И опять в комнате установилась странная тишина. Настолько глубокая, что я услышала неровное астматическое дыхание Клаудо, замершего с бутылкой вина в руках.

— Это… это невозможно, — пробормотал наконец отец Гидеон.

— Больше нам ничего не остается, святой отец. Граф обладает достаточной силой чтобы защитить нас. Я знаю, первоначально мысль об этом вам не нравилась, но теперь, думаю, вы согласитесь с тем, что это единственный выход. Судьба поставила нас перед необходимостью, как бы высокопарно это ни звучало.

— Значит, явиться к графу и все выложить?

— Именно так. Только граф сейчас может нам помочь. Теперь, когда мы убедились в том, что Темный культ глубоко запустил корни в Церковь, прошлые сомнения должны быть забыты. Нам нужна помощь. И граф сможет нам ее предоставить.

— Если отец Каинан и был связан с Темным культом, это еще ни о чем не говорит! — запальчиво воскликнул отец Гидеон. Но голос его был неуверен и слаб. Я понимала его.

— Это говорит достаточно для того, кто способен слышать, — Ламберт с самым отвратительным хладнокровием смерил его взглядом, — Полагаю, мы все услышали. Как бы ни была могущественна Церковь, теперь мы не можем доверять ее слугам. А раз мы исключаем их, кроме графа никого и не остается.

— И вы, конечно, вполне удовлетворены этим? — не сдержался отец Гидеон, — Ведь это то, чего вы добивались с самого начала — отдать нас в руки вашего хозяина. Что ж, чего еще можно ожидать от верного пса?..

— Если это необходимо для победы, — твердо сказал капитан Ламберт, барон фон Роткирх.

Я посмотрела на него, в который раз удивляясь тому, как его лицо, оставаясь незыблемым, как высеченное в белом мраморе лицо статуи, способно вдруг преображаться. Перемены эти были столь разительны и вместе с тем незаметны, что всякий раз я как зачарованная наблюдала за этим, пытаясь разобраться, в какой момент времени один Ламберт сменил другого. Еще недавно на меня смотрел Ламберт-мальчишка — упрямый, немного дерзкий, прячущий свои чувства за холодной личиной солдата, и вот его уже нет, да никогда и не было, и два холодных автоматических прицела заключают тебя в невидимое перекрестье, отчего даже дыхание застревает в груди.

«Вот почему тебе понравилось иметь с ним дело, — желчно сказал внутренний голос, обычно слишком заглушенный моими собственными мыслями чтобы я могла его слышать, — Он тоже загадка в своем роде. Ты слишком любишь загадки, юная глупая Альберка. Ты собираешь их вокруг себя, как детские игрушки, и копаешься в них, и пытаешься открыть их. И ты слишком безрассудна и увлечена чтобы в этот момент обращать внимание на что-то другое. Например, на то, что есть загадки, которые сами пытаются тебя разгадать».

Неожиданная мысль клюнула в висок крохотным серебряным молоточком. Дзынь.

Так просто. Так очевидно. Так глупо.

Дзынь. Дзынь.

Мне захотелось застонать.

«Ты могла это увидеть, — сказал голос, звучащий внутри моего черепа, ставшего пустым и гулким, — И ты бы увидела это, если бы захотела. Но ты была слишком увлечена своими загадками, не так ли?»

Проклятая дура. Проклятая слепая дура, позабывшая обо всем на свете.

— Госпожа Альберка?..

— Что?

Оказывается, Ламберт смотрел на меня. Наверно, уже не одну секунду. Кажется, он чего-то ждал. Может быть, моего ответа.

— Вы согласны?

Огромная боевая машина замерла возле меня, напряженно ожидая моего слова. Машина из плоти и стали, огромная, дышащая теплом, таящая в себе щелчки переключающихся реле, шелест шестерен, ровный гул энергетических линий и силовых тяг. У этой машины было лицо человека, но это, наверно, было лишь странным капризом ее создателя. Лицо это не могло принадлежать человеку.

— Да, наверно… — я позволила этим словам выскользнуть из моего горла, и услышала сердитый выдох отца Гидеона и неразборчивое бормотание Бальдульфа, — Возможно, вы и правы, капитан.

Ламберт удовлетворенно кивнул. То, что я так легко согласилась с ним, немного его смущало, но он постарался сделать вид, что ожидал подобного ответа.

