Золотую осень Антон встретил в святой убежденности, что все прошло. Не нужно было заставлять себя не думать, убеждать, что все хорошо. От воспоминаний перестало щемить в груди, и больше не хотелось задохнуться горечью, когда перед глазами вставала их последняя с Костей встреча. Все затихло отчасти из-за времени, отчасти из-за того, что Антон смог убедить себя в полнейшей Костиной невиновности. Обида отступает, если обижаться не на кого.

      Теплые деньки сменились дождливой промозглостью. Серое небо уверенно вызывало серое настроение, и Антон привычно уже решил лечить его качественным шоппингом, благо столица предоставляла для этого массу достойных площадок.

      Его неожиданно накрыло на выходе из магазина для альф. Два пакета, содержимое которых было слишком молодежным для папы и совершенно не подходящим по стилю для Дена, вмиг расставило все на свои места. Антон дрожащими пальцами зарылся в мягкий кашемир свитера с волчьей мордой, вытащил его, мордой же наружу, и зарыдал, сползая по стылой серой стене. Он прижимал смятый в комок свитер к себе, потом судорожно запихивал его обратно в бумажный пакет, не замечая, как разрывает его.

      — Простите, могу я вам помочь?

      Антон вскинулся, запоздалый стыд плеснул кипятком в щеки. Стоящий рядом альфа, черноволосый, темноглазый, какими-то легкими штрихами удивительно напоминал Костю. Возможно волнением, нескрываемым переживанием за него, Антона.

      — Да, — вырвалось хриплым шепотом. — То есть, нет. Спасибо.

      Антон судорожно растер слезы по щекам и подхватил свои покупки. Он уже собирался уйти, потому что накатившее отчаяние не отпускало, хоть и не душило больше, но альфа аккуратно ухватил его за локоть и заставил остановиться.

      — Возможно, я лезу не в свое дело, но просто не могу оставить вас в таком состоянии. Чашку кофе?

      От неуверенно-заботливых интонаций Антону парадоксально полегчало. Он подумал несколько секунд, вспомнил о вышибании клина клином и согласно кивнул. Тем более что кафешка, куда зазывал его альфа, была одной из любимых. И не пожалел. Марк оказался весьма приятным собеседником, да и альфой очень воспитанным и предупредительным. Он красиво ухаживал, не давил и был внимателен к желаниям Антона. Из-за этого их первый поцелуй случился только через месяц. И оказался последним. Антон честно старался, вслушивался в себя и Марка, но, по большому счету, ничего, кроме яркого мятного аромата жевательной резинки, не ощутил и не запомнил. И с этого момента все пошло наперекосяк. Все то мнимое спокойствие, щиты уверенности в себе рухнули, обнажая гниль, которую Антон успешно прятал не только от друзей, но и от себя самого. Он укутал ее в толстый слой ваты, прикрыл полиэтиленом и позволил разрастись плесенью и захватить его с потрохами. Каждый день теперь был мучением, каждое мрачное, серое утро полностью отражало то, что творилось внутри Антона. Все потеряло смысл и вкус, не помогала ни любимая учеба, ни друзья, ни шоппинг. Измучавшись, Антон решился на крайние меры. Он позвонил Ромке, в надежде, что друг пригласит его к себе. Это было идиотизмом, ломкой гордости, но Антону хотелось хотя бы увидеть Костю, а там, возможно удастся поговорить. Он все еще не надеялся на отношения, но верил, что после прояснения всех вопросов станет полегче, что можно будет двигаться дальше. Но у Ромки телефон был вне зоны доступа. И даже родители его отделались пространными и весьма неправдоподобными объяснениями, что у сына просто сломался мобильник. Семья у Ромки была довольно обеспеченная и к тому же опекающая, так что версия о том, что они оставили младшего сыночка одного в городе без средств связи, была шита белыми нитками.

      Эта ситуация погрузила Антона в полную прострацию, так что на следующий день он просидел всю первую пару у окна, тупо пялясь на ливень за окном. Учитывая, что за последний месяц он отвечал всегда и везде, друзья закидали его переживательными записками. Однако к третьей паре Антон ожил. Его не покидало все усиливающееся чувство, что что-то случилось или должно случиться. При этом понять, хорошее это что-то или плохое, он не мог. Родители были дома, взяв несколько дней отгула, чтобы сделать косметический ремонт в квартире деда к его приезду, у Дэна все было хорошо, и только Ромкин телефон по-прежнему был недоступен. Мнительный Антон накрутил себя до такого состояния, что куратор отправил его домой — настолько бледным он выглядел.

      Войдя в квартиру, Антон в первую минуту подумал, что ошибся дверью, потому что никогда прежде он не слышал, чтобы папа так и в таких выражениях орал. Ему вторил другой, чуть более низкий, но несомненно омежий голос. Антон скинул ботинки и вошел в гостиную. Папуля, с красными щеками, весь взъерошенный стоял напротив незнакомого омеги. Тот тоже ощетинился и тяжело дышал, прикрыв глаза. Ошарашенный отец сидел в кресле, переводя взгляд с супруга на второго омегу, а потом на застывшего в соседнем кресле незнакомого альфу. Этот альфа прикипел взглядом к чашке в руках, но напряженная поза и крепко сжатые челюсти говорили о том, что думает он вовсе не о чае. К тому же Антону он кого-то очень напоминал, но уловить, кого именно, было трудно — альфа слишком сильно наклонил голову вниз, чтобы можно было разглядеть черты лица.

      И вдруг все моментом прояснилось: Антон увидел застывшего на стуле в уголке Саню, незнакомый омега распахнул ярко-желтые глаза, а альфа поднял голову и оказался взрослой копией Кости.

      — Что здесь… — Антон даже не понял, кому задать самый актуальный в этот момент вопрос, так что окинул взглядом всех, ни к кому конкретно не обращаясь.

      Папин визави резко дернулся вперед, явно намереваясь подойти к нему, но тут же замер и окинул Антона презрительным взглядом:

      — Вот это твоя благодарность, — ядовито начал он, даже не думая представиться или хотя бы поприветствовать Антона. — Это ради тебя мой сын из кожи вон лез, перебирал архивы и подключал кого можно и нельзя? Ради тебя все это? — его голос дрогнул, но омега лишь встряхнул головой, добавляя яда: — Чтобы ты теперь веселился здесь, щенок?

      — Да как вы смеете, — вскинулся папа, но омега, уже не скрывая своей сущности, так рявкнул, что он испуганно сделал шаг назад.

      Антон был воспитанным юношей и старался не спорить со старшими. Он мог бы проглотить оскорбление, но никогда и никому он не смог бы простить папин испуг. Поэтому он распрямился и сделал шаг вперед, грубо, не скрывая своей ярости выплевывая:

      — Вон отсюда, — говорил он тихо, но это лишь накручивало обороты, добавляло остроты словам. — Я благодарен Косте за помощь от души. Но я ни о чем не просил и ничего не ждал. И я не собираюсь выслушивать в собственном доме оскорбления. И уж тем более, не позволю пугать моего папу. Поэтому убирайтесь отсюда. Если у Кости ко мне есть какие-то претензии, он может озвучить их лично.