкого доступа к двеомеру. Такие, как кольца или палочки.

Или, что вероятнее, подумал Брелин, жестокие Меларны построили это место пыток прямо в их часовне, разместив магические строения на сторожевых постах.

Руководствуясь простым любопытством и желанием отвлечься, он хотел посмотреть на своих мучителей. Но каждый раз, когда его взгляд отвлекался от призрачного образа Матроны Матери Жиндии, которая сидела на стуле, чья широкая спинка была украшена скрученными и переплетенными полосками металла, похожими на паутину с тысячами пауков, ползающими вокруг, одна из жриц била его своим кнутом.

Брелин был не слишком знаком с семьей Меларнов в дни, проведенные в Мензоберранзане. Как и каждый мужчина, не принадлежавший к Меларнам, он не хотел иметь ничего общего с фанатиками Ллос. Они были слишком жестоки, даже по меркам дроу.

И они любили мерзких драуков, превратив в восьминогих мерзостей больше дроу, чем любой Дом в Мензоберранзане — чем десяток любых Домов в Мензоберранзане.

Брелин поморщился.

— Если ты примешь меня, я буду рад послужить Дому Меларн, — ответил он. — Я счастлив вернуться в Мензоберран…

Он задохнулся, тяжело застонав, когда жрица жестоко ударила его кнутом. Змееголовая плеть вылетела вперед, прочерчивая длинные полосы на его коже. Новая боль пронзила тело Брелина, такая сильная, что он едва заметил очередные удары молний, опаливших запястья.

— Ну, хоть постарайся быть умным, — заметила Жиндия Меларн. — Как думаешь, приму ли я твою верность? Как думаешь, буду ли я такой дурой, чтобы позволить одному из лакеев Джарлаксла оказаться в моих рядах? Да еще еретику?

— Я не еретик, — удалось выплюнуть Брелину прежде, чем его снова накрыли удары плети.

Едва оставаясь в сознании, теряя чувство времени и расстояния из-за жжения, боли и дикой агонии, Брелин с удивлением обнаружил, что Матрона Мать Жиндия стоит прямо перед ним, поднимая его голову так, чтобы заглянуть в глаза.

— И просто мужчина? — добавила она со злым смехом.

Плюнув ему в лицо, женщина повернулась прочь.

— Превратить его в солдата армии Госпожи Ллос, — велела она, и Брелин понял, что обречен.

— Я не понимаю, — сказала Матрона Мать Бэнр, когда Минолин Фей проводила их с Сос’Ампту в комнаты Ивоннель. По приказу Квентл иллитид Метил пошел с ними.

Вдоль левой стены выстроилась новая конструкция — серия из десяти уютных кабинок, каждая — размером с комфортабельное рабочее место, достаточно больших, чтобы один человек мог сидеть в них. Они были сконструированы таким образом, что сидящий внутри мог видеть комнату, но не мог видеть своих соседей.

В каждом из них теперь стояло по мольберту, повернутому в центр комнаты. На холстах были изображены разные женщины дроу, обнаженные, с жемчужным пояском и кисточкой из драгоценных камней, замерших в одной позе.

— Все они были нарисованы в одно и то же время, — объяснила Минолин Фей. — Десятью самыми известными художниками Мензоберранзана.

— Интерпретация, — заметила Сос’Ампту.

— Нет! — объяснила Минолин. — Им было сказано рисовать её точно. Их предупреждали ничего не менять.

На лице Квентл застыло странное выражение. Она перевела взгляд с картин на пустой диван, воображая, как Ивоннель сидит в изображенной позе, а затем снова вернулась к созерцанию мольбертов. Некоторые из них были очень похожи, но все равно не несли абсолютного сходства. Часто они были слишком различны, чтобы списать это на простую неточность. Волосы Ивоннель на картинах были белыми, розовыми, синими — обрезанными по-разному, и, зачастую, абсолютно отличны от остальных вариантов.

