Но Адем сказал:

— Мне достаточно! Я на службе…

— Десятая, на место! — распорядилась фрау Гретхен, и девушка, согнувшись, ушла…

Адем, увидя на ее спине жирную цифру «10», поинтересовался:

— А имя у нее есть?

— А зачем оно ей, Генрих?

— Но все же?

— Это надо спросить Ганса Вульфа. А у него языка нет, «ви да ви» — вся его речь. Только каракулями в тетради изъясняется. Однако наведывается к этой Десятой Гансик часто, видно, как мужчина, крепок.

— Чертова кукла! — выругался Адем. — Он же сторожит мои лабазы, начальник охраны! Ты его гони отсюда!

— А наши женщины и девушки лысеют без мужчин…

— Фу-ты ну-ты! — оттолкнул Адем прильнувшую к нему Гретхен. — Подожди, в другой раз. Я пришел сегодня потребовать от господина Неймана пять тысяч марок, которые он взял у меня накануне войны. Иохим у себя? Он там один? — показал Адем наверх.

— Генрих, там дети, они спят… А денег у Иохима нет. Он приехал с Земланда налегке…

— Я знаю его легкость! Небось в швейцарские банки переслал. О Гретхен, это плохой признак, когда капиталы кладут в банки другого государства. Уж по собрался ли господин Нейман бежать с корабля… Он один?..

— Нет, с ним господин Фукс. Апель вчера появился, и сразу они заперлись, велели не беспокоить. Я еще кружечку налью?

Но Адем закрутил головой, направился наверх по лестнице, ведущей не в детскую, а в комнату с итальянскими окнами, где он уже был однажды, когда покупал у Неймана протекцию на поездку в Керчь. Ступени лестницы скрипели, как и в тот раз, но Адема скрип этот не раздражал, он находился весь во власти своих мыслей: «Нейман весьма предан Гитлеру… Но разве война с Россией не открыла ему глаза на фюрера?.. Ведь три покушения известны, а сколько неизвестно. Гитлер — ошибка деловых людей империи, надо другого ставить… Например, Роме. А может быть, и генерала Эрнеста Манштейна… Только не профессора Теодора, он, лис, набьет карман — и махнет в другую страну с набитым зобом… А Вильгельму Пику того и надо с его национальным комитетом «Свободная Германия»…

Адем нажал на кнопку, но звонка не последовало. Тогда он постучал тростью громко, повелительно — дверь открылась, он увидел сидящих за столом Теодора, Неймана и Апеля Фукса и чуть было не оробел, но Теодор первый его позвал:

— А-а, господин Адем, прошу, прошу! Как это мило с твоей стороны — явиться самому… в такой поздний час. Но что поделаешь, сегодня вся Германия не спит, — добавил Теодор, когда Адем по кивку Неймана уже сел на диван. — Собственно, мы вас поздравляем, — продолжал Теодор, стоя к Адему спиной. — Поздравляем с новым назначением. — Теодор наконец повернулся лицом к Адему, и Адем заметил в глазах Теодора выражение шутливости и сильно возмутился про себя: «Ваша шутливость, а скорее всего, шутовство уж расшатало Германию!» Теодор же опять повернулся к нему спиной, говоря: — Так слушайте, капитан Адем, это и вас касается. Господа, — обратился он уже к Нейману и Фуксу, — подземные заводы в векторах А и Б со штатами иностранных рабочих необходимо взорвать в течение трех дней. Уничтожаются и частные предприятия, не имеющие оборонного значения, но имеющие штат восточных рабочих…

Адем невольно приподнялся, он уже собрался сказать: «Господин Теодор, ты еще не фюрер германской промышленности, чтобы лезть в вопросы деловых людей. Эдак можно оставить армию разутой, раздетой, голодной и безоружной!», но не успел сказать этого, Теодор повысил голос:

— Да-да! Взрывать! Взрывать! В провинции столько иностранных рабочих, что они в случае восстания, бунта похоронят нас вместе с нашими войсками. Германию надо спасать в Германии!

«Мой бог, да уж он, видно, крыса, бегущая с тонущего корабля, — отметил про себя Адем. — О политиканы, вам нечего терять. Поднакопили малость и сматываетесь за борт».

— Все тюрьмы с политическими заключенными также взорвать! Лучшие дома минировать, — продолжал Теодор.

