В библиотеке совпартшколы хранится около сотни других интереснейших рисунков. Люди, впервые взявшие в руки карандаш и кисть, удивляют лаконичностью, точностью рисунка, острым чутьем объемов, красок. Охота, любимая тема художников, представлена в сотнях вариантов. Пестрые горы со снежными гребнями, фантастические деревья, обросшие корнями, каменистые склоны.

Чукча рисует моржей. Их широкие сжатые морды и клыки, жирные складки и шея, контуры могучего тела — все анатомически безупречно.

Честность — замечательное качество, присущее народам Севера, — сказывается в рисунках. Если на пароходе, который видел чукча, было полсотни иллюминаторов, ровно столько же будет на рисунке.

Одному художнику, рисовавшему китобойное судно, посоветовали нарисовать флаг на корме.

— Так будет красиво, — сказал советчик.

— Так будет неверно, — ответил художник. — Я думаю, ты видел другой пароход.

Пастухи и охотники за моржами и нерпами, рыболовы, каюры собачьих упряжек, люди, выросшие среди привычного однообразия тундры, меняют ремесло: они хотят быть тем, что в их глазах олицетворяет на Севере человеческое могущество — учителями, врачами, героями-летчиками, мотористами катеров, капитанами.

На днях в Петропавловске ожидаются пароходы, идущие на Север, единственные, с которыми можно в этом году вернуться на родину, но все сорок семь курсантов твердо решили: пароходы увезут только письма родным, написанные по возможности без ошибок. Их авторы останутся в Петропавловске.

Впрочем, новички несколько раз поднимаются на сойку, откуда далеко видна гладь Авачинской бухты.

Если нельзя увидеть берег родной Чукотки, кто может осудить человека, молчаливо следящего за корабельными мачтами?

Пароход «Алеут»

Июль 1937

Утро. Хлопают ставни, скрипят деревянные тротуары. Высокая озабоченная женщина, в черной шапочке на седеющей голове, торопливо проходит по улице.

— Здравствуйте, Клавдия Ивановна!

— Тетя Клава, доброе утро!

Домашняя хозяйка с ведрами, милиционер, стрелочник с медным рожком, швея за окном мастерской, шофер, монтер на телеграфном столбе, молодой командир с петлицами летчика, стайка школьников — все они, старые и молодые жители города Алатыря, с одинаковой радостью встречают пожилую женщину.

Она кивает головой, улыбается горожанам, как старым друзьям, но не останавливается по дороге. Нельзя останавливаться, если через полчаса начнется урок.

День второклассников Алатырской начальной школы открывается диктантом. Сорок три головы склонились над партами.

— Наступила холодная, суровая зима, — диктует учительница, — ветви деревьев покрылись серебристым инеем.

Улыбаясь одними глазами, высокая седеющая женщина проходит по классу, поправляет тетради и ручки, выпрямляет плечи у сутулящихся. Слово за словом шлифует она каждую фразу диктанта.

Молодые педагоги из соседних средних школ часто заглядывают в класс Клавдии Ивановны Муравьевой, чтобы разведать секрет успеха ее учеников. Ученые-методисты, педагогические институты просят скромную алатырскую учительницу написать о методике ее работы. Она шлет ответы, очень краткие и настолько простые, что любители сложных формулировок разводят руками. Клавдия Ивановна Муравьева — член Совета при наркоме просвещения — напоминает о самых простых вещах. Советует не спешить, добиваться полного усвоения урока, не бояться повторений пройденного. Пусть это будет простая арифметическая задача или беседа о деепричастиях — ученик должен разрешить все сомнения в классе.

Не пишет только Клавдия Ивановна, что в школе для нее сконцентрирована вся жизнь. Здесь она сорок семь лет назад дала свой первый урок. Здесь занимается по вечерам с новичками, правит тетради, пишет письма родителям и готовится к очередному уроку. Да, готовится. Человек, у которого за плечами почти полвека педагогической работы, не полагаясь на свой опыт, обдумывает каждый следующий урок. Это особенно важно потому, что наркомпросовские буквари и задачники не радуют старого педагога. Дети стали смышленее, смелее, активнее, а составители учебников продолжают придерживать ребят за рукав. Букварь Фортунатовой слишком беден и мелок, в задачах Павлова мало изобретательности и логики. Не дожидаясь, когда составители поймут эту истину, Клавдия Ивановна сама по вечерам сочиняет задачи. Есть в них самолеты, паровозы, трактористы, каменщики, а самое главное — желание увлечь ребенка, развить в нем находчивость, умение логически мыслить.

