Я дернул рукоять наверх, клинок повернулся, с хлюпом и хрустом разрывая ребра. Ну вот и еще один. Это можно назвать убийством из-за самозащиты? Наверное, ведь не мог я остаться там, на поляне, пока мои друзья сражаются за свой дом? Или мог?

Нет, сейчас не время. Я тряхнул головой, вытащил оружие из степняка. Воин пополз вбок, накренился. Держась обеими руками за рану, злобно на меня посмотрел и рухнул из седла.

Краски и звуки вернулись. Трещали от огня соломенные крыши, женщины бегали с ведрами, пытаясь победить огонь. Мужики-крестьяне присоединились к воинам Донгеллов. Вооруженные мотыгами, штакетинами, кочергами, они громили низкорослых степняков. Защищая себя, своих женщин и детей, свой дом. Один из крестьян оттолкнул кочевника, спешащего ко мне. Махнул рукой, словно в благодарность за убитого всадника, и занялся пешим степняком — раз за разом опускал тому на голову широкую доску оторванную от какого-то забора.

Не дожидаясь окончания экзекуции, я рванул дальше, к замку. Кочевников теснили, вместе с крестьянами Донгеллы превосходили нападающих. У ворот дрались несколько десятков. Айрин и Эдгар были в гуще толпы. Их кони, зараженные горячкой боя, ржали вслед за криками хозяев, морды покрывала пена.

Кочевников было явно больше — похоже, они стянули основные силы на атаку замка. Что было внутри, я не видел — ворота оказались прикрыты, и неясно, сколько человек сдерживало сейчас атаку на покои графа и Калли.

Я собирался броситься друзьям на помощь, и уже вытянул ноги, готовый пришпорить коня, как заметил подозрительное шевеление в углу. Около того самого домика, с которого я умудрился упасть под ноги стражнику, к дерущимся крался кочевник, закутанный в темный плащ. Необычный наряд, я уже видел такой на нескольких степняках. Там, в деревни Маринэ, именно эти темные, шаманы, устроили огненный ад. Значит, теперь они стали прятаться?

— Что делать? — пробормотал я, сжимая пальцы на рукояти сабли. Крикнуть кого-то на помощь? Не успеют, шаман заметил меня. Придется самому, воспользовавшись тем, что я пока что невидим. Спрыгнув с коня, я погладил его по гриве.

— Потерпи, постой пока здесь, — прошептал я и потрепал зверя по морде, за что заработал теплый взгляд умных лошадиных глаз.

Рванувшись назад, я кое как прицепил саблю на подвязке пояса и побежал к краю крыши. Подпрыгнул, уцепился за деревянный карниз, который не давал соломе скатиться. Подтянулся, забрался по пояс на крышу. Раны на ладонях зарубцевались, но прошли еще не до конца. Свежие шрамы разошлись, желтая солома окрасилась кровью, несколько капель упали с крыши на землю. Плевать, терпимо.

Я закинул ноги наверх, упал на солому. Растянулся, тяжело дыша, стер пот со лба. Поморщился — соленая влага защипала царапины на руках.

Теперь вперед. Я покрутил головой — если залез я с юга, то шаман сейчас подкрадывается с запада. Выходит, мне нужно преодолеть две крыши и спрыгнуть с третьей. Я встал в полный рост. Выдохнул. Побежал.

В два длинных прыжка я добрался до края крыши и прыгнул. Расстояние между домами было не очень большим — метра три. Но трасса вышла опасной — причем не из-за высоты или расстояния прыжка, а скорее из-за приземления и опоры. Солома на крышах покрылась росой, и сапоги скользили, норовя разъехаться в разные стороны.

Я допрыгнул до второй крыши, ушел в ролл — кувырок через плечо, чтобы погасить инерцию. Тормозить нельзя, нужно двигаться дальше. Вскочил на ноги, бросился к краю — прыжок. Разгон вышел коротким. Уже на середине пути я понял, что ноги не успеют добраться до крыши. В полете ушел в другой прием — опасный и неприятный даже при грамотном исполнении. Паркуристы называют его «кинг-конгом». Тело в воздухе повернулось параллельно земле. Выдох — нужно заставить сердце биться быстрее. Я приземлился на руки, ладони уперлись аккурат в край. Еще сантиметр — и я бы ловил воздух, падая на землю. Не сбавляя скорости, оттолкнулся, чувствуя, как горят предплечья, и бросил тело дальше. Кувырок, и сразу встать на ноги и бежать.

