— Радуйся, что не помнишь! — грубовато утешил его Ормкель. — Вчера у нас была обманная битва. Должно быть, ты насочинял дряни! Хуже тухлой селедки. Так что лучше не вспоминай.

Гудлейв вздохнул. Кроме новой битвы, ему было не на что надеяться.

— Знаете, что я думаю? — сказал Хавард, догоняя Торварда и Ормкеля. — Колдуны устроили все это не просто ради крови. Они злы на тебя, конунг. Они хотят тебе помешать.

— Ну так незачем было плыть с нами, если боишься! — презрительно бросил Ормкель. — Никто тебя не звал. Сидел бы в Аскргорде, чинил бы сети. Глядишь, и поймал бы селедку-другую, спокойно и приятно.

Хавард обиделся и промолчал. Его открытое румяное лицо сегодня выглядело бледным и хмурым. Сильнее царапины на боку, сильнее раны друга Скарва его мучил стыд и недоумение. Как же он так обманулся? Как же он услышал и унюхал целое войско, когда на самом деле его не было? Никогда в жизни Песий Нос так не ошибался. Ему было стыдно, и он никак не мог понять, что же сбило его с толку.

Торвард дружески обнял его за плечи.

— Не хмурься, Песий Нос, ты ни в чем не виноват. Колдуны сбивают с толку и не простых людей. Нам всем отвели глаза, а тебе обманули нюх. А ты, Ормкель, не позорь людей напрасно. Песий Нос вовсе не сказал,что боится. И я тоже думаю, что здешние духи хотят мне помешать. Так что, может быть, я привел вас на еще более опасное дело, чем сам думал.

— Не держи на меня зла, рыжий! — сказал Ормкель Хаварду. — Я зол сам на себя, а кусаю других. На душе у меня гадко, как в бочке с прокисшим пивом, где плавает дохлая крыса. Чует мое сердце, что этой ночью я натворил подвигов, которыми потом не буду гордиться.

— Мы все натворили немало, — сказал Торвард. — Но уходить домой с поджатым хвостом мне не хочется. Вы же слышали, что сказала кюна Хёрдис? Без Дракона Битвы мы не одолеем Бергвида. И ни один торговый корабль не будет плавать спокойно.

— Да уж, твоя мать знает, что говорит! — проворчал Ормкель. — О Драконе Битвы никто столько не знает, сколько она.

— Что же она не сказала раньше? — подал голос Хавард. — Что же она не сказала, что меч нельзя хоронить вместе с конунгом?

— Ее же не было на похоронах. Она ведь не ходила с конунгом в тот поход.

— Я думаю, она все знала заранее, — упрямо бормотал Хавард. — Она могла бы и заранее сказать. Тогда Дракон Битвы висел бы сейчас у тебя на поясе, Торвард, а кости Бергвида гнили бы в песке между волной и дерном!

Торвард пожал плечами. За тридцать два года своей жизни он так и не научился понимать свою мать. Большой дружбы между ними не было. Кюна Хёрдис была женщина умная, сладкоречивая, но скрытная и коварная. Рассказывали, что Торбранд конунг нашел ее в пещере великана, женой которого она была, но она предала мужа, прельстившись конунгом, и выкрала у великана меч, которым только и можно было его убить. Правду знали лишь несколько старых хирдманов Торбранда, в том числе и Ормкель. Но они помалкивали. Все знали, что Торбранд конунг тридцать пять лет назад привез жену Хёрдис и меч Дракон Битвы. С женой он прожил в согласии, до самой смерти меч тоже ни разу не подвел его и последовал за ним в могилу, как положено, когда пять лет назад конунг погиб на этом самом полуострове. Здесь же он и был погребен. И лишь спустя несколько лет кюна Хёрдис объявила сыну, что без Дракона Битвы ему не достичь той же силы, какую имел его отец.

Вспомнив этот давний разговор, Торвард злобно сплюнул под ноги. Никто не упрекнул бы его в недостатке доблести. В придачу он был горд, как пять конунгов разом, властолюбив и упрям. За каждое дело он брался горячо и самозабвенно. Приняв пять лет назад из рук Ормкеля кубок Браги перед престолом конунга фьяллей, он охотнее умер бы, чем расстался с этим престолом. Любая обида его людям была обидой лично ему. А обид этих делалось все больше. Один Сварт-Бергвид чего стоит! Уже не первый год Торвард настойчиво искал предводителя орингов по всем побережьям Морского Пути, но безуспешно. Сварт-Бергвид грабил купцов и разорял поселения, и всегда за его спиной. В том самом месте, где дружина Торварда была два перехода назад. Торварда душил свирепый, горячий, как дракон, гнев, он готов был платить колдунам и ясновидящим любую цену, чтобы наконец найти Бергвида. Но у того, как говорили люди, были могущественные покровители. Те самые четверо колдунов, которых Торбранд конунг лишил жизни, но не силы.

На стоянке возле «Козла» дымил костер, Кольгрим уже ждал их с кашей. Скарв, держа на весу перевязанную руку, сидел возле котла. Его угораздило поместиться как раз в той стороне, куда ветер нес дым, но перебираться на другое место он не хотел, надеясь пересидеть ветер.

— Ну что там? — крикнул старик еще издалека.

— Они уплыли еще до рассвета, — ответил ему Ормкель. — Как я и думал — их было не больше, чем нас.

— Целое полчище слэттов… Один одолел бесстрашно… О Фенрир-Волк! — бормотал безутешный Гудлейв.

Хирдманы устремились к костру, вытаскивая на ходу деревянные и серебряные ложки. Ормкель задержал Торварда.

— Послушай, конунг! — тихо сказал старый ярл так, чтобы никто другой не слышал. — Драться с колдунами — совсем не то, что с любым смертным врагом. Еще не поздно повернуть. Я — я, ты понимаешь! — не упрекну тебя в этом. Иной раз смелость превращается в безрассудство, а безрассудство ведет к беде.

Торвард вспыхнул и стряхнул руку Ормкеля со своего плеча.

— Ты, Неспящий Глаз, знаешь меня с рождения! — ответил он. — И странно мне слышать от тебя подобные советы! Я и сам, может быть, насовершал этой ночью не тех подвигов, каким обрадуюсь потом. Но теперь мы будем осторожнее. Ты знаешь — у меня не один меч и не один щит.

Торвард прошел к костру, и Ормкель неспешно направился за ним. «Нет, я хорошо тебя знаю! — думал он, глядя в широкую спину Торварда. — Другому я не стал бы давать таких советов. Другой догадался бы и сам».

Как ни мало нравилось дружине Торварда место злосчастной битвы, им пришлось задержаться там еще на день и ночь. На краю прибрежной площадки, у валунов, лежали, прикрытые плащами, тела шестерых погибших хирдманов. За дровами для погребального костра идти было бы слишком далеко, и вместо огня погибших предстояло принять морю. Из нескольких бревен, выброшенных волнами, связали плот. Неважная погребальная ладья, недостойная павших в бою, но другой лодки здесь взять было негде.