Эпизод пятый,
где без затей показывается, что такое шквальный ветер, и где также без глупостей передается некоторое представление об утлости больших старинных лодок.
- Грядет буря... - с кривой усмешкой заметил Али Ахман Ваххрейм. Он мрачно окинул взглядом бескрайнюю морскую пустыню и повторил, как ни в чем не бывало. - Грядет веселая буря. И если я не прав, то пусть меня проглотит пучина.
Пучина помалкивала, приберегая силы для серьезного ответа. Тогда разговорчивый мавританец расправил широкие плечи и дал понять окружающим босякам, что таким орлам как он неспособен перечить даже сам океан.
Разумеется, босяки приняли этот факт к сведенью.
- Гляди-ка, Янек... - исподтишка толкая соседа, произнес один из поляков. - Якая горделивая птица сидит в нашем чумовом корыте. Того и гляди сиганет за борт, чтобы поднять шумную волну и слегка прополаскать свои вонючие портки...
Черножопый мавританец только ухмыльнулся. Он вдоволь наслышался насмешек еще в детстве, когда впервые увидел восточный базар знаменитого города Константинополя. Он очутился там не по своей воле, а был привезен туда крестоносцами. Крестоносцы были скупыми и весьма расчетливыми людьми, они вели себя как истинные поборники святости и христианского благочестия. Нимало не смутившись, они продали мальчугана в "Золотую лавку" нумидийского торговца невольниками по прозвищу Слепой Мавританский Чебурек**.
Торговец был старым и безбородым. Он выглядел как столетнее дерево без листвы, поставленное в саду жизни больным садовником. Его слепота являлась обманом, ширмой, благодаря которой он получил свое причудливое прозвище и репутацию завзятого восточного хитреца. А видел Слепой Мавританский Чебурек превосходно, куда лучше иного зрячего. Открытое лицо, полное искреннего участия в делах покупателя, глубокий ум и вполне невинные очи магометанского афериста, самым серьезным образом подчёркивали его отличительные способности к откровенному вымогательству и изнурительному торгу. Он содержал тридцать восемь аналогичных лавок, расположенных в разных частях средиземноморья, и поставлял рабов в лучшие дома Европы и Азии. Именно здесь, под сенью высоких башен великого Царьграда, в драгоценной лавке Слепого Мавританского Чебурека юный Али Ахман Ваххрейм сполна познал, что такое счастливое детство обыкновенного средневекового ребенка. Али Ахману Ваххрейму несказанно повезло. Он прошел этот путь до конца и сумел остаться в здравом уме и рассудке тогда, когда иные пленники поспешно отбрасывали копыта от тоски и горя. Он располагал личным номером и пользовался всеми привилегиями несколько уцененного товара. Его долго не покупали, игнорируя подростка как дешевую и малополезную вещь, но когда мальчик чуточку вытянулся, щедро оброс кучерявой ботвой и незаметно превратился в симпатичное глазастое существо, все разом переменилось.
Первоначально мальчик достался туркам-сельджукам, обкуренным гашишем сверх всякой меры. Эти люди приобрели его за тощий кулек изюма и пару обгрызенных медяков, но уже на следующие сутки они возвратили его обратно, снабдив свой поступок откровенными угрозами. Оказалось, что им требовался совсем другой предмет. Они искали целомудренный персик, они разыскивали мечту сладострастных пердунов. Им нужна была шоколадная девочка с песчаных берегов раскаленного Алжира, а не вшивый отпрыск грязных бабуинов с бесконечным шлангом между ног.
Услышав таковую причудливую новость, нумидийский торговец невольниками сделал большие круглые глаза. Там отражалась ничем незамутненная душа самого бескорыстного, самого честного коммерсанта в нескольких регионах Месопотамии, дельты Нила и бывших Римских провинций. Не закрывая доброжелательных очей, Слепой Мавританский Чебурек сокрушенно признал, что мужское достоинство у мальчика действительно несколько необычной длины, но, тем не менее, это вполне невинное обстоятельство никак не является серьезным поводом для возврата купленного в "Золотой лавке" товара. Скорее, наоборот, по мнению того, кто занимался сбытом прекрасного человеческого материала на протяжении вот уже трех десятков лет, выходило так, что в любом жилище завсегда найдется такая многоопытная хозяйка, которая непременно сумеет найти этому предмету должное применение.