Закончен диктант, стерты с доски задачи. На партах сорок три развернутые газеты. Это — любимый урок в пятой Алатырской школе. Тот, кто безошибочно пишет диктант, отлично знает, кто защищает Мадрид и чьи самолеты разрушают столицу Испании. Но сегодня второклассники не заглядывают ни в Университетский городок, ни в Валенсию. Речь идет о Конституции.

По совести говоря, вначале учительницу одолевали сомнения. Конституция изложена словами гениальной простоты и ясности, но по плечу ли будут заложенные в ней мысли девятилетней детворе?

Однако сомнения отпали, едва начался урок. Шла шестая читка Конституции. На партах лежали сорок три пионерские газеты, и в каждой из них рукой Клавдии Ивановны было подчеркнуто самое важное, самое доступное девятилетнему ребенку. Читал пионер, стриженый, раскрасневшийся, до того звонкоголосый, что пришлось плотнее притворить двери.

Потом начали своими словами пересказывать основные статьи Конституции. Речь шла о праве на труд, на отдых, на образование. Можно было бы сначала долго рассказывать о новых предприятиях, об отсутствии безработицы в стране, о вузах, домах отдыха. Но Клавдия Ивановна подошла к теме совсем просто.

— Кто из вас хочет, быть летчиком? — спросила она.

Оказалось полкласса.

— Кто педагогами? Кто врачами?

— Раньше мы не имели Конституции, — заявила девятилетняя докладчица.

— Ой, неправда! — сказала еле видная за партой оппонентка, — а что было в тысяча девятьсот двадцать четвертом году?

— Тогда тоже была принята Конституция, но она сейчас устарела, больше нам не подходит, — ответила докладчица.

Многое из жизни школы не укладывается ни в какие программы. Можно предложить школьникам выучить несколько сот строк из «Евгения Онегина», но нельзя насильно привить любви к пушкинской поэзии. Сколько тысяч школьников выросло глухими к пушкинскому стиху, к гоголевской прозе только потому, что посредниками при первом знакомстве с классиками были люди равнодушные, неграмотные.

Муравьева никогда не мудрствовала, когда речь шла о классиках. В то время как во многих школах выясняли классовую сущность камер-юнкера Пушкина, Клавдия Ивановна знакомила ребят с чудесными строками «Кавказского пленника», «Полтавы». Да простят Клавдию Ивановну составители схоластических учебников, — в первую очередь она занялась не корнями мелкопоместного дворянства, а таким будничным делом, как пояснение непонятных для девятилетних ребят слов: вития, бард, витязь, отрок, светлица, грация, фонтан, грядет. Сегодня ученики Клавдии Ивановны читают Пушкина с одинаковой охотой и дома и в классе.

Начальная школа в глазах старой учительницы — нечто большее, чем азбука грамоты. Это — азбука культуры, в которую входят и букварь, и правила вежливости, и таблица умножения, и уменье грамотно строить речь.

Не случайно в пятой Алатырской школе дети не только правильно пишут, но и правильно говорят. Здесь редко можно услышать: наверное, Лермонтов, процент, портфель.

Почти две тысячи человек вышли из школы, руководимой К. И. Муравьевой. Клавдия Ивановна лично довела от первого до четвертого класса около шестисот детей.

Прежде чем получить звание учительницы, Клавдия Ивановна несколько лет работала практиканткой. С горечью вспоминает она наезды и безапелляционные замечания инспекторов, внезапные испытания грамотности ребят по славянским титлам, в которых сама Муравьева разбиралась неважно. Только один инспектор народных училищ оказался на редкость внимательным, простым человеком. Побывав на уроках, он сказал молодой практикантке: