— Добрый день, мадам. Здравствуйте, мистер. Я с радостью буду служить вам.

— Благодарю тебя, Эстер, — только и смогла сказать Жанет.

Она не должна была благодарить машину, но ей казалось, вежливость не помешает. Да и вообще сначала можно стать грубым с механизмом, а затем эта грубость перейдет и на отношения с людьми. И чем больше проходило времени, тем отчетливее чувствовала Жанет, что взяла правильный тон по отношению к Эстер.

Она не была обычным роботом. И одета она была иначе. И вела себя по-другому. Через три месяца Эстер стала заботливой и неутомимой подругой хозяйки дома. С самого начала Жанет, вопреки здравому смыслу, не верила, что Эстер только механизм. Да и сам механизм все больше очеловечивался. И в конце концов Жанет стало казаться, что рядом с ней ее хорошая подруга, милая служанка. А то, что ест она вместо хлеба электричество, так, в конце концов, каждому свое. Мало ли у кого какие слабости. Как-то раз что-то там внутри робота заело, и он начал ходить по кругу. В другой раз забарахлило его зрение, и он промахивался, когда хотел что-нибудь ваять. Мастер, приехавший исправлять механизм, был похож на обычного врача, которого вызывают к обычному больному. Короче говоря, Эстер в доме Жанет стала совсем как человек. Общество ее было для Жанет приятно. Она проводила время со своей говорящей куклой веселей, чем когда к ней приезжали ее живые подруги.

— Признайся, — спросила как-то Жанет у Эстер, — ты считаешь меня слабым существом и вообще жалеешь?

Эстер не умела юлить, поэтому ответила прямо:

— Да, это так. — Правда, в ней тут же сработало реле мягкости и она добавила. — А знаешь, я думаю, что все люди слабые. Я всех жалею, что поделаешь, они такими родились. Им можно только посочувствовать.

Жанет давно уже не думала о том, что ответы Эстер смягчаются "Контуром сочувствия". Она не пыталась представить себе и то, как информация идет по проводкам к центру, где срабатывает механический мозг, где соединены процессы переработки, избирания, соединения и распределения.

— Наверное мы и есть такие, если сравнивать нас с роботами. Ты, например, никогда не устаешь. Если б ты знала, как я тебе завидую.

— Понимаешь, я была такой задумана и такой сделана. Ты же возникла случайно. То, что ты такая, — это твое несчастье, а не вина, — толково и ясно ответила Эстер.

— И тебе нравится быть такой, как ты есть?

— Конечно, — кивнула Эстер, — мы выносливее вас. Нам не надо каждый день спать, чтобы подкрепить свои силы. Мы не должны жить в постоянном страхе от того, что наша биологическая структура напоминает ненадежную химическую фабрику. Мы не стареем. Люди такие неуклюжие. Им бывает плохо, их почти всегда что-то беспокоит. Если у нас какой-то узел выходит из строя, нам не больно, и поломка легко устраняется. У вас есть целый ряд слов, который мы только выучиваем, но почувствовать их мы не можем — "боль", "страдание", "несчастье", "слабость". Мне жаль, что ты так не уверена в собственных силах и вообще, что ты такая слабая. Это постоянно вносит помехи в мой "Контур сочувствия".

— Неуверенная и слабая. Как точно ты подметила. Именно это я чувствую постоянно.

— Люди постоянно живут с ощущением риска. Им всегда нужно чего-то бояться. Если мне отрежет или придавит руку — ничего страшного не произойдет. Никакой боли, никаких последствий. Придет мастер и заменит деталь — несколько минут работы — вот и все. А люди вынуждены страдать, к тому же нет возможности заменить одну живую деталь другой. Правда, можно надеть искусственную ногу. Но вы не любите. Хотя и напрасно. Ведь разрабатывая нас, человек достиг таких высот в создании искусственных органов. Вы могли бы заменить руки и ноги на более сильные и неуязвимые. Но вы почему-то цените свои собственные — ноющие перед непогодой, хромающие после вывихов, но свои.