«О, значит, и мои дома! — огрызнулся в душе Генрих Адем. — О несчастный мой, родной «Зольдатштадт», в чьи ты руки попал?! Кто теперь у кого на службе?! Куда же армия смотрит?.. Надо этих менять, других ставить…»

— Хайль Гитлер! — раздался голос майора Неймана, и Адем как бы очнулся — увидел, что Теодор собрался уходить.

— Господин Нейман, если я потребуюсь, звоните в управление обер-фюрера Роме, я там.

Теодор ушел, а Генрих Адем с горечью подумал: «Похоже, и Роме с ними заодно. На какую же лошадь ставить?..»

Он сидел на диване, все думал о «лошади», то есть о человеке, которого можно было бы сейчас объявить фюрером и, взяв его покрепче в руки деловых людей, дать ему власть. В голове промелькнула мысль о фюрере германской промышленности банкире бароне Зейце, но Адем тут же ее отверг — не согласится, тут надо покупного…

Адем вдруг заметил: Нейман и Фукс никакого внимания не обращают на него, балабонят о чем-то своем да потягивают пиво. А он, Адем, для них, этих зондеркомандовцев, — ничто! Или вроде манекена… Адем прервал тайные мысли о поиске нового фюрера, прислушался.

Апель Фукс сказал:

— И дурачок, все за океан да в швейцарские банки на имя дедушки… Родство берет верх. Но ты, Иохим, меня не брани. — Фукс хихикнул. — Ты еще побываешь за океаном, в доме моего дедушки…

— Видел я твоего дедушку в белых тапочках в гробу.

— Да постой!

— Янки на стороне красных! — отрезал Нейман.

— Да погоди!

— А-а! У нас скоро новое оружие появится, — поддел Нейман Фукса. — Разобьем в пух и прах! А если не образумится твой дедушка, так и по нему трахнем из этого оружия… Я пошел на взрыв подземного завода. Весь славянский сброд подниму на воздух…

Нейман быстро собрался и, не взглянув на Адема, загрохотал вниз по лестнице. Фукс тут и подсел к Генриху Адему.

— Ну, капитан, — сказал он, — дай твою руку. Прямо скажу: ты, господин Адем, герой нынешней Германии! А они, — кивнул он на дверь, — крысы, крысы! Надо продержать город два-три месяца…

— А потом? — спросил Адем.

Фукс походил, походил по кабинету и, наклонясь, зашептал:

— Потом, господин Адем, США и Англия объединятся с Германией. Окажут всяческую помощь великой Германии. — И опять походил, походил, наклонился: — Переговоры по этому вопросу, можно сказать, завершились…

Апель Фукс тоже быстро собрался и ушел, оставив одного Адема в кабинете Неймана.

Адем вначале схватился за голову: «Майн гот!.. Какая неразбериха!.. Сперва столько городов разбомбить! Столько заводов уничтожить, а потом помощь оказывать Германии! Где же тут правда пословицы: «Ворон ворону глаз не выклюнет»?»

Он тоже начал ходить по кабинету, все думая, отчего так получилось: и в США, и в Англии в конечном счете у власти деловые люди — крупные промышленники, банкиры, крупные землевладельцы, — а поди ж ты, в войне выступили на стороне Советского Союза и крепко обессилили Германию. А сейчас спасают… «Как бы такое действо в ярмо не обратилось для Германии…»

Он открыл дверь и уже отсчитал пять скрипучих ступенек, замотал головой:

— Нет-нет! Уж лучше американцы, чем красные Советы! По крайней мере американцев, англичан можно, как следует изловчившись, прижать окрепшим капиталом и выдворить к чертовой матери!.. А большевики, коммунисты — это идеология, убеждения! Идеологию, убеждения не вытеснишь, не прижмешь! И не расстреляешь, наконец… Так будем стоять, Апель! Продержимся, Апель!

Внизу, в просторном зале бирштубе, отбеливала полы женщина с номерным знаком на спине «10».

— Хороша девка! — потрогал ее тростью. — Где хозяйка?

— Там, в детской, спит, наверное.

— Передай фрау Гретхен, что господин Генрих Адем зайдет через три дня, пусть она приготовит пять тысяч марок.

И ушел с поднятой на плечо тростью.

Из моечной комнаты появился Ганс Вульф:

— Марина, время настало… Комрад Сучков и комрад Крайцер дали мне указание перебросить тебя на виллу господина Адема. Быстро во двор, там закрытый фургон и одежда. Подробности в пути. Пока идет бомбежка, доедем…