То же самое можно было сказать о волосах на её лобке!

— Матрона Мать Биртин сделала одиннадцатую картину, с той же самой моделью, по тем же требованиям, — продолжала Минолин.

— Тогда, конечно, это просто авторская стилизация, — сказала Сос’Ампту, но Квентл прервала её.

— Художники видели работы других, когда рисовали? — спросила матрона мать.

— Нет.

— А потом, когда они закончили? Они сравнивали портреты?

— Нет, — ответила Минолин Фей. — Они закончили и ушли.

— И каждого из них Ивоннель поздравила, и каждый считал, что его или её картина — совершенство, — рассуждала Квентл, кивая на каждом слове и начиная понимать.

— Как и мою мать, — сказала Минолин Фей. — Идеальное изображение модели.

— Чья картина — тоже её личное видение молодой… женщины.

Сос’Ампту недоуменно посмотрела на Квентл.

— Как думаешь, какая больше всего похожа на Ивоннель? — спросила её Квентл.

Хозяйка Арх-Тинилита быстро изучила портреты, а затем указала на третий с конца.

Квентл посмотрела на Минолин Фей, которая ткнула на ближайшую картину, ловя любопытный взгляд Сос’Ампту.

— Когда мы смотрим на Ивоннель, мы видим не одну и ту же личность, — пояснила матрона мать.

— Каждый из нас видит свою собственную версию её, — заметила Минолин, кивая самой себе.

— И неужели она не входит в число самых красивых, привлекательных женщин, виденных тобой? — спросила Квентл.

— Самых обезоруживающе прекрасных, — добавила Минолин.

— Она зачарована, — бросила Сос’Ампту. — Облачена в обман.

— В иллюзию, — добавила Минолин.

— Это все она, — сказала матрона мать, и её тон был полон восхищения. Она даже слегка усмехнулась. — Она позволяет каждому из нас рисовать свой совершенный образ и потому получает преимущества. Не труднее ли пытать прекрасных заключенных? Разве мы не внимательнее прислушиваемся к тем, кого считаем привлекательными? Разве мы не рассчитываем на свою красоту, стремясь добиться желаемого?

— Если только мы не знаем истинных целей и намерений нашей красавицы, — ответила Сос’Ампту, чей тон был куда менее восхищенным

— Как же она выглядит в реальности? — спросила Минолин Фей.

— Это не важно, — сказала Квентл. — Без сомнения, она — красива, но добавляет иллюзии, чтобы вызвать соответствующие и полезные реакции со стороны тех, кто смотрит на неё. Когда мы смотрим на других — я могу увидеть невинную красоту там, где другой увидит эротику и обещание плотских утех, а третий встретит там понимание. Хотя в случае с нашей дорогой Ивоннель мы, вероятно, видим то, что хочет она.

— А она вообще где? — спросила Сос’Ампту. — И что она сделает с тобой, если узнает, что ты привела нас сюда, дабы показать это?

— Я поступила так в соответствии с её приказом, Жрица, — ответила Минолин Фей.

Глаза Сос’Ампту распахнулись, но Квентл истерично рассмеялась.

— Да потому что ей плевать, знаем мы или нет, — пояснила матрона мать. — Теперь, когда она контролирует себя — она полностью защищена. Девчонка просто рада продемонстрировать нам свою великую способность — и можем ли мы отрицать, что это разумно? Какую силу нужно иметь, чтобы поддерживать такую иллюзию? Может быть, она показывает нам это, лишь чтобы узнать, сможем ли мы, зная истину, увидеть её за этой защитой, — Квентл беспомощно усмехнулась. — Хотя я не уверена, что у нас получится. Без сомнения, в этом вся наша дорогая Ивоннель.

Остальным было очевидно, что Сос’Ампту не была довольна подобным ответом. Однако жрица не стала протестовать. Она покачала головой, осматривая картины, словно ища подсказки. В конце концов, она просто пожала плечами и вздохнула.