Девушка окатила Милана ушатом холодной воды: – Ты с этим парнем пришел?

– Да. – Биккок понял, что сейчас его отошьют: уж больно неказисто выглядел Ильяс в засаленной рубашке и дырявых джинсах. – Бедному и вору вся одежда впору. Этот парень любую из вас так оттрахает, что вы ходить не сможете, – сказал переписчик и вернулся за столик к другу.

Они выпили еще по пять стаканов, а потому момент знакомства с Альбиной в памяти Ильяса скомкался и стерся. Внезапно летописцу позвонили. Это был знакомый по имени Борис, живший в Подмосковье в собственном двухэтажном доме. На первом этаже поселилась семья, второй ярус владелец отдал под звукозаписывающую студию, куда регулярно заглядывали музыканты разной степени таланта. Борису не терпелось познакомить Ильяса с творчеством, как он говорил, «авангарда интеллектуального хип-хопа России». Летописец простился с Миланом и отправился на окраину Москвы, но оказался чересчур пьян, чтобы воспринять творчество широко известных в узких кругах музыкантов, а потому почти сразу заснул.

Жора не солгал и заглянул в лавку ровно в восемь вечера с бутылкой под мышкой, по традиции принеся с собой острый запах гнилой рыбы и речной тины. Букет белой сирени, стоявший на прилавке, сразу съежился и пожелтел. Капитан давно заметил, что все цветы в присутствии психиатра гибнут, но не обижался на это и каждое утро терпеливо покупал новый пахучий сверток для создания в лавке уютной атмосферы. Только гвоздики, как часовые на карауле, не поддавались чарам Боруха, но Денис терпеть не мог этих вестников смерти.

Книжник и психиатр уселись в кресла-качалки, причалившие к стене, и утонули в воспоминаниях. Спустя два часа Капитан задумался было о том, чтобы закрыть магазин и выставить психиатра за дверь, как колокольчик возвестил о появлении покупательницы. Это была студентка, которая часто здесь задерживалась. Она принесла с собой запах мандаринов, смешанный с молодым снегом и бенгальскими огнями.

Бывают люди, которые приводят с собой праздник, где бы ни оказались, щедро делятся им и угощают, не жалея. Эта девушка была одной из таких: стоило ей переступить порог лавки, как книги срывались с полок и начинали кружиться в кавалькаде вальса, и рассказы Борхеса ни видели ничего зазорного в паре па с повестью Кортасара. Инкунабулы, гроссбухи, фолианты будто молодели и сбрасывали лишний вес; прохироны, псалтири и кодексы снимали с обложки спесь; от снобизма альбомов и атласов не оставалось и следа – все книги преображались, раскрывались и пахли свежей типографской краской, грезя о том, чтобы оказаться в ладонях студентки.

Девушка уверенной походкой подошла к стеллажу с иностранной литературой и знающей рукой выбрала томик Буковски. Кресло накренилось, явно одобряя выбор гостьи. Денису лень было подниматься.

– У меня либо 100 рублей, либо тысяча, – студентка показала книжнику две купюры, явно приглашая к разговору.

– Дарю, – кивнул Капитан, но с кресла так и не встал. Оскорбленная невниманием, девушка положила банкноту побольше и выплыла на улицу грозовым облаком.

– Когда павлин хочет привлечь самку, он раскрывает свой хвост. Чем ярче и больше хвост, тем сильнее позиции самца. Когда женщина хочет покорить мужчину, она начинает заигрывать с ним, как эта кокетка. Ты ей нравишься.

– И что с того? Ты же знаешь, я никогда больше не женюсь, а ломать чью-то жизнь отношениями, обреченными на расставание, я не собираюсь.

Жора язвительно улыбнулся и почесал бороду.

– Ты знаешь, о чем я подумал? Никто не видит ничего зазорного в том, чтобы угостить девушку в баре коктейлем. Представляешь, что было бы, если бы парень купил девушке книгу в магазине? Это же самый простой и, пожалуй, беспроигрышный способ для знакомства.

– Хватит мне тут розовых соплей, давай магазин закроем, – осклабился Капитан.

