— Что ж, резонно… Но вы говорите о том, что священник, рукоположенный в сан, преследует интересы Темного культа! Это слишком!
— Похвально, что вы отстаиваете добродетельность вашего брата по вере, отец Гидеон, но объективны ли вы в эту минуту?
— Этот человек был освобожден девять лет назад! — отец Гидеон позволил себе повысить голос, — Темный культ мог наложить на него лапу уже после того, как он покинул «Хильду»!
— Или же эти девять лет он мог провести под управлением наставников культа, проходя соответствующее обучение. Вчерашний головорез не станет образцовым адептом без должного обучения. Каждый клинок, выходящий из кузницы, при всех своих достоинствах нуждается в заточке. Этот клинок точился немало. Вспомните, как он молчал, подвергаясь страшным мучениям на дыбе, но даже словом не позволил выдать себя. Думаете, подобным качеством мелкий воришка и торговец дьявольским зельем Геномер отличался с рождения?.. Ламберт, вы говорили, что он ударил стражника и пробил тому кирасу, между тем, как оружие обнаружено так и не было?
— Это так, — кивнул Ламберт, — Мы подозревали вибро-стилет, но так и не обнаружили его.
— А что если рана была нанесена не стилетом, а голой ладонью?
Ламберт задумался.
— Мне приходилось слышать о чем-то… подобном. Что-то вроде тайного древнего искусства, которое обучает плоть быть твердой, как сталь, и пробивать любую преграду. Говорят, это искусство не утрачено, наоборот, отточено и усовершенствовано, но доступно оно только избранным — личной гвардии Императора, его лазутчикам, шпионам и секретным слугам.
— Кем бы ни был покойный Геномер, шпионом Императора он был в последнюю очередь. Значит, наш Темный культ имеет доступ не только к технологиям, но и к подобного рода вещам. Это неприятно, но объяснимо. А еще это очень опасно. Даже если мелкая рыбешка уровня Геномера проходит столь серьезную школу, чего же ждать от адептов более высокой степени посвящения?..
— Я уверен, что хороший меч отделяет их голову от тела, встречая не большее сопротивление, чем обычно, — сказал Ламберт, машинально кладя руку на навершие своего огромного меча.
— Остыньте, горе-рыцарь, — фыркнула я, — Вы опять забываете, с кем нам приходится иметь дело. Никто не станет вызывать вас на поединок, махать флагом и требовать турнирные пики. Темный культ, вызревший в подполье, вряд ли впитал в себя благородные рыцарские традиции. Так что не успеете вы встать в стойку, как получите отравленную иглу в шею или что-нибудь в этом роде.
— Не беспокойтесь, госпожа Альберка, я не один год командовал стражей Нанта, так что мне известны многие приемы, и застать меня врасплох вряд ли получится.
— Не сомневаюсь… Только не слишком-то распускайте перья. Может, улицы вас чему-то и научили, да только все равно вы сделаны из другого теста. Из слишком пшеничного и мягкого что ли… Здесь требуется совсем другая закваска. Так что, отец Гидеон, вы все еще думаете, что Геномер был завербован не священником?
— Нет, — святой отец тряхнул головой, как бы вырываясь из оков задумчивости, — Я не верю, что в этом замешан клирик. И потом, я уже говорил вам, что граф удовлетворяет прошения нашего брата чрезвычайно редко. Последнее решение все равно за ним. Оно и понятно — кто захочет терять дармового слугу, пусть даже он раскаялся во всех смертных грехах?.. Граф человек прагматичный и, как я уже говорил, не очень-то много времени уделяет вопросам веры.
— Охотно верю. Значит, наш священник был достаточно красноречив и авторитетен чтобы добиться своего. Кстати, мы до сих пор не знаем его имени. Господин Дагодаст, скажите, пожалуйста, кто исполнял обязанности пастыря в «Тильде» в течение того времени?
Меморий ответил сразу же, точно ответ уже крутился у него на языке:
— Отец Каинан.
— Каинан! — отец Гидеон вскочил и заходил по комнате, — О Боже.
— Вы, как будто, знаете его, отче? — невинно поинтересовалась я.
— Я… Мы знакомы, хоть и мельком. Отец Каинан — достойный священник с чистейшей репутацией!
