Но это неожиданное решение впоследствии стало для Лаураны фатальным. Конечно, он так, сразу не перестал думать о причинах убийства Рошо и аптекаря, но встреча, которая произошла на лестнице Дворца правосудия, куда он отправился, чтобы взять свидетельство о том, что в прошлом за ним не числится уголовных преступлений (а это было необходимо для получения водительских прав), ознаменовала собой крутой поворот в его приватном расследовании.

Вторично на помощь ему пришел случай, но теперь это было чревато для Лаураны роковыми последствиями. Итак, он подымался по лестнице старинного здания, полный тысячи мучительных опасений, как и всякий итальянец, пришедший в государственное учреждение, да еще именуемое Дворцом правосудия. Навстречу ему попался Розелло, спускавшийся по той же лестнице в компании двух мужчин. Одного из них Лаурана сразу узнал — это был депутат парламента Абелло, которого преданные друзья, да и вся партия считали образцом морали и великолепным знатоком религиозной доктрины. Свою высокую ученость уважаемый депутат демонстрировал уже не раз, доказывая, что святой Августин, святой Фома, святой Игнатий и все остальные святые, которые когда-либо брались за перо или поведали свои мысли современникам, давным-давно предвосхитили и превзошли все идеи марксизма. Эту глубокую мысль депутат Абелло высказывал везде.

Розелло был, по-видимому, рад случаю познакомить Лаурану, щипавшего жидкую травку книжной культуры, с таким великим носителем культуры, как депутат Абелло. Он представил Лаурану депутату, и тот, небрежно протянув руку, машинально произнес:

— Дорогой друг... — Однако сразу же проявил интерес, когда Розелло сказал, что Лаурана не только преподает в лицее, но и занимается литературной критикой.

— Литературной критикой? — повторил депутат Абелло с важным видом экзаменатора. — О чем же вы пишете?

— Так, разные мелкие заметки о Кампане, о Квазимодо[6].

— Ах, о Квазимодо, — разочарованно протянул депутат.

— Он вам не нравится?

— Абсолютно не нравится. В Сицилии сейчас один-единственный большой поэт — Лучано Де Маттиа. Вам знакомо это имя?

— Нет.

— «Услышь, Фридрих, мой голос, который принесет тебе с чайками ветер». Каково?! Эти чудесные стихи Де Маттиа посвятил Фридриху Второму. Непременно найдите их и прочитайте.

На помощь Лауране, подавленному универсальной культурой депутата, пришел Розелло, с дружелюбной, но снисходительной улыбкой давая понять, сколь он великодушен.

— Как это ты сюда попал? Какие-нибудь дела?

Лаурана ответил, что приехал за свидетельством, и объяснил, зачем оно ему вдруг понадобилось.

Тем временем он с любопытством поглядывал на отошедшего в сторонку незнакомца. Кто он: подручный депутата или один из клиентов Розелло? По-видимому, родом он из деревни, но в нем поражал контраст между очками в легкой металлической оправе, которые обычно носят пожилые американцы, и широким, грубым лицом, прокаленным солнцем. Возможно, смущенный этим, хотя и неназойливым, любопытством, незнакомец извлек из кармана пачку и вынул оттуда сигару.

Депутат протянул Лауране руку и, скорее даже презрительно, а не просто равнодушно, сказал:

— До свидания, дорогой друг.

Пожимая протянутую руку, Лаурана мысленно отметил, что пачка, которую незнакомец снова сунул в карман, была желто-красного цвета. Он попрощался с Розелло и невольно кивнул головой стоявшему в сторонке незнакомцу.

Когда двадцать минут спустя он чуть не бегом вышел из Дворца правосудия (ему надо было успеть на урок) и проходил мимо табачной лавки, ему внезапно пришла на память та пачка и перед глазами вспыхнули два цвета: желтый и красный. Повинуясь мгновенному побуждению, он зашел и попросил сигары «Бранка». В те короткие секунды, пока рука лавочника искала на полке сигары, его сердце учащенно билось, и кровь прилила к лицу, словно в игорном доме он следил за последними медленными вращениями шарика рулетки. Но вот на прилавке пачка сигар «Бранка» — желтый с красным. Впечатление, что он рискнул и выиграл, было столь сильным, что Лаурана, мысленно имитируя раскатистый голос крупье, сказал про себя: «Jaune et rouge[7]». Возможно, он даже произнес это вслух, потому что владелец лавки какое-то мгновение глядел на него в немом изумлении. Лаурана расплатился и вышел на улицу. Когда он открывал пачку, руки у него дрожали. Вынув сигару и закурив, он, желая продлить удовольствие, невольно отогнал мысль о важности и неопровержимости сделанного им нового открытия. Потом, вспомнив об игорном зале Монтекарло, где побывал однажды, подумал: «А ведь на табло рулетки желтого цвета не было».

