Бусид покачал головой, завязал покрепче пояс, поправил сапоги, убедился, что оружие хорошо прикреплено. Встал в полный рост, балансируя на тонкой ветке, что росла буквально на верхушке дерева. Глянул вниз, улыбнулся — лететь было далеко, от человека и мокрого места не осталось бы. Почувствовал, как по коже пробегают острые мурашки. Монахи не боялись высоты, этот страх выбивался наставниками у юных учеников, начиная с трех лет. Но предвкушение…

Бусид ничего не мог с собой поделать — ему нравилось путешествовать по высоте. По деревьям, по скалам. Эта была его маленькая слабость.

Монах ухватился за тонкий ствол — к верху дерево сужалось, заканчиваясь острым, покрытым листвой шпилем. Поудобнее расставил ноги — одна впереди, так, чтобы нос сапога полностью совпадал с опорой, не выглядывал над пропастью. Вторую боком, поперек ветви.

Присел, отпустил ствол, прыгнул. Тело перенеслось на соседнее дерево, которое росло метрах в десяти от начала прыжка Бусида. Не останавливаясь, монах продолжил путь, прыгая с ветки на ветки. Кодекс предписывал монахам скрывать свои истинные способности, но ведь Бусид был в дремучем лесу. Кто его мог здесь увидеть? Да даже если и увидит летящую фигуру в развевающемся плаще случайно забредший так далеко крестьянин — и что? Не отказывать же себе в таком удовольствии? Так и рождаются легенды о чудесах Паучьего леса.

Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, но между деревьев в Паучьем лесу все равно была темнота. Кони, заразившись азартом всадников, позабыв об осторожности, скакали в полную силу. Они неслись по узкой дороже, из-под копыт на крутых поворотах летели комья грязи.

Я без перерыва подстегивал своего коня, но все равно он отставал от скакунов Айрина и Эдгара. Парни обошли меня на пару корпусов. Несмотря на бешеную скачку, я чувствовал запахи вокруг. Осенняя лесная свежесть наполняла грудь. Воздух мокрого после дождя леса пьянил.

Конь Айрина вдали затормозил, рыцарь вскинул руку в предупреждающем жесте. Я натянул узду, мой скакун взбрыкнул, резко остановился и наклонил голову. Я вцепился в его гриву, прижался к седлу, подскочив на стременах. Казалось, что сейчас по инерции вылечу вперед, но я сжал бедра, удержался на месте. Конь обиженно заржал.

— Тише, тише. Прости, — пробормотал я и погладил зверя по жестким волосам гривы.

Похлопал коня по правому боку, возле седла. Тот нехотя двинулся вперед. Дорожка резко сворачивала.

— Слышишь? Кочевники! — буркнул Эдгар, обращаясь к Айрину. Воин погладил своего коня, тот притих. Глаза тяжеловоза налились кровью, рот был весь в пене. Не привык мощный конь к таким скачкам.

— У них привал, — подтвердил Айрин, прислушиваясь. Я молча покрутил головой, но уловил лишь птичьи разговоры да шелест листьев. Ну что ж, придется поверить товарищам на слово. Опыта слежки в лесу у них точно больше.

— Верхом от тебя толку нет, — повернулся ко мне хмурый рыцарь. Эдгар смотрел исподлобья, в тоне звучало презрение, смешанное с угрозой. — Поэтому двигайся через кусты, на север, и попытайся снять часовых. Отвлечешь их на себя, тут-то мы и ворвемся.

— Да это самоубийство! — вытаращился Айрин на товарища. — Его же сразу убьют?

— А у тебя есть другой план? — сказал Эдгар и раздвинул высоченные, с человеческий рост кусты. Мы подошли поближе — в «окне» был видел караван кочевников. Степняки остановились в низине, у ручья. Телега стояла у самой воды, запряженная тройкой лошадей. Вокруг спешно, сгрудившись около костра, на котором стоял большой котел, ели кочевники. Они черпали кашу из глиняных мисок руками, стараясь запихнуть в себя больше еды, и толкались, пытаясь добраться за добавкой.

— Стрелки из нас с тобой никакие, — кивнул Айрин, с сомнением поглядывая на меня. Я не обратил внимания на переговоры рыцарей — все равно вытаскивать Калли из плена было нужно. Как договорятся, так и будет. А я уж как-нибудь выживу. — Но все равно не верно это.

