Мы двигались по безмолвным улицам и чувствовали себя единственными источниками тепла в окружающем мире. Потому что весь мир сейчас состоял из холодного скользкого камня, острых углов и хищного ветра, норовящего пробраться во внутренности и попировать там. В домах давно погас свет, и они стояли мертвыми громадами — как скончавшиеся в своих парадных доспехах рыцари, продолжающие нести бесконечный и бессмысленный караул.

А еще в этой темноте были глаза. Я не видела их, но ощущала каждой порой своего неподвижного тела. За нами следили с того самого момента, как мы вышли из дома. И понятно — тайные слуги графа бдят даже ночью. Они невидимы в темноте, они бесплотные духи этого города, но они могут стать материальными, если потребуется — на счет этого я не сильно сомневалась. Стоит нам подойти к городским воротам, и они бесшумно обступят нас, танцующие тени с острыми отростками кинжалов. Танец стали продлится едва ли секунду. Потом они исчезнут, точно их никогда и не было, оставив посреди мостовой три неподвижных тела. Это тоже получится обыденно и просто.

Но пока наши невидимые спутники предпочитали выдерживать дистанцию, и я чувствовала на губах горькую, как хина, улыбку, слыша, как за нашими спинами скрипит потревоженная кем-то черепица, и замечая, как в переулках причудливо изгибаются и плывут тени. Мы были не одни здесь. Что ж, эти ребята достаточно расторопны. Должно быть, они сильно удивились, когда мы направились прямиком им в пасть. Что ж, всю жизнь мне приходилось удивлять людей — самых разных людей самыми различными способами.

— Надеюсь, мы не встретим нежданных попутчиков, — сказала я вслух.

Видимо, отец Гидеон тоже был достаточно наблюдателен.

— Не должны, — сказал он со значением, — Разве что, обычных уличных грабителей.

— Не их время. В этот час они уже прячутся по норам. Разве что мы встретим патруль стражи. Но нам-то ее бояться не стоит, ваша сутана — лучший пропуск здесь.

— Я бы предпочел не проверять.

— Тоже верно. Может, теперь расскажете, куда мы идем?

— Я условился о встрече в одном месте неподалеку. Старый дом на окраине. Нас там будут ждать.

— Стойте, отче, а когда вы успели? — я даже запрокинула голову, пытаясь увидеть его лицо, но увидела лишь тень его подбородка.

— Нынче вечером, — сказал он неловким, точно извиняющимся тоном, — Мне пришлось тайно выйти на связь с ними. Я имею в виду людей графа. Это получилось очень просто.

— Либри-терминал, — поняла я.

— Совершенно верно. Мне не пришлось ничего делать. Они уже ждали. Я получил электронную депешу, чье содержание было не очень объемным, но вполне конкретным. Я бы сказал, это была лаконичная записка, не оставляющая простора для толкований. В ней было заключено требование — чтобы я явился этой ночью по указанному адресу, если хочу чтобы все закончилось быстро и без лишних мучений близких мне людей. Обороты были совершенно нейтральными, но уверяю, меня бросило в пот, когда я прочитал.

— И вы смолчали! — не удержалась я.

— Извините… На то у меня была причина. Я до сих пор корю, что позволил вам уговорить меня. Кто знает, может хватило бы лишь моей жизни чтобы откупиться от этих мерзавцев…

— Не городите ерунды, святой отец. Это не те люди. Максимум, что они могут нам предложить — быструю безболезненную смерть. И знаете, мы уже в той ситуации чтобы этот вариант показался нам весьма щедрым с их стороны…

— Увы, скоро нам предстоит это узнать, — отозвался он безрадостно.

— Не печальтесь. Кто знает, может вас когда-нибудь за это канонизируют. Святой Гидеон Нантский — хорошо, черт возьми! Жаль, что я к вам не примажусь. Некрещеных не слишком охотно принимают в святые, я слышала. А ведь какой шанс бы был!.. Святая Альберка Хересская, например! Ей-Богу, мне было бы приятно, если бы прихожане пропускали стаканчик хереса за мое здоровье.

