— Значит, даже уединившись у себя в доме, вы не можете избавиться от идиотов?

— Увы, нет... Но здесь я чувствую себя увереннее, как бы на известном расстоянии от них... Точно в театре, и мне даже становится весело. Признаюсь вам, отсюда все, что происходит в городке, тоже кажется мне представлением. Свадьбы, похороны, ссоры, отъезды, разлуки, встречи... Потому что я все знаю и вижу, и любое событие доходит до меня, словно повторенное и усиленное эхом.

— Я познакомился с одним человеком из Монтальмо, — прервал его Лаурана, — и никак не могу вспомнить его имени и фамилии. Роста он высокого, широкоскулый, темнолицый, носит очки в металлической оправе и, по-видимому, является доверенным лицом депутата Абелло...

— Вы преподаете в лицее?

— Да, я преподаватель, — ответил Лаурана и под пристальным, холодным взглядом собеседника покраснел, словно он солгал.

— Где же вы познакомились с этим синьором из Монтальмо, имя которого вдруг позабыли?

— На лестнице Дворца правосудия, несколько дней назад.

— Он был в обществе двух полицейских?

— Нет, в компании депутата Абелло и одного моего знакомого, адвоката.

— А у меня вы хотите узнать его имя?

— Собственно, мне это не так уж важно.

— Но вы хотите узнать или нет?

— Пожалуй, хочу.

— А зачем?

— Так, из любопытства... Этот человек произвел на меня сильное впечатление.

— Еще бы! — воскликнул дон Бенито и громко засмеялся.

Он хохотал до слез, до спазм в горле. Потом постепенно успокоился, вытер глаза большим красным платком.

«Да, он безумен, — подумал Лаурана. — В самом деле безумен».

— Знаете, над чем я смеюсь? — спросил он у Лаураны. — Над собой, над своими страхами. Признаюсь, я испугался. Меня, который считает себя свободным гражданином в далеко не свободной стране, на миг охватил извечный страх, мне показалось, что я очутился в тисках между преступником и сбиром... Но даже если вы и вправду сбир...

— Вы ошибаетесь. Я уже вам сказал, я преподаватель, коллега вашего брата.

— Как же вас угораздило столкнуться нос к носу с Раганой? — И старик снова разразился хохотом. Затем пояснил: — Мой вопрос продиктован осторожностью, а не страхом... Во всяком случае, я вам уже ответил.

— Значит, его зовут Рагана и он преступник?

— Совершенно точно, один из не зарегистрированных в полиции преступников, весьма уважаемых и неприкосновенных.

— Вы думаете, что он и теперь остается неприкосновенным?

— Не знаю, возможно, когда-нибудь доберутся и до него. Но все дело в том, мой дорогой друг, что в Италии, этой благословенной стране, если начинают бороться с местными, диалектальными мафиями, значит, уже создана мафия общенациональная... Нечто подобное я уже наблюдал сорок лет назад... Правда, общеизвестно, что история в малом и великом вначале бывает трагедией, а повторяясь, становится фарсом, но мне все равно не по себе.

— При чем здесь это? — вспылил Лаурана. — Согласен, сорок лет назад большая мафия фашизма попыталась раздавить малую... Но в наши дни, увольте... Неужели вам кажется, что сегодня все это опять повторяется?

— Не совсем... Однако позвольте рассказать вам в виде притчи известный всем факт. Промышленные магнаты решили соорудить в горах вблизи большого селения плотину. С десяток депутатов на основе заключения экспертов потребовали, чтобы плотину не строили, ибо она может обрушиться на лежащее внизу селение. Правительство все же дает разрешение строить плотину. Позже, когда ее уже соорудили, снова стали раздаваться предостерегающие голоса. Никакого эффекта. До тех пор, пока не случилось несчастья, которое некоторые предвидели. Итог — две тысячи убитых... Две тысячи человек. Все Рагана, процветающие в наших местах, не убивают столько и за десять лет... Я бы мог рассказать вам еще много подобных же притч, впрочем, вы и сами отлично их знаете.

— Ваши доводы неубедительны... И потом, честно говоря, мне кажется, что ваши притчи так и остаются лишь абстрактными умозаключениями. Вы не учитываете страх, ужас...

