— А разве это неприятное известие такая тайна, что нужно непременно вызывать конунга из-за стола? Если это та самая весть, какой мы все ждем, то ее лучше услышать сразу всем людям.
— О какой вести ты говоришь?
— Да об Эгвальде ярле с его войском. Ударь меня самого то китовое ребро, если он не входит в Средний Рог с красными щитами на бортах!
— Да ты ясновидящий! — изумился Ульвкель.
— Нет. Просто я очень умный человек! — со скромной гордостью ответил Снеколль. Но Ульвкель уже вышел из-за стола и направился в обход к почетному сиденью конунга.
— Видят боги, другую весть хотел бы я провозгласить на твоей свадьбе, Торвард конунг! — сказал он. Торвард тоже отставил кубок и внимательно посмотрел на него. А Ульвкель продолжал: — Дозорные увидели в море корабли с красными щитами. Насколько они смогли разглядеть, все это «Вороны». Должно быть, на твою свадьбу пожаловал сам Эгвальд ярл.
Лицо Торварда вдруг просветлело, и он с готовностью поднялся с места.
— Мы давно ждем родича! — почти весело воскликнул он. Ему предстояла, быть может, битва, привычное и простое дело. — Он немного опоздал, но у нас еще довольно мяса и пива!
Хирдманы повскакали с мест, кто-то уже кинулся к Ульвкелю за ключами от сундуков, где во время пира было сложено оружие. Кюна Вальборг стала белее своего покрывала.
— Нет, стойте все! — вдруг звонко воскликнула Ингитора и встала из-за женского стола. Торвард сделал знак рукой, и все мужчины затихли. А кюна Вальборг ощутила укол ревности: как знать, так же охотно он заставил бы всех слушать ее саму, вздумай она сказать что-то хирдманам?
— Не надо! — говорила Ингитора. — Не надо оружия! Вместо вас встречать Эгвальда ярла пойду я. Я одна. Не надо удивляться. — Она улыбнулась в ответ на десятки изумленных взглядов. — Скальд стоит целого войска, разве вы не знали? Я когда-то двинула войско в поход, теперь я сумею остановить его.
И в голосе ее была такая сила, такая вера в себя и свой дар, что никто не возразил Ингиторе ни единым словом. В общем молчании она вышла из-за стола и исчезла за дверью.
Корабли были уже близко — можно было пересчитать пары весел, красные щиты на бортах. Ингитора стояла на мысу Южного Рога и вглядывалась в знакомые очертания кораблей с головами воронов на штевнях. Она хотела найти там Эгвальда ярла. Вот настал миг ее судьбы, миг, когда она должна осуществить принятые решения. Она старалась вспомнить лицо Эгвальда, не виденное так долго — с самого праздника Середины Лета. Облик его казался ей расплывчатым, она боялась, что он изменился слишком сильно.
А корабли вдруг встали, ряды весел замерли. Ее заметили. Должно быть, слэтты на кораблях терли кулаками глаза. Одинокая фигура девушки с блестящими рыжеватыми волосами, с зеленым плащом на плечах виднелась там, где они ждали увидеть целое войско, готовое к бою. Ее можно было бы принять за ведьму, если бы большинство людей на кораблях не знало Ингиторы дочери Скельвира, Девы-Скальда из Эльвенэса.
Корабли повернули к берегу. Вот один из них почти коснулся носом песка, кто-то спрыгнул с него и по пояс в воде заторопился на берег. Ингитора сделала несколько шагов вниз. Ей казалось, что она ступает по остриям кинжалов, по тонкой яичной скорлупе. Один неверный шаг — и она сорвется в бездну.
— Ингитора! — Эгвальд хотел броситься к ней, но остановился, словно натолкнулся на невидимую стену. Они смотрели в лицо друг другу, пытаясь понять, те же они, что были, или стали совсем другими.
Да, Эгвальд стал другим. Ингиторе казалось, что за прошедшее время он сильно повзрослел, как будто каждый из прошедших месяцев обернулся для него годом. Между бровей его появилась маленькая резкая складка. А глаза стали острее, настороженнее. Но сейчас Эгвальд казался растерянным, он как будто не знал, наяву он встретил ее или во сне.
— Ингитора, — тихо повторил он. — Это ты?
— Неужели ты так давно не видел меня, что позабыл мое лицо? — с ласковой грустью ответила Ингитора. Ей вдруг стало жаль его, так много ради нее перенесшего и так мало радости и удачи получившего за это от судьбы. — Это я. Вот видишь — этот самый плащ, который ты однажды отдал мне в прохладный вечер и не захотел потом взять обратно. Нас обоих немного потрепали бури, но мы все те же.
Взгляд Эгвальда растерянно скользнул по плащу, но он узнал его, и лицо его смягчилось. Этот плащ, с которым Ингитора не рассталась во всех поворотах своей судьбы, показался ему доказательством ее любви к нему, той любви, на которую он надеялся и в возможность которой верил в те далекие летние дни.
Шагнув к Ингиторе, он взял ее руку, сжал, в замешательстве не зная, что сказать.
— А где… остальные? — спросил он, не сразу вспомнив, кто же эти «остальные».
— Торвард конунг и кюна Вальборг в усадьбе Трехрогий Фьорд.
— Кюна… кто?
— Кюна Вальборг, жена Торварда конунга. Ты вовремя приплыл — ты успеешь побывать на ее свадьбе, как и положено родичу.
— Так этот негодяй… — начал Эгвальд. Он еще помнил, как называл конунга фьяллей, но в голосе его было больше растерянности, чем гнева и враждебности.
Ингитора закрыла ему рот ладонью, и Эгвальду показалось более уместным прижать ее ладонь к губам, чем возражать.
— Не годится так называть родича, даже если раньше он тебе не нравился. Особенно если он вовсе не заслужил таких слов. Он вовсе не похитил Вальборг, она выбрала его по своей воле. Она сама предложила ему свою руку, потому что она хочет мира. И я тоже хочу его. Если твоя сестра… Если я хоть немного дорога тебе, ты не станешь противиться.
— Ты, Ингитора… Зачем ты так говоришь? Ты знаешь, что ты для меня дороже всех женщин на свете! — горячо заговорил Эгвальд, сжимая ее руку. Речь его была словно бурный поток, наконец-то прорвавшийся через толщу льда. — Ради тебя я пошел в поход на Аскрфьорд. Ради тебя я принял это унизительное освобождение из рук моего врага — только ради тебя, чтобы скорее постараться помочь тебе. Если бы всю кровь мою боги потребовали по капле ради тебя, я бы… — Эгвальд тряхнул кулаком, не находя слов, потом наконец-то обнял Ингитору и тихо добавил: — Я же люблю тебя. Я… Если ты велишь мне, я помирюсь с ним. Я даже назову его своим братом. Но ты должна поклясться, что он ничем не обидел тебя!