Ознакомившись с подобным откликом, обкуренные турки-сельджуки сурово насупились. Им еще не доводилось слышать ничего подобного со времен рождения самого Пророка. Но затем, они пришли в себя и в полном соответствии с тем, что предписывала им совесть и религиозные чувства, клятвенно посулили приготовить для Слепого Мавританского Чебурека что-нибудь заковыристое и пикантное. К примеру, запихнуть его наглую физиономию в заднепроходное отверстие ишака или верблюдицы.
- И мы всенепременно так и поступим, - категорическим тоном присовокупили они. - Лишь бы на чудесной территории святого города Константинополя не осталось более ни одного нумидийского умника, ни одного безбородого обманщика...
После таких убедительных доводов Слепой Мавританский Чебурек принял товар обратно в лавку. Он принял его без дополнительных препирательств, скромно потупив взор, как полагается всякому честному торговцу, разве что униженно попросил у разгневанных покупателей несколько монет за амортизацию имущества.
В следующий раз Али Ахмана Ваххрейма купили испанцы, чей перегруженный корабль застрял в гостеприимном порту византийской столицы на неопределенные сроки. Корабль именовался "Санта Люсия". От непомерной затоварки восточными сладостями из Хорезма и Бухары, перегруженное судно едва держалось наплаву. Более того, команда "Санта Люсии" готовилась опуститься на дно прекрасной константинопольской бухты в любой миг, прихватив с собою превеликую массу изюма и халвы. Однако капитан упорствовал и никак не желал расставаться с дорогим грузом, ни при каких обстоятельствах.
- Я лучше погибну, - твердым тоном заявлял он. - Чем позволю людям далекой Севильи, Мадрида и Валенсии лишиться столь прекрасных продуктов.
Поставщики сладкого обзавелись мальчиком будучи в сильном алкогольном опьянении, уплатив за черножопого мавританского шпингалета ни много ни мало, но целых три полновесных татаро-монгольских тугрика, двухпудовый мешок подмоченного зерна и одну большую деревянную ложку из неведомой Московии.
Реализованный за столь непомерное богатство Али Ахман Ваххрейм долгое время находился под влиянием западноевропейской культуры и великолепно понимал, где располагается его законное место.
Он менял владельцев беспрестанно, как сношенную обувь. Его никто не спрашивал, хочет он того или нет. От него требовалось только одно - готовность к выполнению чужих приказов и посторонних прихотей в любое время дня и ночи. С подобным житейским навыком его ждало блестящее будущее, ибо труд и терпение сулили ему нимб святости еще при жизни.
Таким образом, судьба мавританца решалась помимо его желаний. Он был подручным у студента богословия, философии и римского права, у которого научился читать и писать по латыни и на романских языках. В другой раз он аккуратно пересчитывал семечки в амбаре у торговца зерном и заморскими пряностями, а уже потом четыре длинных месяца кряду кроил телячьи кожи у старого кожевника их города Марселя, нарезая из них аккуратные заготовки для будущих шмоток, башмаков и даже свитков.
Переходя из рук в руки, словно эстафетная палочка, Али Ахман Ваххрейм впитывал чужой опыт и способности подобно сухой губке, орошенной влагой познания.
Шли годы, превращая дни, недели и месяцы в непрерывную череду утомительных забот и черной работы. За это время, трудолюбивый отпрыск из экваториальной Африки удостоился неслыханной чести - он побывал главным естествоиспытателем химических реактивов у сумасшедшего алхимика из города Бремен. Именно там, в средневековой лаборатории полоумного ученого он был свидетелем самых удивительных и самых таинственных возможностей науки к техническому чуду и волшебному воздействию на физическую основу Божественного Мироздания. Алхимия научила его главному, а именно: что незыблемость мира - это миф, придуманный богословами, чтобы оправдать собственную безграмотность. Более того, при должном обращении мир можно окислять, выжигать, взрывать и выпаривать вплоть до бесконечности, лишь бы хватало безумных ученых и необходимых реактивов для полной ликвидации окружающего пространства.