Двигаться по ночным улицам было тяжело, хотя мне не приходилось прикладывать для этого сил, все делали Клаудо с отцом Гидеоном. Но я все равно ощущала такое напряжение, словно мы двигались по огромной трубе, преодолевая невероятное давление. Как пузырьки воздуха, оказавшиеся в патрубке исполинского двигателя. И чем дальше мы двигались, тем сложнее мне было отважно смотреть вперед. Каждый шаг отдалял нас все дальше и дальше от Бальдульфа, от теплого дома, привычной кровати и надежных стен. Хотя расстояние уже не играло роли — первый шаг, сделанный за порог, уже проложил между нами тысячи миль. Чтобы заглушить ветер, гудящий в водосточных трубах и скрежещущий черепицей, мне приходилось болтать без умолку. Нелепая попытка задавить собственный страх. Отец Гидеон не поддавался на попытки разговорить его — был мрачен, молчалив и сосредоточен, как и подобает Воину Христову, отправившемуся на верную смерть. Наверно, с такими же суровыми ликами прежде собирались в свой последний путь святые и великомученики, чьи желтые изможденные лица встречались мне в церковном информатории.

— Святой отец, мы ведь скоро умрем, да?

— А?.. — его лицо на миг прояснилось. Долго смотреть на него мне было трудно — приходилось сильно запрокидывать голову, отчего начинала немилосердно болеть шея, — Да, дочь моя, да будет милостив к нам Создатель. Полагаю, мы умрем.

— Значит, я могу позволить себе откровенность?

— О чем вы?

— Я могу рассказать свою историю, — я улыбнулась, — Я имею в виду, перед смертью мне уже незачем лгать, верно?

— Наверно.

— Я подумала, что с моей стороны было бы неблагодарно так и не рассказать вам ее. Клаудо, подай-ка мне бурдюк… спасибо… Уфф. Отвратительно — пить хорошее вино ночью на улице. В этом есть что-то неизъяснимо пошлое. Так что, святой отец, вас еще интересует это?

— Ваша история? Пожалуй, — он кивнул, — Но она не столько важна мне, как важна вам самой, Альберка. Это не просто история. Это своего рода символ. Ваши духовные вериги, которые всегда с вами и которые вы сами на себя наложили и с тех пор несете. Когда вы сможете высказать то, что накопилось у вас на душе, вам станет легче. Эта история стала самым первым камнем. Выбить его — и вам проще будет избавиться от прочих. А камней у вас в душе скопилось преизрядное количество…

— Звучит разумно. Значит, еще одна попытка? Без лицемерия, без лжи, без фальши?

— Без лицемерия, без лжи, без фальши, — ровно повторил отец Гидеон, — У нас впереди не очень много времени, дочь моя.

— Тогда я постараюсь быть краткой, святой отец. Моя история… Дьявол, обстановка не благоволит рассказу. Хотелось бы мне сейчас иметь здесь теплый камин, стакан подогретого вина с гвоздикой, толстое одеяло… Мало того, что мы отправляемся на верную смерть, так еще и вынуждены делать это в таких унизительных условиях!.. Извините, мне трудно сосредоточиться. Ложь вытекает сама, а правду приходится выковыривать, как застрявшую в горле кость. Полагаю, начать вновь придется с самого детства?

— Как вам будет удобнее.

— Ну ладно… Родилась я в Нанте, это истинная правда. Мой отец, конечно, не был вилланом, и герцогом он тоже не был. А был он простым городским ремесленником, специалистом по многоконтурным микросхемам. У него была своя мастерская, недурно обставленная, в которой он целыми днями что-то паял и сверлил. Мелкой девчонкой я любила там бывать. Украдкой, конечно. Там пахло особенным запахом. Запах раскаленного текстолита, припоя, горячего металла… И инструменты у отца были забавные — крохотные, как для фей. Крохотные молоточки, крохотные пинцеты, крохотные паяльнички… Он надевал на лоб специальные очки с толстенными линзами, отчего делался похож на какую-то глубоководную рыбу, и корпел над микросхемами, то ругаясь под нос, то весело напевая. У нас был свой домик, и не на окраине, а в хорошем районе, где жили преимущественно другие ремесленники. Позитронщики, химики, генетики, биохимики, чертежники… Домик был небольшой, но уютный, на нем в изобилии рос плющ, специальный сорт генно-модицифированного плюща, который пах жимолостью и сиренью одновременно. Его было так много, что весь домик утопал в этом плюще, и внутри всегда была тень, даже в самый жаркий день. Тень, которая пахнет жимолостью и сиренью. Я опять отвлекаюсь, да?