Добравшись до квартиры, он первым делом проверил почту. Новых поручений не было, и парень почувствовал себя свободным от всех обязательств. Он прошел в квартиру, разделся, наполнил ванную, улегся в воду и заснул. Когда вода остыла, он проснулся и сел за печатную машинку, ему предстояло закончить отчет, начатый накануне.
Проклятие князя
«Круг земной, где живут люди, изрезан заливами. Из моря, что на юге империи русов, возвышается полуостров Крым, населенный украми, а море тянется с трех сторон. Укры жили отдельно и управляли родами своими на местах своих, у русов же было свое княжение. В год 7523 от сотворения мира князь Владимир, сын воеводы Владимира, взяв много воинов – русов, татарву, казаков, пришел с войском в Крым и взял его.
И сказал князь украм: если не отдадите Киев, сделаю с вашим городом то же, что и с Крымом сделал, и послал по Краю весть: «Если кто не придет ко мне, будет мне враг». И повелел Владимир ниспровергать кумиров, а противников жечь.
Древнее капище, где по древнему обычаю заседали 450 верховных жрецов, судившие народ и законы людям дававшие, возложило дань по черной куне на земли русов, а Крыму возложило дань легкую, не велев украм дань давать.
Князь, молчаливый, надменный и суровый, не благословлял воинов, не возлагал им руки на голову и не напутствовал словом, но отправил их в горный край, где была сеча, но никто не победил. И не стало правды в стране, и восстал род на род, и были побоища и усобицы, и начали воевать друг с другом. Но Владимир овладел искусством, которое всего могущественнее, и называется оно ложью. С его помощью он мог причинять людям болезни, несчастье или смерть, отнимать у русов ум и силу и передавать другим – своим помощникам. Владимиру было известно о всех кладах, спрятанных в земле, и он входил в любой дом и край и брал, что хотел.
За ложь и за сечи с украми божиим осуждением даны были ему муки: земля под князем проклята была, силы не давала и плодами более не кормила, и стали русы стенать. Дом Владимира должен был пасть, как некогда пал Крым».
Глава вторая
Спустя три часа Ильяс улегся на кушетке, закурил и задумался. Часы, заметив, что хозяин спать не собирается, тактично промолчали. Турка с кофе, закипев, торопливо сползла с конфорки и забралась на рабочий стол рядом с «Ятранью».
Город подал утробный звук, как медведь, выбравшийся из берлоги после долгой зимы. Урчание столицы отдалось эхом в животе Ильяса, он решил устроить себе второй ужин за ночь и направился к холодильнику. Перекусив, мужчина подошел к двери, вынул красный конверт и вернулся к столу.
«Эпидемия суицидов: жертвы, причины, последствия» – гласил приказ сверху. Эта лаконичность удивила Ильяса. Он был наслышан об эпидемии самоубийств, которая охватила столицу, но с темой был знаком шапочно, полагая, что проблема раздута переписчиками.
Совсем иначе думал его старый друг Жора, который вторую ночь не мог сомкнуть глаз в однокомнатной квартире на окраине города. Борух лежал на взмокшей постели, упиравшейся в стену, покрытую красными атласными тканевыми обоями. Он поклеил стены только месяц назад, а ткань уже разложилась от влажности. В квартире постоянно шел дождь, и психиатр регулярно затапливал соседей сверху.
Вот и теперь Жоре мешала уснуть капель: вода стекала с пола на потолок. Водяные часы на столике отмерили семь восьмых, психиатру оставался час сна. Широкий зев столицы растревожил и психиатра. Умаявшись, он решил принять душ. Сегодня из крана струилась морская вода, о чем говорили красные водоросли, грубый соленый вкус и две дохлые золотые рыбки. После Кризиса власти стали экономить на водопроводе: по понедельникам, средам и пятницам из крана лилась морская вода, по субботам и воскресеньям – артезианская, но все с нетерпением ждали вторника и четверга, чтобы наполнить ведра нефтью. Популистская инициатива правительства нашла отклик в сердцах россиян: в кои-то веки природные богатства дарили всем согражданам, чтобы никто не остался обиженным и не ушел разочарованным.
