– Итак, – говорит она, – ты используешь губную помаду?

– Я…

– Куда ты идешь?

Марина опускает взгляд. Школьницы, среди которых ее одноклассницы, смотрят во все глаза, а Жужин голос перекрывает и хлопанье дверей, и урчание сливных бачков.

– Нет, – начинает Марина, – правда…

– Неважно, – говорит Жужи, небрежно взмахнув рукой, будто папа римский, дарующий отсрочку на день. – Ты будешь все рассказывать нам завтра.

Лора, после бесплодных поисков еще одного таксофона, спешит через двор и вбегает в здание со звонком, знаменующим окончание антракта. Впрочем, кажется, кто-то кого-то не понял. Рози, Ильди и Жужи нетерпеливо ждут в фойе и громко шепчутся по-венгерски. Из зала доносится соло на электрогитаре по мотивам мелодии «Молодой, талантливый и черный».

– Я устала, – говорит Рози, мрачная, как туча. – Это ужасно. Мы уходим. – И не успевает Лора ее успокоить, как они оказываются на лестнице. Только снаружи Рози объявляет настоящую причину ухода. Они идут на поиски. Марина пропала. Она солгала.

Город Кум, днем еще более-менее живописный, вечером превращается в лабиринт темных террас, китайских магазинчиков и заколоченных старых зданий, обклеенных афишами рок-концертов и представлений Мировой федерации рестлинга. Лора идет впереди, напустив на себя решительный вид и мучаясь надоедливыми вопросами. Остальные, рука об руку, шагают позади и что-то бормочут.

– А разве она, – неуверенно произносит Лора, – не там, где сказала? Не помогает за сценой? С подругами, может быть?

– Подругами, – фыркает Рози. – Не будь смешной.

Лору посылают в индийский ресторан на Хай-стрит, полный медных урн и кумских семей, заказывающих поппадумы; потом в винный бар на 42-й улице, хотя Марина не пьет и никак не может там оказаться; потом в итальянскую забегаловку, застрявшую в пятидесятых: спагетти здесь подают к отбивным и бифштексам, как овощи.

– Может, проще вернуться и спросить в общежитии, в Вест-стрит? – говорит Лора, пытаясь думать быстрее, чем Рози.

– Хихететлен, – доносится из-за спины. Это не сулит ничего хорошего.

Лора оборачивается. Жужи и Рози спорят по-венгерски. Ильди любезно переводит:

– Дорогуша, Рози думает, что мы будем идти назад в этот, как он называется, со-бор. Может быть, она там.

– Здесь нет никакого собо… А, в смысле, руины?

– Мы прошли половину дороги до Лондона на поисках этого концерта, – говорит Жужи, – и ничего. Она поступает ужасно.

– А что, если… вам вернуться в гостиницу, – предлагает Лора, – а я ее поищу. Она не могла далеко уйти.

– Не будь нелепой, – отвечает Жужи. – У тебя нет моих острых глаз.

– Да, это правда. Вы не проголодались? Можно пойти в город, поесть печеной картошки. – (Рози любит печеную картошку.) – Помните вегетарианское кафе по дороге? Судя по всему, довольно дешевое, – продолжает Лора, глядя через Жужино плечо и пытаясь вспомнить, где же она его видела, этот паб с большим оконным стеклом и вывеской, подрагивающей на холодном кумском ветру: «Корона и Митра». Видела, но забыла.

Марина представляла вечер в «Короне» немного иначе. Миссис Вайни так и не появилась. Никто с ней не говорит. Она очень быстро приканчивает первые полпинты сидра. На стойке перед ней – две обтрепанные подставки под кружки и пара раскрошенных чипсов; остальные она случайно смахнула на пол, к вящему неудовольствию окружающих. Старшеклассник Саймон Васс, широкоплечий регбист с факультета Дин, заказал всем пива, а Марине – водки с лимоном. Гай обсуждает футбол и не обращает на нее внимания.

Марине представлялась интеллектуальная беседа за бокалом вина, некоторое послабление сексуальных запретов. Рога изобилия. А если ей, хм, скучно, то не лучше ли потратить время с пользой – например, привлечь свои способности историка к разгадке таинственной связи между Фаркашами и Вайни? Как юная королева Елизавета накануне восхождения на престол, Марина стремится взять на себя священную ношу. Она хочет начать.

Боже, что, если это связано с войной?

