Общение с мужем Анны Павловны, прокурором, способствовало соблюдению всех юридических тонкостей на процессе Дмитрия Карамазова, некоторые черты характера ее тестя Дмитрия Николаевича Философова припомнились писателю, когда он создавал образ Федора Павловича Карамазова, а знакомство Достоевского в 1879 году с участником русско-турецкой войны генералом Михаилом Григорьевичем Черняевым (1828–1896) снова обратило его мысль к дружбе всех славянских народов. Рассказы очевидца генерала Черняева о зверствах турок послужили также еще одним аргументом в пользу бунта Ивана Карамазова против божественного миропорядка.
И все же, несмотря на множество великосветских знакомых, Достоевский чувствует бесконечное одиночество. В 1878 году писатель с горечью говорил своему молодому знакомому, критику Всеволоду Соловьеву: «Вы думаете, у меня есть друзья? Когда-нибудь были? Да, в юности, до Сибири, пожалуй что, были друзья настоящие, а потом, кроме самого малого числа людей, которые, может быть, несколько и расположены ко мне, никогда друзей у меня не было…»
У него действительно нет друга, такого, каким был, например, старший брат Михаил или в молодости И. Н. Шидловский. Самый близкий ему человек — Анна Григорьевна. Но если, действительно, у Достоевского в эпоху создания «Братьев Карамазовых» нет кроме Анны Григорьевны ни одного близкого человека, то в это время в его духовную жизнь входят два замечательных русских философа— Владимир Сергеевич Соловьев и Николай Федорович Федоров — и знакомство с их идеями и непосредственное общение с одним из них нашли отражение в романе «Братья Карамазовы».
В последние десятилетия XIX века читателей библиотеки Румянцевского музея встречал поразительный старик-библиотекарь — слегка сгорбленный, в истертом, а часто и рваном сюртуке, ходивший зимой и летом в одном и том же пальтишке и неизменных галошах. В три часа дня музей закрывался, все уходили, а странный старик продолжал работать. Наступало самое священное для него время — он оставался наедине с книгами. Правда, иногда он уставал снимать или ставить на место книги, особенно когда попадались увесистые фолианты. Тогда он просил это сделать своих сослуживцев, платя им особо из своего нищенского жалованья. Затем загадочный старик шел ночевать в свою жалкую каморку, которую он снимал буквально за гроши, и обедал чаем и хлебом или кусочками старого сыра и соленой рыбой. Затем он работал до четырех часов ночи при жестяной керосиновой лампе. Три часа старик спал, причем постелью служил ему голый сундучок, а в семь часов утра шел на службу в Румянцевский музей. Все деньги, какие у него оставались, раздавал неимущим. Те, кто знал его, говорили, что если бывают святые, они должны быть именно такими.
Удивительного старика звали Николай Федорович Федоров (1828–1903). В декабре 1877 года последователь Федорова народный учитель Н. П. Петерсон прислал Достоевскому изложение его учения. Достоевский отвечал Петерсону 24 марта 1878 года: «Мы здесь, т. е. я и Соловьев по крайней мере, верим в воскресение реальное, буквальное, личное и в то, что оно будет на Земле». Учение Федорова сводится к необычайному положению. Человечество живет в разъединении, и его духовные силы парализованы враждой и борьбой. Но все люди Земли, считал Федоров, должны объединиться для общего великого дела — воскрешения предков. Вернуть жизнь тем, кто дал ее нам, — это и есть самая высокая цель и самая высокая нравственная задача.
В фантастическом проекте Федорова Достоевский нашел подтверждение многим своим сокровенным мыслям: идеям единства и братства, надежде на преображение мира любовью.
Вот почему среди черновых заметок к «Братьям Карамазовым» встречаются такие записи: «Воскресение предков», «Воскресение предков зависит от нас», в грядущее воскресение верит Алеша Карамазов, а сама вражда отцов и детей в «Братьях Карамазовых», являясь как бы доказательством от противного, подтверждала призыв Федорова к объединению сынов для воскресения отцов.
