И раньше, чем Ингитора успела подумать или хотя бы ответить, он поднял ее на руки. Ей показалось, что ее подхватил черный вихрь и понес куда-то; миг — и она оказалась на борту черного корабля. Разбитый «Серебряный Ворон», его мертвая дружина — все осталось позади. Только звон сбиваемых замков раздавался позади нее — золото Хеймира конунга достанется совсем не тому, кому назначалось. Но это уже не занимало Ингитору. Видно, в Аскргорд она теперь попадет не cкopo.

Ингитора ждала, что теперь ее поставят на ноги, но ничуть не бывало. Бергвид держал ее на руках все то время, пока «Черный бык» огибал мыс и приставал к берегу. При этом морской конунг не разговаривал с ней и даже не смотрел на нее, как будто забыл о своей ноше. Но руки его были так сильны, а Ингитора так потрясена всем происходящим, что даже не решалась напомнить о себе или пошевелиться.

Черный корабль подошел к берегу в очень удобном месте, где уже стояли в воде три корабля поменьше. У всех на передних штевнях были вырезаны головы быков. Когда нос корабля вытащили на песок, Бергвид вынес Ингитору на берег и посадил на бревно на опушке леса. Голова у нее кружилась, она нервно оправляла плащ, платье и волосы, стараясь прийти в себя. Когда первое потрясение чуть-чуть схлынуло, она начала осознавать, что попала к самому Бергвиду сыну Стюрмира, имя которого стало именем мстительной злобы. И она одна здесь, даже без Хальта. Куда запропастился альв, она не знала. За него бояться не стоило, но что она будет делать без него? За последние месяцы Ингитора привыкла к его защите и покровительству, а теперь вдруг ощутила себя открытой для всех бед. Так, должно быть, чувствует себя воин, лишившись оружия.

А Бергвид сел на землю рядом с ней и упер блестящий темный взгляд ей в лицо. Ингитора дрожала под этим взглядом. Сейчас в нем не было той жестокости, которую она увидела в первый миг на «Серебряном Вороне», но в любопытстве морского конунга было что-то такое отчужденное, словно на нее смотрел гость из Нифльхейма. Может быть, так оно и было. Ни на чьих руках не было столько крови, никого не обвиняли в таком множестве страшных преступлений. Его смуглая кожа, темные глаза и волосы, редкие среди витинов, делали его еще более не похожим на прочих людей.

— Так это ты объявила себя врагом Торварда сына Торбранда? — спросил Бергвид. Он положил руку на колено Ингиторы, потом стал поглаживать край ее плаща, упавшую прядь волос, как будто не верил своим глазам и хотел убедиться, что разговаривает не с видением. А Ингитору бросало в дрожь от его прикосновений, ей хотелось отстраниться, как от змеи или жабы, но она не смела.

— Я! — ответила она, стараясь сдержать дрожь в голосе.

— А почему? Почему? — с настойчивым любопытством спросил Бергвид. Брови его дрогнули, на лице появилось какое-то мучительное выражение, как будто он искал ответ на необычайно важный для него вопрос. Ингитора снова подумала, что он, верно, безумен. Она всегда боялась безумцев и не умела разговаривать с ними. Но он ждал ответа.

— Он убил моего отца! — твердо ответила она, вспоминая, как впервые стояла перед престолом Хеймира конунга и тоже отвечала на подобные вопросы. Но тогда все было иначе. Тогда на нее смотрели сочувствующие глаза кюны Асты и Вальборг, и конунг обещал ей помощь. А сейчас — что обещает ей эта невольная встреча? При мысли о жене и дочери Хеймира конунга Ингитора едва не заплакала — такими близкими, родными, любимыми показались ей вдруг эти две женщины. Но теперь они были так далеко, словно в другом мире.

— Вот как! — воскликнул Бергвид и сжал ее колено так, что она едва не вскрикнула. — Расскажи, расскажи!

Ингитора принялась рассказывать о ночной битве на Скарпнэсе. Бергвид слушал так жадно, как будто это была история гибели его собственного отца. Лицо его менялось каждое мгновение: на нем были любопытство, ярость, боль, злоба, мстительность, какое-то горячее жестокое удовольствие. У Ингиторы занимался дух от страха: она не боялась чего-то определенного, не ждала от Бергвида какого-то немедленного зла — ее ужасало само ощущение, что этот жуткий человек сидит рядом и прикасается к ней.

А Бергвид скалил зубы, бил кулаком по земле. Однажды он так стиснул руку Ингиторы, что она не сдержала возгласа. Тогда он мигом разжал пальцы и вдруг поцеловал ей руку. Ингитора охнула от удивления, но этот знак почтения и приязни ничуть ее не порадовал. Каждое движение Бергвида Черной Шкуры было необъяснимым и диким.

— И ты мстишь ему своими стихами? — спросил он, едва лишь она закончила. Ингитора кивнула. — Такой способ мести не приходил мне в голову. Пожалуй, он не хуже всякого другого. Дагейда говорила, что умело наложенное заклинание может погубить. Умелый стих тоже может причинить зло, ведь так? Да?

Ингитора не знала, кто такая Дагейда. Слова Бергвида неприятно поразили ее. Никогда раньше ей не приходило в голову, что она ХОЧЕТ ПРИЧИНИТЬ ТОРВАРДУ ЗЛО. Она хотела отомстить ему, да. Но месть — не зло. Месть — это месть, справедливое воздаяние за… за зло, причиненное тебе. А выходит, что это то же самое. Это было неожиданное и очень неприятное открытие.

А Бергвид улыбнулся, его смуглое лицо расслабилось, тяжелые темные веки опустились, на миг его лицо стало совсем бессмысленным. Дух в нем был похож на пламя, в которое неравномерно подкидывают хворост, — он то ярко пылал, то почти затухал. И сидеть рядом с ним, как слишком близко к огню, было страшно.

Но он не выпускал ее руки, как будто боялся, что она вдруг вскочит с бревна и убежит. Именно этого Ингиторе хотелось больше всего на свете, но куда здесь бежать? Весь берег был полон орингами, они вытащили на берег все четыре корабля, развели три больших костра, жарили туши двух оленей, кабана, нескольких косуль. Видно, только хирдманам «Серебряного Ворона» не везло с охотой на Квиттинге, а к орингам покровитель охотников Видар был более благосклонен. И Ингитору это не удивило. Ведь большинство орингов, как она слышала по их выговору, были квиттами, и предводитель их приходился сыном последнему конунгу квиттов. Оринги были своими здесь. Попытайся Ингитора бежать — и десяток цепких троллиных лапок схватили бы ее за платье.