Она отчетливо видит, как сидит на муаровом диване в гостиной «Стокера» и листает альбом с фотографиями: вот родители Гая на приеме в саду, вот они же гуляют по Бельгии. Хватит ли ей смелости расспросить обо всем мистера Вайни? Марина тянется к опустевшему стакану, как вдруг мистер Вайни появляется перед ней и садится на соседний стул.

– Итак, юная наследница гуннов, – говорит он, – мы снова встретились. Как мило.

– Да, – отвечает Марина. Вся ее решимость куда-то исчезла. Какие бледные у него глаза, не оторваться – два капкана, два окна в душу. Ей нужно выпить, думает она. Ведь должен быть способ купить выпивку себе одной, и еще какой-то особенный: всем по полрюмочки.

– Чему ты улыбаешься?

– Я не улыбаюсь.

– Улыбаешься.

– Нет. Я… У вас неудобный стул, – говорит она. – Не хотите сесть на скамейку?

– Ты очень любезна.

– Простая вежливость, – объясняет Марина. – Я считаю, всегда нужно быть вежливой со старшими. То есть…

– Я понял.

Мистер Вайни встает и вдруг замирает. Что-то за ее плечом приковывает к себе его взгляд. Марина, надеясь, что там всего лишь грабят банк, оборачивается. На тротуаре через дорогу стоит горстка людей. Не увидев ничего подозрительного, Марина разворачивается к мистеру Вайни, застывает на полпути, потом опять смотрит в окно.

Это ее бабушка с сестрами, а рядом, лицом к Марине, – ее мама, любимая мама, которая сейчас все уничтожит.

Их взгляды встречаются.

Ильди трогает Лору за плечо.

Марина думает: вот он, момент Иуды. Сейчас она расскажет про Гая и предаст меня. Медленно, не дыша, она поворачивается к мистеру Вайни, который все еще возвышается над ней и задумчиво смотрит на дорогу. Мгновение спустя он опускает взгляд. Они изучают друг друга, серьезно, по-взрослому, словно оба раздеты. В его бледных холодных радужках видны все незаданные вопросы. Мистер Вайни первым отводит глаза. Его лицо проясняется.

– Так-так, – задумчиво произносит он. – Я и не…

Откуда-то появляется Гай.

– Что ты делаешь, чучело? Выгнулась, как Лохнесское чудовище.

– Прекрати, – говорит его отец.

Марину бросает в пот.

– У меня… шея затекла.

В любую секунду Гай может сказать: «Эй, Рина, там что, опять твоя мать?» Впрочем, это вряд ли имеет значение, когда группа разъяренных старушек готова ворваться в паб. Рози ударит его, как однажды ударила полицейского. Где же они? Снаружи, в ярде-другом от окна, беззвучно решается ее судьба. Не смотри. Не смотри.

Она смотрит.

На улице пусто.

Они ушли, оставили ее здесь. Марина все еще озадаченно пялится в окно, когда на затылок ей легко ложится большая рука.

– Я знаю, в чем дело, – слышит она голос мистера Вайни. – Тут чертовски холодно, у окна. Наверное, прихватило мышцы. – Он начинает растирать ей затылок. – Те женщины тебя искали?

– Нет, – отвечает она. – То есть…

– Неважно. Все позади, – говорит он, стискивая ее плечи. – Ну, не упрямься. Я делаю такой же массаж своим детям. Будь послушной.

Что заставило Лору притвориться, будто она не видела дочь? Не чувствительность, не быстрый расчет, а какое-то тупое упрямство, проползшее по спине. Всем иногда нужен глоток свободы, толика одиночества. Лора облизывает губы и откашливается. Что плохого, если Марина побудет в компании взрослых и их детей – не с чужаком же, не с глазу на глаз! Собравшись с силами, она говорит:

– Концерт Листа… Знаете, где я видела афишу? В Малом… в Малом зале, кажется, так он называется. Это же все объясняет, даже губную помаду – правда, Жужи? Пусть красится, это ведь хорошо?

А потом:

– Смотрите, там не жена министра, которого посадили в тюрьму?

Невероятно, но это работает. К тому же Фаркашам нужно пораньше лечь. Они уезжают утром, из-за «Фемины» – сразу после исторического шествия, но до фуршета с шампанским и вручения наград («Они не дают Марине подарки – зачем мы будем присутствовать?»), – так что сейчас, думает Лора, всего разумней вернуться к стоянке у школы и отправить их в гостиницу на чудесном такси, а самой дождаться возвращения дочери.