— А что верно? Геройствовать? — хмыкнул Эдгар. — Он затащил нас в эту передрягу, он пусть и вытаскивает.

— Но… — попытался возразить Айрин.

— Никаких «но»! Если бы не он, то мы были бы около Калли. И действовать нужно прямо сейчас. Или ты хочешь дождаться, пока ее пустят на мясо? Будто не знаешь, что кочевники делают с женщинами, — перебил его Эдгар. Хмурый рыцарь зло посмотрел на меня. — Или ты против идти вперед?

Я промолчал и двинулся через кусты. Конечно, моей вины в захвате Калли не было — это она предложила план с похищением артефакта, и, судя по рассказу Люциуса, сама же и встретилась с шаманом. Но мне было все равно.

Спокойствие — вот что переполняло душу. Я чувствовал, что после схватки с шаманом изменился. Точнее, не после схватки. А после того удара огнем. Я погладил камень, лежащий в кармане. Артефакт отозвался пульсацией, то нагреваясь, то вновь остужаясь. Надо, значит надо. Справиться можно со всем.

Площадка, на которой остановились кочевники, была просторной. Лагерем это назвать было нельзя — скорее, временное, на несколько десятков минут, пристанище, где можно подлатать раны да подкрепиться.

Деревья вокруг поляны у ручья возносились высоко над землей. Если задрать голову — так вершку не видно, все утонуло в пышных кронах.

Я остановился на середине пригорка, с которого спускался к лагерю. Нашел широкий проулок между зарослями. Нужно передвигаться тише — если пойду дальше также, напролом, то наверняка заметят. Особенно те двое, что стояли у дороги и напряженно вглядывались в даль. Часовые.

Моросящий дождь прекратился. Я вдохнул свежий воздух, кожа порадовалась мурашками холодному воздуху. Рукоять сабли, деревянная, но обмотанная мягкой кожей, была влажной. Я стряхнул осевшие на нее капли в траву, вытер руку о штаны. Главное — не подвести, справиться. Сколько уже на моем счету? Десяток есть? С этими двумя наверняка будет.

Я проводил одного из часовых взглядом — степняк отошел от товарища к ручью, вертя в руках здоровенную флягу. Лучше момента было не выбрать!

Кустарник обиженно отозвался на прыжок. Я сжался в воздухе, приземлился на влажную мягкую землю, сделал кувырок к широкой просеке, замеченной раньше. Тело перестало реагировать на усталость, мышцы были напряжены, готовы к бою.

Сломав несколько веток, я подкатился к часовому, который, вытаращив глаза, смотрел на мой кульбит и непослушной рукой пытался снять саблю с пояса. Я кубарем выкатился из кустарника, подлетел к его ногам.

Кочевник выругался на своем каркающем наречии, поднял ногу, чтобы сделать шаг вперед, но не успел. Я сделал выпад раньше — не вставая, дернул рукой с заранее приготовленной саблей. Острие вонзилось в ступню кочевника. Тот взвыл, схватился за поврежденную ногу, запрыгал на здоровой. Я усмехнулся — хоть и не знал их языка, но ругательства кочевника мне были понятны.

Вскочив, я бросился ко второму часовому, который швырнул флягу и устремился мне навстречу, держа саблю над головой. По дороге, походя, я успел ударить раненого — нога врезалась ему в живот, он согнулся. Я добавил тыльной стороной ладони по голове. Кочевник рухнул, но я успел выхватить из его ослабевшей руки саблю.

Так-то лучше. Вооружившись двумя клинками сразу, я почувствовал себя увереннее.

— Б'аааРК! — выкрикнул второй часовой и рубанул мечом. Девиз это был, или ругательство — неважно. Я разгадал нехитрый план степняка. Кочевник, ожидая, что от мощного удара я отшатнусь назад или хотя бы догадаюсь поставить блок, не стал тормозить, а вложил в меч все силу и скорость. Но его план провалился.

Я сделал шаг в сторону, пропустил несущегося сломя голову степняка и мазнул саблей по его голой спине. Тот по инерции сделал еще пару шагов, споткнулся, рухнул в грязь, но тут же вскочил. С моего автографа потекла кровь, смешиваясь с мягкой черной землей.

— Возвращайся! — предложил я, помахивая саблей. Кочевник, уже осторожнее ступая, двинулся в мою сторону. Замахнулся, но тут же вздрогнул.