После ванной Жора наспех позавтракал и отправился в книжную лавку пропустить ежедневную чашку кофе. На улице было тихо, как на кладбище в будний день. Денис дневал в кресле у витрины, прикрыв глаза панамой.
– Проснулся ночью от рева города. Ты слышал, как он рот разинул? – Жора уселся за прилавок, обмакнул круассан в кофе и подождал секунду. Мягкая фарфоровая чашка приятно согревала ладони.
– О, да, медведь изголодался и хочет завтракать, – ответил Капитан.
– Боюсь, что уже начал трапезу: смерти сотнями регистрируют. Как эпидемия в улье, честное слово. А ты что думаешь?
– Чем дальше плыть, тем глубже море, – сказал Денис и снял панаму.
– Да уж, все мы – как пассажиры тонущего корабля. А если корабль тонет, пора купить место на шлюпке, задумался Жора. – К слову, я сегодня с Ильясом выпиваю.
– Передавай привет и скажи, пусть заплывает в нашу гавань, а то все мимо проходит, и ни весточки.
Жора вышел на улицу, дорога была покрыта медвежьей линькой. Он уселся в машину и отправился на окраину города, где находился морг. Миновав КПП, он вошел в серое одноэтажное здание. В подвале его уже заждался знакомый патологоанатом, широкий в плечах и с отвисшим пузом, как мясник на ярмарке. Медик проводил психиатра к столу.
У тела на большом пальце левой ноги болталась бирка, закрепленная проволокой. «Сергей Зиннуров, 8 марта 1989 года». Приятель-патологоанатом ловко орудовал скальпелем, вскрыв кожу на сухом посеревшем лице.
Жора ожидал увидеть желтый жир, но его практически не было. Запах гнилого абрикоса был отвратителен, но Борух привык.
– Причина смерти – яд, вот погляди, – приятель вытащил щипцами почерневший язык. – Сомневаюсь, что он не знал, что пьет, хотя…
– То есть ты утверждаешь, что пациент сам отравился? Таким образом, это не убийство, а суицид… Я верно понимаю?
– Ты с подозреваемым поговори. Но, думаю, этот самый Зиннуров покончил с собой после разговора с задержанным. Вообще, странные вещи про подозреваемого говорят. Он еще в отделе всех довести успел, один майор даже в окно выброситься пытался, да в раму не пролез: уж больно жирный.
– Упитанность всегда считалась признаком финансового благополучия и психического здоровья. Хотя сегодня дородные люди больше подвержены депрессии, чем менее тучные сограждане. Ты, например, не страдаешь от приступов меланхолии? – Жора посмотрел на толстяка.
– Только по одной причине: трупов в последнее прибавилось, а куклу я не могу закончить: подходящих кандидатов нет, тухлятина, да и только.
Борух вспомнил про странное увлечение товарища: тот уже несколько лет складывал по кусочкам куклу «Идеальной жертвы», как он сам ее называл. Не сказать, что Жору это удивляло: он уже десять лет собирал портрет идеального убийцы, пускай и психологический, отбирая слова и жесты у кандидатов. Борух полагал, что так сможет приблизиться к разгадке смерти. В жизни идеальных убийц он пока не встречал.
– Окажись я на твоем месте, то подошел бы к вопросу прагматично. Если бы мне не хватало тел, я бы убил кого-нибудь. Ты не думал об этом?
– Да нет уж, я дождусь, пока ты сыграешь в ящик, – широко улыбнулся патологоанатом. Жора вежливо кивнул, но не нашелся что возразить.
– До завтра, выбирайся в бар, хоть побеседуем. Или у тебя на вечер планы? – сказал он, ударил врача по плечу и, не дожидаясь ответа, вышел в шершавый коридор, наждачной бумагой натиравшей глаза.
Выйдя на улицу, Борух закурил, достал телефон и позвонил Ильясу Летописец уже ждал его в баре. Жора сел в машину и через полчаса остановился у заведения, спрятавшегося в узком переулке. Психиатр припарковал машину и спустился в подвал.
– Добрый день, Ильяс, – сказал психиатр и уселся напротив друга, успевшего вылакать треть бутылки. Психиатр провел по грубой поверхности стола, дерево жалило ладони занозами. – Я вижу, ты сегодня без тормозов. Заливаешь тоску или ищешь вдохновения?