— А вы думаете, что жители Лонгароне не испытывали страха, глядя на плотину?

— Это разные вещи. Согласен, это была ужасная трагедия.

— И виновники ее останутся безнаказанными. Так же как и наши известнейшие бандиты, во всяком случае, самые типичные.

— Но признайте, что если всех известных и неизвестных нам Рагана удастся наконец потревожить, невзирая на их высоких покровителей, то это будет большой и важный шаг вперед.

— Вы так думаете? В наших-то условиях?

— В каких условиях?

— Полмиллиона эмигрантов, а это почти все работоспособное население, сельское хозяйство в полном запустении, закрыты серные копи и соляные накануне закрытия, нефтяные богатства, вызывающие у всех лишь ироническую улыбку, областные институты, бросающие деньги на ветер, правительство, которое предоставляет нам вариться в собственном соку... Мы тонем, друг мой, погружаемся на дно... Пиратский корабль, каким была прежде Сицилия, с великолепным леопардом, выпустившим когти на кормовом флаге, с цветами Гуттузо на щите, Сицилия с ее гарибальдийцами, которых политики называют доблестными мучениками, с ее писателями, преисполненными гражданского долга, с ее Малаволья и Перколла, с ее законниками-рогоносцами, с ее безумцами, с ее утренними и ночными Демонами, с ее апельсинами, серой и трупами в трюме, тонет, друг мой, неумолимо тонет... А мы с вами: я, старый безумец, и вы — человек долга, занимаемся каким-то Раганой, стараемся понять, удрал ли он на берег вслед за уважаемым депутатом или остался на корабле среди обреченных. И это когда нам самим вода подступает к горлу.

— Все равно я с вами не согласен, — сказал Лаурана.

— В конечном счете, и я тоже, — заключил дон Бенито.

— Какое животное держит клюв под землей? — еще с порога спросил Артуро Пекорилла.

Почти каждый вечер молодой Пекорилла торжественно приносил в клуб запас анекдотов, ребусов, острот, загадок, которые он лихорадочно собирал по всем альманахам, газетам и на эстрадных представлениях в районном центре. Но когда в клубе был отец, его появление носило характер куда более скромный и даже грустный. Нотариус Пекорилла признавал, что молодому человеку, который страдает нервным истощением, а Артуро именно этим объяснял свои частые пропуски занятий в университете, не помешает веселая компания, но сам он не должен превращаться для этой компании в постоянный эликсир веселья. И хотя мнение нотариуса не разделялось врачами, он стоял на своем, а молодой человек, в силу неумолимой жизненной необходимости, ему покорялся.

В тот вечер нотариуса не было в клубе, и молодой Пекорилла уже с порога огорошил всех своей загадкой о животном, у которого клюв под землей.

Бывалые охотники назвали бекаса, муравьеда, люди, мало знакомые с миром животных, предпочли экзотических птиц: страуса, аиста, журавля, кондора.

Молодой Пекорилла дал им немного помучиться, а потом с торжеством объявил:

— Вдова.

Все сдержанно засмеялись, как и подобает в таких случаях, а потом трое из присутствующих, каждый по-разному, отреагировали на загадку.

Полковник Сальваджо вскочил с кресла и зычным голосом, предвещавшим бурю, спросил:

— Вы подразумеваете и солдатскую вдову?

— Боже меня упаси, — ответил молодой человек.

Полковник, вполне удовлетворенный, вновь погрузился в кресло.

— В загадке допущена лингвистическая неточность, — заметил бухгалтер Пиранио. — Вы употребили выражение «держать клюв» вместо «иметь клюв», а это испанизм, вернее, даже неаполитанизм.

— Конечно, вы правы, — поспешно согласился Артуро Пекорилла, которому не терпелось рассказать новенький анекдот.

Реакция дона Луиджи Корвайя была неожиданной и, безусловно, неосторожной.

— Кто знает, — задумчиво сказал он, — не выйдет ли замуж вторично вдова доктора Рошо?

— У нее что, тоже клюв под землей? — со свойственной ему бестактностью спросил молодой Пекорилла.