— Было бы странно, если б оказалось иначе. Вы сами говорили, что адепты Темных культов непревзойденные знатоки маскировки, ведь только маскировка обещает им сколько-нибудь долгую жизнь. В данном же случае маскировка превосходна. Зло, которое облеклось в одежды добродетели, набросило на себя сутану — идеальная мимикрия! О, этот отец Каинан уже возбуждает мое любопытство! Какой он?
— Он… Не выдается ничем особенным. Средних лет, но снискавший себе мирскую славу человека честного, уверенного в себе, неподкупного и даже строгого. Какое-то время назад у него был свой приход, но с соизволения епископа отец Каинан пошел по воспитательной и корректорской части. Это работа вовсе не для каждого клирика, тут нужен твердый дух, особенный… Полагаю, даже более твердый, чем у меня. Утешать тех, кто приговорен к нейро-коррекции, облегчать их души от страданий — это тяжелая работа, и мало кто взваливает этот груз на плечи по собственной воле.
— Разве что тот, кому этот груз необходим, — я подмигнула ему, — Для выполнения иных, не очень-то церковных, дел…
— Вы оговариваете священника, Альберка. Это уже не невинное богохульство, это серьезный грех, за который полагается ответственность.
— Хотите меня выдать епископскому суду?
— Нет. Лишь напоминаю вам, что нельзя столь безапелляционным образом относиться к духовной особе.
— А я напоминаю вам, что мы идем по следу Темного культа, величайшей чумы современности. И малейшая проволочка, обусловленная вашим проклятым амбициозным упрямством, может стоить кому-то жизни. Например, вам.
Отец Гидеон сжал губы, враз сделавшись суровее.
— Я знаю это. Но…
— Вы сами говорили о том, что даже Церковь не гарантирует своим слугам полной безопасности, что корни культа тянутся туда в первую очередь. И теперь, столкнувшись с этим воочию, трусливо отводите глаза и лепечете про духовную особу!.. Оглянитесь, черт вас возьми! Ваш отец Каинан — вербовщик Темного культа. Он не случайно занял должность пастыря в трудовом лагере «Хильда». Он подбирает там слуг для своего культа — выдергивает их из лап смерти и отсылает для дальнейшего обучения. Сколько слуг через него прошло за эти годы? Один? Или десятки? Сколько отравленных кинжалов прячется сейчас в лохмотьях, ожидая вашей спины, отче? И сколько людей должно погибнуть прежде, чем вы найдете в себе смелость?
— Госпожа Альберка права, — со вздохом сказал Ламберт. На отца Гидеона он поглядывал с сочувствием, — Я понимаю вашу боль, отче. Поверьте, мысль о том, что дьявольские слуги могут быть среди моих стражников, причиняет мне не меньшую боль — это точно раскаленная заноза в моем сердце. Но сейчас, когда мы вчетвером встретились, мы не можем позволить себе подобных слабостей. Сейчас мы одни. Против целого мира, если хотите, против всей Империи. Мы не знаем, где укрываются враги и каковы они числом, поэтому мы должны рассчитывать лишь на свои силы. Вы сейчас не священник, отец Гидеон, вы слуга Господа, и забудьте про своих братьев. И я нынче тоже не барон и не капитан, я — лишь меч, готовый выполнять приказы. Вы знаете, что значит биться в окружении. Так давайте не будем терять времени.
Эта простая речь произвела впечатление на отца Гидеона. На несколько секунд он прикрыл глаза старческой морщинистой ладонью, а когда отнял ее, передо мной был прежний отец Гидеон — решительный, знающий, что надо делать, и уверенный в себе. Глаза его разили серебром, и один его взгляд мог испепелить весь Темный культ.
— Вы правы! — провозгласил он столь гулким голосом, что господин Дагодаст вновь пошатнулся на своем стуле. Вряд ли подобный голос хоть раз раздавался под сводами собора, он принадлежал Сигивальду-Утопленнику, а не служителю церкви и, должно быть, был хорошо знаком тем, кто бился с ним плечом к плечу, — У меня нет права на сомнения и колебания. Нет и уверенности в том, что отец Каинан и в самом деле присягнул Темному культу, предав истинную веру, но подозрения против него слишком сильны и требуют разбирательства.