Хотя знакомство Достоевского с Владимиром Сергеевичем Соловьевым (1853–1900) состоялось в самом начале 1873 года, но близкое духовное общение их началось с конца 1877 года и продолжалось по осень 1878 года, когда Достоевский регулярно посещал религиозно-нравственные лекции, которые Вл. Соловьев с огромным успехом читал в Соляном городке в Петербурге (10 марта 1878 года на одной из лекций единственный раз в жизни оказались вместе Л. Н. Толстой и Достоевский, однако, не зная друг друга, они так и не познакомились)
6 апреля 1880 года Достоевский присутствовал на защите Вл Соловьевым докторской диссертации. Особенно поразила Достоевского близкая ему по своей сути мысль диссертанта о том, что «человечество., знает гораздо более, чем до сих пор успело высказать в своей науке и в своем искусстве».
Духовное общение с Вл. Соловьевым отразилось в круге нравственных тем и образов «Братьев Карамазовых».
Достоевский, несомненно, оценил натуру Соловьева, его бескорыстие, беззаветную преданность высоким идеалам, однако излишняя отвлеченность его религиозного учения вызвала у бывшего каторжанина дружескую шутку. Очевидец одной из встреч Вл. Соловьева и Достоевского в 1878 году, литератор Д. И. Стахеев вспоминает: «Владимир Сергеевич что-то рассказывал, Федор Михайлович слушал, не возражая, но потом придвинул свое кресло к креслу, на котором сидел Соловьев, и, положив ему на плечо руку, сказал:
— Ах, Владимир Сергеевич! Какой ты, смотрю я, хороший человек…
— Благодарю вас, Федор Михайлович, за похвалу..
— Погоди благодарить, погоди, — возразил Достоевский, — я еще не все сказал. Я добавлю к своей похвале, что надо бы тебя года на три в каторжную работу.
— Господи! За что же?…
— А вот за то, что ты еще недостаточно хорош: тогда-го, после каторги, ты был бы совсем прекрасный и чистый христианин…»
Это сочетание в лице Вл. Соловьева человека высоких нравственных качеств и теоретика-логика и объясняет, очевидно, слова Анны Григорьевны Достоевской о том, что писатель изобразил Вл. Соловьева и в образе Алеши, и в образе Ивана Карамазова.
Годы создания «Братьев Карамазовых» — это время многочисленных и блестящих выступлений Достоевского на литературных вечерах. Пожалуй, ни один русский писатель не выступал так часто, как выступал Достоевский последние годы жизни. А ведь он был болен, уже давно страдал быстро прогрессирующей эмфиземой легких, задыхался, часто кашлял, не мог высоко подниматься, не мог громко говорить. Некоторые врачи советовали ему вообще прекратить публичные выступления А он выступал! И практически безотказно! Что это? Желание донести до молодежи (а на таких вечерах присутствовала в основном молодежь) свои заветные идеи? Ведь профессиональные критики не понимали его произведений, а зачастую и просто глумились над ними, а молодежь — это уже будущее России, а что может быть для него дороже России?! Или это четкое предчувствие своего близкого конца и столь же четкое желание успеть «глаголом жечь сердца людей», сознавая свою пророческую миссию?! Или каждая такая встреча с молодежью, каждая такая возможность узнать, чем дышит новое поколение, возможность личного общения давала писателю больше, чем сто прочитанных книг, давала возможность проецировать это общение на создание образов братьев Карамазовых? Пожалуй, все вместе.
Может быть, именно поэтому все выступления Достоевского имели такой потрясающий успех.
Жена великого русского физиолога И. П. Павлова, Серафима Васильевна Павлова, долгое время связанная в молодости с народнической молодежью и увлеченная идеей служения своему народу, в 1879 году слушала выступление Достоевского на литературном вечере Петербургских педагогических курсов. «Вдруг я услышала громкий голос и, взглянув на эстраду, увидела «Пророка», — вспоминает Серафима Васильевна. — Лицо Достоевского совершенно преобразилось, глаза метали молнии, которые жгли сердца людей, а лицо блистало вдохновенной высшей силой… Музыка, пение на этом вечере были только прелюдией пророческой речи Достоевского. Все время твердила я: «Да, он зажег сердца людей на служение правде и истине!»