«Он не может быть человеком, — подумала я, — Иногда он почти похож на него, но это ощущение обманчиво. Он конечно же не человек. Он что-то другое. Более сложное, более глупое, более бесполезное. Интересно, что же он такое?..»

— У меня появилась мысль… — торопливо сказала я, — Прежде, чем мы сдадим себя на милость графа, возможно…

— Конечно, что угодно, — одержавший слишком легкую победу Ламберт был сама галантность, — С удовольствием выслушаем вас, госпожа Альберка.

— Конечно, это не Бог весть какая идея, но… Что у вас за пистолет, Ламберт?

Наверно, он ждал более каверзного вопроса и теперь тщательно пытался скрыть свое удивление, что ему не вполне удалось.

— Обычный армейский «Detritus[20]» префектуса. Но причем тут он?

— Есть одна мысль… Вы не могли бы показать его?

Видимо, армейское прошлое Ламберта приучило его удивляться молча, беспрекословно выполняя все приказы, насколько странными бы они ни казались. Он расстегнул кобуру, вытащил из нее большой уродливый пистолет, когда-то хромированный и блестящий, но во многих местах вытертый и покрытый царапинами от частого использования. Наверно, этот пистолет не единожды покидал кобуру. Ламберт держал оружие спокойно, как привычный предмет обихода, но тревожный запах оружейной смазки, мгновенно распространившийся по комнате, заставил меня внутренне вздрогнуть. Это была не «масленка» Бальдульфа, варварское в своей примитивности устройство, созданное для того чтобы причинять нестерпимую боль своему ближнему. Это орудие было предназначено для того чтобы нести смерть. В его уродливости было даже нечто прекрасное, как часто случается с подобными вещами.

— Положите его на стол, пожалуйста.

Ламберт, пожав плечами, выполнил эту просьбу.

— Я все еще не понимаю, отчего он заинтересовал вас.

— Честно говоря, я слабо разбираюсь в оружии. Баль, помоги мне.

— А я что… — проворчал Бальдульф, — Мое дело — скрептум да ружье, а эти системы я в руках редко держал…

— Возьми пистолет и посмотри хорошенько.

— Что-то ей нынче взбрело?.. — Бальдульф подошел к столу и покорно взял пистолет Ламберта. Даже в его огромных руках, каждая из которых была раза в три толще моей шеи, «Падальщик» казался очень большим, отчего держащий его походил на ребенка, вздумавшего тайком поиграть с папиной игрушкой, — Ну вот, держу… Чего дальше? Что смотреть?

Старый добрый Бальдульф. Готовый выполнить любую мою просьбу. Беззаветно преданный, решительный и, что самое главное, привыкший мне верить. Сейчас он нужен был мне как никогда. И я очень надеялась, что он не станет задавать лишних вопросов. Потому что лишний вопрос мог означать жизнь. Мою, его, и еще одну.

«Ради всех богов Вселенной, истинных, ложных и непознанных, не подведи меня, Баль!» — попросила я его мысленно.

— А теперь сними пистолет с предохранителя, наведи на капитана Ламберта и держи его на мушке!

Старый добрый Бальдульф не подвел меня. Его лицо еще удивлялось, еще блестело непонимание в темных глазах, а руки уже делали то, что нужно. Одно резкое движение, негромкий металлический щелчок — и массивный ствол «Detritus» уставился на капитана Ламберта, от неожиданности даже вздрогнувшего.

— Что это еще за выходки? — спросил Ламберт, стараясь, видимо, придать голосу подобие искреннего и даже немного веселого недоумения, как бы настраиваясь на волну непонятной, но забавной дружеской шутки. Но от неожиданности голос не вполне повиновался ему, и беспокойные нотки загудели в нем, как сошедшие с места шестерни, царапающие внутреннюю поверхность доспеха.

— Отлично! Не спускай с него ствола, Баль. И если что — стреляй в голову. Доспех ты вряд ли пробьешь.

— Я не знаю, что ты задумала в этот раз, Альби, — пробормотал Бальдульф, отдуваясь, — но клянусь циррозом Святого Антония, я намереваюсь снять с тебя портки, взять ремень и дать твоей бледной заднице хороший урок… В голову так в голову, с такого расстояния промаху не дам.