В лицей он пришел, когда директор уже стоял в коридоре у дверей его класса, где неистово шумели ученики.

— Нехорошо, профессор, нехорошо, — вяло упрекнул он Лаурану.

— Простите за опоздание, — сказал Лаурана, входя в класс с зажженной сигарой в зубах.

Он был счастлив и вместе с тем как-то испуган и растерян. Ученики громкими криками приветствовали приобщение учителя к лиге курильщиков.

Судя по тому немногому, что Лаурана выяснил, человек, курящий сигары «Бранка», с одинаковым успехом мог быть наемным убийцей и профессором Даласского университета, приехавшим вкусить плоды учености, которыми щедро делился со всеми депутат Абелло. Лишь инстинкт, как и у каждого сицилийца, на собственном опыте узнавшего, что такое страх, почти безошибочно предупреждал Лаурану об опасности. Вот так же гончая, когда она бежит по следу ежа, еще на видя его, заранее предчувствует всю боль от колючих иголок и жалобно лает.

Но в тот же вечер после новой встречи с Розелло предчувствия Лаураны стали реальностью. Даже не поздоровавшись, Розелло спросил, горделиво и самодовольно улыбаясь:

— Ну, какое впечатление произвел на тебя депутат Абелло?

Лаурана, помолчав, ответил весьма двусмысленно:

— Достоин той славы, которой пользуется.

— Я рад, искренне рад твоим словам. Рано или поздно он будет министром. Это блистательный, редкого ума человек... Вот увидишь.

— Внутренних дел, — добавил, не сдержав иронии, Лаурана.

— Почему внутренних дел? — подозрительно спросил Розелло.

— Неужели, по-твоему, столь необыкновенному человеку дадут министерство туризма?

— Да, пора этим синьорам из Рима понять, что ему нужно дать важное, ключевое министерство.

— Когда-нибудь поймут, — заверил его Лаурана.

— Будем надеяться. Очень уж обидно, что такой достойный человек в столь трудный исторический и политический момент не оценен в должной мере.

— Но, если не ошибаюсь, он стоит на правых позициях. А в ситуации, когда налицо сдвиг влево...

— Если хочешь знать, правая позиция депутата Абелло куда левее китайской... Какой там правый, левый? Для него эти различия лишены всякого смысла.

— Очень приятно слышать, — сказал Лаурана. И потом, словно невзначай: — Что это за синьор провожал депутата?

— Он из Монтальмо, прекрасный человек.

Но тут же спохватился и пронзил Лаурану ледяным взглядом:

— А почему ты о нем спрашиваешь?

— Так, из любопытства. Он показался мне интересным человеком.

— Да, это человек очень интересный, — с затаенной насмешкой и угрозой подтвердил Розелло.

Лаурана поежился от страха. Он тут же перевел разговор на депутата.

— Значит, депутат Абелло полностью согласен с теперешней линией вашей партии? — спросил он.

— Почему бы и нет? Двадцать лет мы прихватывали голоса правых, пора нам заполучить и голоса левых. Тем более что в сущности ничего не меняется.

— А китайцы?

— При чем тут китайцы?

— Не понимаю, почему депутат Абелло стоит левее китайцев?

— Все вы, коммунисты, такие: из одной фразы готовы свить целую веревку и повесить на ней честного человека. Я сказал так, к слову... Если это доставит тебе удовольствие, могу сказать, что он правее Франко... Это необыкновенный человек, редкой широты взглядов, и для него, повторяю тебе, все эти дурацкие определения «левый», «правый» ничего не значат. Но извини, мы продолжим этот разговор в другой раз, у меня много дел дома.