Несмотря на разногласия родителей, дети совершенно здоровы, хотя своим поведением отличаются от нормальных детей того же возраста. Отличительными чертами являются: отношение размера головы к размеру тела, более характерное для детей старшего возраста, и еще — удивительный, едва заметный серебристый оттенок кожи, который волнует родительские чувства и присущ всем без исключения детям…»

Полностью прочитав доклад, Джанет накинулась на доктора:

— Послушайте, а как же вынужденное возвращение матерей с детьми? Вы же не можете так просто опустить этот вопрос, перешагнув через него.

— Одна из форм истерии, вызвавшая коллективную галлюцинацию, возможно, временную, — ответил Уиллерс.

— Нет, все матери, образованные и не образованные, соглашаются, что дети принуждают их. Жившие вдали не хотели возвращаться сюда, но приехали, потому что были вынуждены. Я разговаривала со всеми мамашами, и все они говорят, что неожиданно почувствовали сигнал горя, от которого могут избавиться, только вернувшись в Мидвич. Их попытки описать это влияние отличаются, видимо, это действует на них по-разному: одни чувствовали себя стесненными, другие голодными или мучились от жажды, третьи ощущали в голове странный шум. Ферелин сказала, что она просто умирала от невыносимой головной боли. Но, как бы то ни было, они все чувствовали, что это связано с детьми и единственный путь избавиться от непрекращающихся страданий — привезти их сюда.

То же касается и мисс Ламб. Она тоже чувствовала себя плохо, но так как она болела и не могла встать с постели, принуждение переключилось на мисс Латирли: и она не могла вздохнуть свободно, пока не отвезла ребенка в Мидвич. Как только она остановилась у миссис Грант, то, освободившись, смогла вернуться к мисс Ламб.

— Если мы будем принимать все эти сказки на веру, — сказал Уиллерс, — если мы будем помнить большинство пустых женских разговоров, мы просто перестанем удивляться их взглядам на жизнь, которые состоят из одних диспропорций, алогизмов и ночных кошмаров и в которых символические ценности перевешивают реальные. Что мы имеем на самом деле? Несколько женщин, ставших жертвой невероятного и необъяснимого феномена, и несколько детей, которые вовсе не их дети. Известно, что женщины склонны считать своих детей самыми лучшими. Если же женщина не контактирует с другими, то ей приходит в голову, что ее золотоглазый ребенок не совсем нормален по сравнению с другими детьми. Она напряженно ожидает ответа, либо подтверждающего, либо опровергающего ее подозрение. А для того, чтобы ребенок не выглядел ненормально, его следует поместить в среду ему подобных, в данном случае места лучше, чем Мидвич не найти. Именно поэтому женщины со своими золотоглазыми детьми и возвращаются в Мидвич.

— А мне кажется, что все происходит не совсем так, — возразила Джанет. — А что вы скажете о случае с мисс Велт?

Этот вопрос имел скрытый смысл: однажды Джанет, зайдя в магазин с миссис Грант, обнаружила ее за странным занятием. Вся в слезах, мисс Велт тем не менее раз за разом втыкала в себя иголку. Подобное поведение показалось миссис Грант ненормальным, поэтому она отвела ее к доктору. Уиллерс дал мисс Велт успокоительного, и когда ей стало лучше, она рассказала, что меняя пеленки, нечаянно уколола мальчика. Он пристально посмотрел на нее своими золотыми глазами, заставляя… вкалывать в себя иголку.

— Ну, извините, — ответил Уиллерс. — Если вы хотите рассказать еще о каких-то истерических припадках с выдиранием волос или с какими-нибудь другими симптомами, — расскажите, мне будет интересно.

— А Хариман тоже, — не унималась Джанет.

Хариман однажды появился в приемной Уиллерса в ужасном виде. Нос разбит, выбиты два зуба, оба глаза были подбиты. Он сказал, что был избит тремя неизвестными мужчинами, но тех никто не видел. С другой стороны, двое местных мальчишек утверждали, что видели в окно, как Хариман яростно лупил себя обеими руками. А на следующий день кто-то заметил синяк на лице ребенка Харимана.

Уиллерс пожал плечами.

— Если Хариман пожалуется, что его топтали два розовых слона, я не буду удивлен, — сказал он.