На третьей крыше занялся огонь, солома трещала, тлеющими кусками падая вниз. Зато повезло в другом — домики были поставлены почти впритык друг другу, расстояние между крышами было меньше двух шагов. А значит, уж точно меньше одного прыжка городского акробата.

Я разбежался, прыгнул, ушел в сальто. Зажмурился, пролетел через огонь. Приземлился, сделав кувырок, и тут же заскользил вниз. Вовремя и удачно — шаман стоял прямо подо мной, в руке, направленной на толпу, разгорался шар огня.

Ноги достигли края крыши, я оттолкнулся, надеясь упасть прямо на противника. Лицо горело, сердце норовило вырваться из груди. Я вновь почуял, что значит бой.

Я соскользнул с крыши, упал на шамана. Удачно. Ударил его коленями в плечи, зацепился за шею, так, что голова кочевника оказалась между ног. Шаман сделал шаг назад, второй, но не устоял на ногах, рухнул на спину. Я разжал колени, упал рядом. Кочевник дернул рукой, ударил меня. Ладонь с мечущимся в ней огненным шаром попала по поясу, совсем рядом с карманом, где лежал артефакт.

Я вскрикнул — бок обожгло, запахло паленым мясом. Не обращая внимания на стонущего рядом шамана, принялся сбивать огонь с рубахи и штанов. Ухватился за камень, попытался отстраниться, но рука оказалась словно приклеенной. Я достал камень — он налился желтым, словно солнечным, светом. Я почувствовал, как ко мне от камня тянутся жгуты энергии — как тогда, когда я не мог пошевелиться под заклинанием паладина.

Страх, пойманный перед въездом в деревушку Донгеллов исчез, его место заняло и спокойствие.

Спокойствие и уверенность. Побеждает тот, кто не умеет умирать. Этот мир живет по этому принципу, и я принял его. Да, я уже совсем не тот, каким очнулся на поляне неделю назад. Да, здесь все не так, как дома. Но мозоли на руках не от плуга, а от меча, а там, неподалеку, сражаются друзья. Значит, нужно драться.

Мир, до этого замерший, словно кто-то нажал на кнопку «паузы», вновь вернулся в свой ритм. Рубашка тлела, но огонь удалось сбить. Я бережно убрал камень обратно, повернулся к шаману.

Тот лежал, постанывая, неестественно вывернул шею — словно пытался носом дотронуться до плеча. Заметив, что я двигаюсь, шаман не меняя позы протянул ко мне ладонь, словно за помощью.

Из руки его вырвалась струя огня. Я рухнул на землю, откатился. Бросился вперед. Следующую струю я просто отбил саблей. Железо раскалилось, раскраснелось. В три прыжка я добрался до шамана и рубанул. Лезвие отсекло руку по запястье, прекращая магические атаки.

— Хаггг! — выдохнул шаман, как я понял, ругательство, и засучил ногами, пытаясь отползти прочь, но удар саблей в грудь прекратил его агонию.

Я повернулся от мертвого кочевника, бросился к друзьям. Живых кочевников осталось совсем мало — Эдгар куда-то исчез, Айрин же бился, стоя по колено в трупах. С разных сторон на него наседали сразу четверо степняков.

— Держись! — рявкнул я, подлетая к кочевнику, который как раз пытался замахнуться на рыцаря. Взмах саблей — и кочевник падает на землю с рассеченный сзади шеей. Из раны струилась кровь и выглядывал бело-желтый позвонок.

Увидев, что количество противников уменьшилось, Айрин набычился и отсек одному из степняков голову, сократив разрыв. Череп кочевника отлетел в сторону, покатился по улице в сторону деревни, разбрызгивая кровь из торчащих наружу сосудов. Безголовое тело зашаталось и упало под ноги другому степняку.

Кочевник споткнулся, я извернулся и вонзил ему саблю вбок. Охнув, тот осел, из уголка рта потекла тонкая струйка крови. Вытащив оружие, я пнул противника в рану, из которой хлестала алая жидкость. Он вскрикнул, упал и пополз в сторону. Оставшийся один против двоих, кочевник заметался из стороны в сторону, но, увидев, что проиграл, бросил меч и поднял руки над головой.

— Вали, — устало бросил Айрин. Кочевник, не поблагодарив, бросился в проулок между домами.

— Сам как? — кротко спросил рыцарь. Я увидел, что кольчуга на груди у него рассечена, на лбу глубокая царапина, а одно колено залито кровью. Шел воин прихрамывая на поврежденную ногу.