— Ты хочешь сказать, что конечности могут быть искусственными? Я этого не знала. Но разве дело только в руках и ногах? Если бы у меня они постоянно болели, я, может быть, и согласилась на искусственные. Но ведь дело не в них. Ты же слышала наш сегодняшний разговор с доктором. Он рекомендовал мне больше лежать, не переутомляться, короче говоря, постоянно отдыхать. О болезни он ничего конкретного не сказал. Но я видела его лицо. Видимо, мои деда совсем плохи. Что за жизнь? Он прописал мне постоянный отдых. Разве можно так жить? Бедный мой Джордж. Что за жена досталась ему? Он так терпелив со мной, так добр, ни разу не сорвался. Лучше бы я умерла, чем страдать самой и причинять страдания другим.

Жанет все говорила и говорила, больше обращаясь уже к себе самой. А терпеливая Эстер стояла рядом и сочувственно кивала головой. Жанет заплакала, затем вытерла слезы и подняла блестящие глаза на робота.

— Ох, Эстер, если бы ты была человеком, я бы, пожалуй, возненавидела тебя за твое богатырское здоровье и силу. Но я так люблю тебя. Ты терпеливая, добрая, умная. Я уверена — будь у тебя слезы, ты рыдала бы вместе со мной.

— Наверняка, — сказала Эстер. — Мой контур сочувствия настроен на это.

— Ну при чем здесь контур сочувствия? — запротестовала Жанет. — Контур тут ни при чем. У тебя здесь вот есть сердце. Не может не быть.

— Я считаю, что мой контур надежнее человеческого сердца. — гордо произнесла Эстер.

Она подошла, наклонилась над Жанет и, как пушинку, подняла ее.

— Милая моя, ты изводишь себя. Я отнесу тебя наверх. Надо хоть немного поспать. Отдохнешь до возвращения Джорджа.

Жанет чувствовала через материал одежды ледяные руки робота, но это уже не было неприятным.

— Добрая Эстер! Ты такое утешение для меня. Знаешь, что я сделаю… — она недоговорила, задумалась, а потом продолжила, но уже сердито. — Этот доктор, я знаю, на что он намекает. Он думает, будто я буду слабеть и слабеть, пока не умру. Я сказала тебе, что лучше умереть, чем так жить. Это неправда, я солгала. Я не хочу умирать, не хочу.

Эстер несла женщину на руках, словно та была ребенком.

— Ну хватит, любовь моя, все хорошо. Даже если не хорошо, то и не так уж плохо. И нечего думать о смерти. Тебе нельзя плакать. Это очень вредно. Ты ведь не хочешь, чтобы он увидел тебя заплаканной? Правда?

— Ладно, — сказала Жанет, — я не буду.

А Эстер несла ее в верхнюю комнату, успокаивая как могла.

Б больнице дежурная сестра-робот посмотрела на Джорджа вопросительно.

— Речь идет о моей жене, — пояснил он, — я вам звонил час назад.

Лицо робота приняло профессиональное выражение непритворной симпатии.

— Да, да, мистер Шенд. Я представляю, как вы расстроились, когда узнали. Но я уже говорила вам по телефону, что ваш домашний робот вовремя привез ее сюда.

— Я хотел бы поговорить с врачом, но его никак не могут найти.

— Не беспокойтесь. Вашу жену уже обследовали. Мы запросили историю болезни из той больницы, где она лежала раньше. Операция назначена на завтра. Разумеется, если вы не будете против.

Джордж не знал, что и отвечать.

— Я хотел бы сначала встретиться с лечащим врачом.

— Боюсь, что сейчас мы его уже не найдем.

— А операция действительно необходима? — спросил Джордж.

Робот посмотрел на него сочувственно.

— Вы же знаете, что она слабела буквально на глазах.

Джорджу оставалось только кивнуть.

— Если ничего не предпринимать, болезнь будет прогрессировать, и в конце концов последует мучительная смерть.

Джордж долго смотрел на стену перед собой, затем тихо произнес:

— Я понимаю.

Он подписал бумагу, протянутую ему роботом.

— А можно надеяться на благополучный исход? — спросил он с надеждой.

И робот ответил:

— Да. Риск всегда существует. Но мы уверены, что семьдесят пять процентов — это удача.

Джордж облегченно вздохнул:

— А могу я увидеть жену?

— Конечно.

Робот нажал кнопку.

— Но постарайтесь не разбудить ее. Сейчас она спит.

Что ж, пришлось довольствоваться и этим. И все-таки Джордж возвращался домой несколько успокоившись. Жанет во сне улыбалась.