— Ну, если вы сами не вставите в свой отчет эти факты, я напишу дополнительный рапорт, — сказала Джанет.

И она сделала это. В заключение она написала: «Это не является, как считает доктор Уиллерс, следствием истерии, это просто факты. Ситуация должна быть принята как она есть, исследована и понята. Среди слабовольных есть тенденции к предрассудкам, стремление наделить детей магической силой. Такого сорта чепуха не приносит никакой пользы. Необходимо беспристрастное исследование…»

Исследования, хотя и в более общих направлениях, были темой третьего рапорта доктора Уиллерса, написанного в форме протеста.

«… В первую очередь, я не понимаю, почему Милитари Интеллидженс вообще интересуется этим делом. Во-первых, если уж на то пошло, интерес должен быть всесторонним.

Мои записи — это только наблюдения обыкновенного практикующего врача, а изучение должно быть разнообразным.

То, что военные вмешиваются во многие отрасли науки, к тому же без всякой необходимости, — абсурдно! Но такой феномен не должен замалчиваться и оставаться неизученным. Препятствие со стороны военных — просто скандал. Необходимо иметь возможность изучать сравнительное развитие детей хотя бы в рамках официальной секретности.

Подумайте о трудностях, с которыми удавалось наблюдать обычных тройняшек и четверняшек, и посмотрите на материал для наблюдения, который мы имеем. Шестьдесят одинаковых детей, таких одинаковых, что большинство матерей не могут их отличить, хотя и скрывают это. Подумайте о работах по изучению сравнительных данных в условиях одинакового окружения, общения, диет и всего остального. Все, что происходит сейчас, — это сжигание книг до того, как они написаны. Необходимо что-то предпринять, пока не все шансы потеряны…»

Все эти послания завершились кратким визитом Бернарда и целым вечером острых дискуссий. Дискуссии закончились частичным обещанием Бернарда расшевелить министерство здравоохранения на немедленные практические действия.

Когда остальные покинули нас. Бернард сказал:

— Теперь, когда официальный интерес к Мидвичу станет открытым, было бы очень полезно завоевать благорасположение Зеллаби. Сможете ли вы организовать встречу с ним?

Я позвонил Зеллаби, который сразу же согласился. После обеда я отвез Бернарда в Киль Мейн и оставил его там.

Он вернулся двумя часами позже и выглядел задумчивым.

— Ну, — спросила Джанет, — что же будет с сагой о Мидвиче?

Бернард посмотрел на меня.

— Мидвич меня заинтересовал, — сказал он. — Большинство ваших рапортов были отличны, но я сомневаюсь, что вы правильно воспринимаете Зеллаби. Я понимаю… Зеллаби говорит много, и иногда это просто сотрясение воздуха, но то, что вы передавали, касалось больше форм, чем содержания.

— Извини, если я тебя в чем-то повел по ложному следу, — согласился я. — Что касается Зеллаби, то вся трудность состоит в том, что сущность его очень уклончива, часто он высказывается только намеками. Далеко не все из того, что он говорит, необходимо вносить в рапорт, он упоминает о вещах вскользь, и, когда он выскажется, ты не знаешь, серьезно это — или просто его выкладки, игра с теориями. И нельзя быть уверенным в том, что он подразумевает. Все это только осложняет задачу.

Бернард кивнул.

— Теперь я все понимаю, сам прошел через это. Я потратил десять минут, излагая свою мысль: а не является ли цивилизация, если посмотреть на нее сугубо через призму биологии, формой упадка… А он перешел к вопросу о том, что разрыв между гомо сапиенс и остальными живыми существами не так уж велик, и предположил: не будет ли лучше для нашего развития, если нам придется удовлетвориться положением какого-то другого сапиенса или, по крайней мере, образца человека. Я понимаю, что все это имеет основание быть высказанным, но убейте меня, я не понимаю значения его слов. Одно совершенно ясно: он все замечает. Кстати, он придерживается того же мнения, что и доктор, относительно обследования экспертами, но по другим причинам. Он считает, что это не истерия, и хочет знать, что же это на самом деле. Кстати, вы знали, что дочь Зеллаби пыталась увезти ребенка на машине на следующий день?