- Я хочу убить тебя! - Бьянки достала откуда-то пиццу.

Тсуна порадовалась, что мама уже вернулась на кухню.

- Зачем? - спросила она, уклоняясь от размахивающей опасной готовкой девушки.

- Потому что если вас не станет, Реборн вернется ко мне, в Италию! - фанатично заблестели глаза Бьянки. - Мы поженимся, у нас будет много детей. И наша любовь будет жить вечно.

- Бьянки была моей любовницей, - любезно пояснил со стороны киллер. - Четвертой, - добавил, призадумавшись.

Он с садистским наслаждением наблюдал за тем, как итальянка пытается избавиться от Савады-старшей. Несмотря на свой фанатизм, препятствие на пути к главной цели - Даи - она определила верно.

- Это всего лишь работа, Бьянки, - Тсуна замахала руками. - Она закончится, и Реборн вернется в Италию. А до этого времени ты можешь жить с нами, общаться со своим любимым, - нежный голосок и побольше счастья в глазах от возможности помочь такой красивой паре. - Я только надеюсь, что... может быть... - она немного замялась, смущенно покраснела, для чего пришлось вспомнить некоторые... очень приятные вещи. - Может быть... вы захотите провести свадьбу здесь, в Японии?

Где-то за ее спиной поперхнулся Реборн, радостно засмеялся Даи, глядя на ошарашенное лицо репетитора. Правда, он быстро стушевался и предпочел с помощью Ямамото утащить Хаято к себе в комнату. Тот до сих пор не пришел в себя.

Бьянки остановилась, в ее глазах появилась задумчивая дымка. Наконец, она просияла.

- Да, думаю, это будет великолепно! - пропела она. Пицца исчезла, Скорпион схватила Тсунаеши за руку. - Ты тоже видишь сияние нашей с ним вечной любви?

- Да, - твердо ответила Тсуна, стараясь не смеяться.

- О, так здорово, что я нашла здесь подругу! - Бьянки обняла ее за шею, крепко-крепко. И тут же отстранилась, подозрительно взглянула на девушку. - Но как же ты? Ты не пытаешься соблазнить моего Реборна?

- Что ты, что ты! И в мыслях не было! - замахала руками Тсунаеши. - Я вполне довольна своей личной жизнью. У меня уже есть любовник.

- Тогда ладно, - милостиво согласилась Бьянки, подхватила Реборна под руку и потащила на кухню - кормить с ложечки вкуснейшей стряпней маман.

Проходя мимо Тсуны, мужчина сверкнул в ее сторону яростным взглядом. Тсунаеши пожала плечами. Если Даи не может постоять за себя, это сделает она.

К тому же... весело-то как!

Все больше, с каждым прожитым днем с момента появления Реборна, дом Савада напоминал Тсунаеши филиал Страны чудес из произведений Кэрролла. Фантасмагорическое порождение детской фантазии с почти полным отсутствием структуры и какой-то своей извращенной логикой, в исполнении Вонголы оно приобретало психоделические оттенки. Что-то постоянно взрывалось, горело, раздавались звуки взрывов. Бьянки с криками о любви, полной страсти, пыталась накормить Реборна своей ядовитой кулинарией. Тот успешно скрывался, но в результате страдал Даи, на котором отрывался репетитор. Тренировки становились все более жесткими и жестокими. Даи с трудом доползал до комнаты затемно, где Тсуна обрабатывала ему раны и царапины под бдительным присмотром репетитора.

К ним постоянно приходили Гокудера, взрывающий все на своем пути, падающий в обморок от одного лишь взгляда на лицо сестры. Вечно смеющийся Ямамото, которому, судя по всему, доставляло удовольствие ссориться с Гокудерой.

На этом фоне вечно улыбающаяся, ничего не замечающая Савада Нана и спокойная, воспринимающая все иронично и получающая удовольствие от игр с репетитором Тсунаеши смотрелись не менее безумно.

- Нья-ха-ха, Реборн, великий Ламбо-сан убьет тебя!

Тсунаеши потерла глаза, кажется, началась новая страница безумия в доме Савада.

Она поднялась в комнату Даи, где поселился киллер. Маленький ребенок в пятнистом костюме теленка, с рожками в пушистых кудрях размахивал розовой гранатой. С выдернутой чекой. Тсунаеши выхватила ее, вышвырнула в окно. Воздух содрогнулся от взрыва.

- Прошу тебя, не надо, - она улыбнулась ребенку, погладила его по волосам. - Это не игрушки. Меня, кстати, Тсуна зовут. Это Даи, мой брат. Его репетитора Реборна ты знаешь. А тебя как зовут?

- Это самый никчемный и слабый представитель семьи Бовино, Ламбо, - презрительно фыркнул Реборн.

Даи молча пытался решать задачи и не обращать внимания на происходящее. Его мотивация в буквальном смысле слова читалась по лицу - многочисленные синяки и шишки от ударов преобразованного Леона.

Глаза Ламбо наполнились слезами, губки задрожали.

- Сп-спокойствие, только спокойствие, - пробормотал он и достал из прически массивную базуку.

Никакая снайперская выучка не могла подготовить Тсунаеши к подобному. Оружие выскочило из тонких детских ручек, а когда она перехватила его, перед глазами мелькнула разноцветная вспышка, и все исчезло.

Реборн опоздал всего на секунду.

Савада Тсунаеши была не первой девушкой, что сумела противиться его обаянию, улыбке, внешности, но она стала первой, кто заинтересовал его при этом. Независимая, как та кошка, что гуляет сама по себе. Нахальная, вредная, ехидная. И ведь не красавица, но Реборн не мог перестать думать о ней. Не в сексуальном подтексте, как могла вообразить себе Бьянки, если бы понимала подоплеку происходящего. Он предвкушал каждый новый день, как новую битву с ней, новую словесную, ядовитую перепалку.

Она взяла все самое лучшее от матери. Переплавила все эти свойства внутри своего организма в новый, неизвестный состав. Как и Савада Нана, не обращала внимания на слова о мафии, но не игнорировала их, принимала. И жила в меняющихся условиях, менялась сама, но при этом оставалась собой. Она заботилась о брате, однако не было в ней той опеки, что в матери. Девушка принимала людей такими, какие они есть. Даже Бьянки вынуждена была признать, что не будь у Тсуны любовника, она стала бы достойной соперницей за сердце "обожаемого Реборна".

Тсунаеши засмеялась, легко, задорно, как над самым смешным анекдотом.

А Реборн спрятал глаза в тени от полей шляпы. Почему-то такая реакция не совсем ему понравилась.

Савада Тсунаеши определенно являлась самой невыносимой женщиной из всех, что он встречал. Но, Пресвятая дева, какой же интересной!

Поистине достойный противник.

Он опоздал всего на секунду. Савада уже скрылась в розовом дыму, а когда он развеялся...

Ламбо перестал плакать, Даи сдавленно охнул и уставился на сестру, выпучив глаза. Челюсть его отвисла.

На полу стояла взрослая, тридцатилетняя Савада Тсунаеши, обернутая в одну лишь простыню. Белая ткань скользила по телу, подчеркивая все его изгибы. И открывала плечи, усыпанные яркими, алыми пятнами, в происхождении которых сомневаться не приходилось.