Они вышли на улицу, которая по-прежнему воняла гнилым пушечным мясом и веселящим газом патриотизма. Наспех раскрашенные транспаранты, с которыми демонстранты красовались перед объективами фотокамер, сиротливо громоздились у железной ограды; бездомные, ночевавшие в аллее, хозяйственно разложили бумагу на лавках вместо простыней.

Денис закурил трубку, но и крепкий табак не перешиб запаха аммиака. Как обычно, организаторы сэкономили на передвижных туалетных кабинках, и патриоты, радеющие о сильной, красивой и, главное, чистой стране, справляли нужду прямо на улице. Капитан подошел к мусорной урне, забитой пустыми бутылками из-под пива, под ботинком послышался характерный хруст: это были шприцы вперемешку с пластиковыми триколорами, изготовленными в Китае. Денис вытряхнул пепел, комочек табака еще краснел. Капитан поймал себя на мысли, что в этом маленьком зернышке больше огня, чем в сердцах всех демонстрантов, горланивших патриотические лозунги на митинге.

– Российская власть всегда предполагает конфликт, но, в отличие от Древней Греции, лишенный соревновательного, агонального характера. Власть изначально трактовалась как дихотомия «господин – раб», и если западная мысль ушла в этом вопросе далеко вперед, уравняв власть с деньгами, то в России все иначе: здесь по-прежнему оперируют сакральными представлениями, хотя Макиавелли и вогнал осиновый кол в лубочную картинку о стаде баранов, собак и волков. Хуже всего, что в России, как и в Средневековье, не различают виды власти и в ее сортах не разбираются. Семейная, экономическая, политическая, государственная – у них разные функции и задачи, разные формы – от контроля и руководства до управления и организации. Но в России, увы, все иначе: единственным методом реализации власти (будь то семья, будь то страна) является насилие, а не право или авторитет, а единственной формой ее воплощения – господство. Каждый отец, каждый банкир, каждый чиновник мнит себя Леонидом Ильичом. Неудивительно, что за окном у нас махровое Средневековье, когда люди ненавидят друг друга только из-за языка. Патриотизм – самое опасное массовое расстройство. Хотя слово «патриотизм» замусолили так же сильно, как десятирублевую купюру в сельмаге. – На этой минорной ноте Жора протянул Денису руку и растаял в тумане. Книжник давно привык к философским тирадам Боруха и никак их не комментировал. Капитан развязал морской узел, которым канат держал магазин на привязи, и прыгнул на палубу уходящего в туман здания.

Летописец проснулся с тяжелого похмелья, голова неприятно зудела. Ночью кошка, жившая у Бориса, успела помочиться на рубашку Ильяса, купленную на распродаже. Летописец ненавидел окружающий мир, действительность отвечала ему мелочно и пакостно, обычно такими вот сюрпризами. Татарин огляделся по сторонам, увидел чистую футболку, которую и экспроприировал. Борис спал на диване, Ильяс тихо спустился по лестнице, опасаясь разбудить домочадцев, и отправился на железнодорожный переезд.

Две параллельные прямые легли крестом на белый лист, суставы утренних составов сводила судорога стужи. Полупустые поезда согрелись ядом перегара, на перегоне паутиной плелась чугунная ограда. Электричка остановилась у перрона, Ильяс встал у окна. Когда поезд притормозил на следующей станции, людей в вагоне прибавилось. Станция, запорошенная снегом, заспанный похмельный контролер казались карикатурами.

На Павелецком вокзале, стоило Ильясу спуститься с подножки и оказаться на платформе, набежали таксисты и бабки, предлагавшие комнату на час. Летописец недоумевал, с чего старухи решили, что ему нужна комната: дешевая куртка и шарф, повязанный сестрой, выдавали его плебейское происхождение.

Выпал последний снег, техногенный, подернутый зеленой дымкой; замерзли пруды; лебеди с подрезанными крыльями ушли жить в канализацию; озябших клерков заразили депрессией серые девятиэтажки, а экраны в маршрутках дразнили видами белоснежных пляжей. Глядя на прохожих, Ильяс понял, что дни казались им одинаковыми, но в каждом моменте, еле заметном, летописец читал признаки ужаса: эта зима никогда не закончится. Киты выбрасываются на берег, люди лезут в петлю или становятся менеджерами… Ильяс недоумевал, зачем.