— Когда я стану конунгом, ты наконец полюбишь меня? — требовательно прошептал он ей в лицо.

Ингитора открыла глаза, посмотрела на него. И сейчас Эгвальд едва узнавал ее — блеск воодушевления, мягкое сияние насмешки исчезло, ее взгляд был пуст, как будто она спит с открытыми глазами. Но вот она моргнула, как будто приходя в себя.

— Ах, могучий ярл! — протянула она и покачала головой. — Ты так нетерпелив, но так невнимателен! Я говорила тебе множество раз. Я полюблю того, кто принесет мне голову Торварда конунга. Только тогда я и смогу полюбить. А будет он конунгом или нет — мне это безразлично.

— Значит, ты полюбишь меня, если я принесу тебе голову Торварда? — настойчиво спрашивал Эгвальд. Сейчас для него не существовало трудностей.

— Да, — мягко, безвольно подтвердила Ингитора.

— И тогда ты будешь любить меня? Меня одного, навсегда? — требовал Эгвальд. Ему очень важно было добиться подтверждения, что звезда небес, достояние богов, будет отдано в его человеческие руки. Впрочем, разве конунги ведут свой род не от богов? Разве Один не почитается как прародитель конунгов слэттов?

Ингитора вдруг улыбнулась, и Эгвальд узнал прежнюю насмешливую Ингитору. И этот туда же! И этот требует безраздельной любви. Как Хальт. И оба обещают помочь ей в одном и том же деле. Главном деле ее жизни. Но Хальт уже помогает, а обещания Эгвальда — пока только слова. И Оттар говорил то же самое и такие же ставил условия. Эгвальд лучше его только тем, что обещает сначала голову врага, а потом уже требует любви.

Вспомнив о Хальте, Ингитора высвободилась из объятий Эгвальда. Силы возвращались к ней, белые молнии снова заблестели где-то в неоглядной вышине Альвхейма. Эгвальд — только человек. Ингиторе было приятно рядом с ним, но только Хальт дает ей невыразимое счастье близости к небесам.

Сдернув с плеч синий шелковый плащ, Ингитора сунула его в руки Эгвальда.

— Я не люблю и не могу любить никого из смертных, пока мой долг мести не исполнен, — сказала она, отступив на шаг. — Я дала обет не прикасаться к женским работам, пока мой отец не будет отомщен. И ни в каких других делах я не стану числиться среди женщин. Мое сердце закрыто. Откроет его только кровь Торварда. Только это я могу тебе сказать. А как ты распорядишься моими словами — это твое дело, Эгвальд ярл сын Хеймира конунга.

— Я распоряжусь твоими словами так, что тебе не придется стыдиться меня! — ответил Эгвальд. Его лицо омрачилось, брови сдвинулись, взгляд приобрел ту же требовательную зоркость, что отличала его сестру. Он принял решение.

Среди множества кораблей, усеявших берега моря и Видэльва вокруг Эльвенэса, прибытия еще одной небольшой снеки не заметил никто, кроме конунгова сборщика пошлин. На этой должности Хеймир конунг держал только очень внимательных людей. Даже в той суматохе, которая царила в Эльвенэсе в День Высокого Солнца, Грим Кривой Нос заметил корабль купца-фьялля и явился осмотреть товар.

— Я привез красивые ткани для жены и дочери конунга, — сказал ему приехавший купец, высокий сутулый старик. Во время разговора он то и дело покашливал в кулак. — Это очень хорошие ткани, я купил их на торгах у говорлинов.

— Ты приплыл в хорошее время! — сказал ему Грим. — Сейчас Хеймир конунг ищет хорошие ткани для приданого кюн-флинны. А если им больше не надо, то здесь столько народу, что можно продать все, от ремешка на сапог до живого белого медведя. Только я не думаю, что сегодня у дочери конунга будет время поговорить с тобой. Она слишком занята. Столько гостей, как сегодня, я не припомню!

— Меня это мало удивляет! — Фьялль усмехнулся и снова закашлялся. — Если я что-нибудь понимаю, многие из гостей рассчитывают погулять еще и на свадебном пиру, а?

Грим засмеялся.

— Я не сказал бы. Конечно, Лодмунд конунг не прочь посвататься, но не похоже, чтоб это понравилось кюн-флинне. Нет, свадьба еще впереди. Но запасать приданое самое время!

— Спасибо тебе, добрый человек! — благодарил купец на прощание. — Да пошлют тебе боги удачи во всех делах!

Проводив сборщика пошлин, Рагнар и сам стал одеваться. Короткий плащ, в каких ходят торговые люди, и короткий меч на боку вместо славного Зуба Фенрира были ему непривычны, и он чувствовал себя немного неловко. Впрочем, годы и болезнь настолько изменили его, что сейчас никто не сможет узнать в нем того Рагнара Горячего Ключа, который двадцать лет назад так славился доблестью в дружине Торбранда конунга. Время его ратных подвигов прошло, но Рагнар был рад, что сможет послужить своему конунгу в новом деле.

Беседа с Гримом подтвердила все его ожидания. Особенно его порадовало то, что Лодмунд конунг хоть и приехал, но женихом не объявлен. Если все выйдет так, как обещала кюна Хёрдис, то конунг вандров и уедет с тем же, с чем приехал.

На широком дворе конунга царила такая суета, что даже Рагнар, сорок лет проведший в походах и битвах, поначалу растерялся. Прямо на земле сидели хирдманы, с утра хмельные, и пели кто во что горазд, туда-сюда бегали рабы и слуги, таскали бочонки, волокли скотину, в углу двора кололи бычков и баранов. Там же горел костер, на котором опаливали туши, в воздухе висел дым, пахло свежей кровью и паленой шерстью. Нестройные песни, визг свиней, тоскливое мычание бычков, окрики управителя, стук дверей оглушали уже за двадцать шагов вокруг двора.

Едва поймав кого-то из рабов, Рагнар велел сказать о себе кюне Асте или ее дочери. К счастью, ему попался управитель Гилли. Опытным взглядом окинув сутулого старика, умный раб признал в нем человека непростого. Четверо хирдманов за спиной у гостя и два раба с внушительным ларем тоже не остались незамеченными. Учтиво выяснив у гостя, ради чего он пожаловал, и попросив подождать, Гилли пошел сказать о нем хозяйкам.

Как и предрекал Грим Кривой Нос, кюн-флинна была слишком занята присмотром за рабами, но кюна Аста, вполне свободная от забот и суеты, велела скорее вести к ней купца. Гилли провел Рагнара в девичью. Хирдманов ему пришлось оставить в сенях, а два раба следом за ним внесли ларь.

— Гилли сказал, что ты привез хорошие ткани? — едва выслушав приветствие, воскликнула кюна Аста. — Это верно? Скорее покажи!