- Ну здравствуй, мерзкий колдунишка, я пришла по твою душу, ты мне ее сейчас продавать будешь!

- Да кто ты? – завизжал побелевший мужик, пятясь от меня, оступился и упал на жирный зад.

- Как «кто»? – недоуменно. – Сатана, конечно! – вырастил коровьи рога, мне в ответ сдавленно пискнули и вылупили глаза. - Если хочешь, Люцифер, нечистая сила, бес, дьявол… Как ты меня сегодня еще звал-то?

- Сатана – мужчина! – нервный тоненький голосок.

Он еще и не верит, вот урод! Урод и есть! А держится хорошо, уважаю.

- Эх, люди, - говорю с жалостью, - да с чего вы все решили, что имя "Сатана" мужского рода? - рассматриваю свои когти и грожу пальчиком. - Да! Я что пришла-то, ты сегодня себя плохо вел. И не только сегодня, но и в последнее время тоже! Значит, продашь душу?

- Не-е-ет, - сдавленный хрип.

- А не выйдет! Ты уже и так мой! Могу предложить тебе ее выкупить.

Он поседел, что ли? Рявкаю, теряя терпение:

- Так будешь выкупать или нет?

Дядя Гоша меленько закивал головой.

- Хорошо, - довольно говорю я. – Так вот, мои условия: ты завтра собираешь вещи и покидаешь город, навсегда. Не смей забирать женщину, с которой живешь, с собой. Собираешь только свои вещи и уматываешь. А перед этим говоришь женщине, что с ее дочерью все в порядке, что ты убрал всю скверну. Понятно?

Мне опять меленько кивают.

- А если не сделаешь то, что я тебе велела, я завтра опять к тебе приду, и мы будем говорить по-другому.

Конец фразы уже рычу, меняюсь в монстра и иду на мужика, тот закатывает глаза и падает в обморок. Так даже еще лучше, это он вообще долго продержался, я думал, я его по всей квартире ловить буду. С чувством пинаю тело и выхожу из квартиры через дверь, не хочу испытывать удачу, спускаясь по мокрой стене.

***

Вечером после ужина пришла Юлька и села задумчиво с нами в зале на диван.

- Я только что от мамы, - сообщила она нам. – Там вообще что-то странное произошло и… страшное. Она пришла домой после смены, а дядя Гоша лежит на полу в комнате совершенно седой, трясется, все руки в крови и что-то про бешенную куклу лопочет, не разобрать ничего. Он себе кухонным ножом кончик языка отрезал и… Короче в зад его себе засунул. И орет: «Сатана, Сатана»… Ну как орет, врачи еле разобрали. Как он только кровью не истек, не понимаю.

Я удивился, это я-то бешенная кукла?

- Ни х*я себе! – удивился Сашка. – Он совсем с катушек съехал, что ли?

- Похоже на то, - задумчиво сказала Юлька и обвела нас подозрительным взглядом. – Вы ничего мне не хотите сказать?

Мы дружно помотали головами, Сашка искренне, я, в общем-то, тоже. Мы-то здесь причем? Ничего не понимаю, мое представление на него так подействовало? А язык он себе отрезал, чтобы не говорить, что Юлька здорова? Бред какой-то.

- Юль, а что мама? – осторожно спрашиваю.

- Она мне сказала, что все из-за меня и велела мне домой не возвращаться, она меня видеть не хочет, - она прикусила нижнюю задрожавшую губу, чтобы не разреветься.

Я пересел к ней и приобнял за плечи, Сашка сочувственно покачал головой, но все-таки кинул ревнивый взгляд на мою руку на Юлькином плече. Посидели немного в тишине, Юлька выбралась из моих объятий и принесла Барби.

- Вот, - сунула она ее опять Сашке, - ты забыл.

Сашка ее аккуратно взял и пристроил на полку с книгами.

-5-

*Каждый ребёнок знает, сколько примерно пизд*лей стоит одно родительское: «Скажи правду, я ничего не сделаю!»*

Приближался Новый год. У нас у всех троих был один и тот же график: с утра учеба, после обеда работа. Собирались вечером на ужин вместе. Готовку и уборку мы стали делить с Юлькой пополам, по принципу «у кого есть время». Сашка тоже помогал по мере своих возможностей, но его отец в своем автосалоне перевел на другую, бумажную работу и теперь он считал ремонт машин, пока осваивался, времени у него стало меньше, и приходил он очень уставший.

Помня наш разговор, Потапов старался не душить меня излишней заботой, какой бы он окружил бы свою девушку. Но нет-нет у него проскальзывала поддержка за руку «осторожно здесь ступенька», или «этот букет, Юлька, тебе, с днем рождения, а эта роза Яку». Наверное, чтобы мне обидно не было. Я лишь вздыхал.

Юлька нашего домового вслед за мной тоже стала величать Потапычем. Сашка аж рот открыл, когда утром сонная Юлька продефилировала к чайнику, бросив на ходу в сторону игрушки: «Привет, Потапыч». Потом он перевел подозрительный взгляд на меня, я сделал невинный вид и засвистел в потолок. Он потом долго возмущался, но я-то знаю, что когда его никто не слышит, он делает то же самое.

Сашка хоть и жалел Юльку и искренне хотел ей помочь, все-таки относился к ней настороженно. Причем здесь ровно одну половину занимали Юлькины странности, а другую – его ревность к Юльке. И если к странностям можно привыкнуть, например, не обращать внимание, что она разговаривает и смеется с игрушечной ведьмой, находящейся на люстре, то его ревность постоянно подпитывали. Взять хотя бы его родителей.

Потапов однажды потащил нас на ужин к себе домой, захватил и меня, и Юльку, хотя мы были категорически против. Юльке было неудобно, потому что она практически чужой человек, я же не хотел лишний раз встречаться с этими, да простит меня Сашка, монстрами, которые за улыбками прятали ко мне неприязнь. Но Потапов ничего не хотел слышать, он уже предупредил своих, сколько с ним будет человек.

Сашка сам по себе очень искренний и, если он решил, что я его семья, то бишь, любимый человек, то скрывать наши отношения он не был намерен, и будьте добры, дорогие родственнички, принимать его и его выбор такими, какими они есть. Те от радости Сашкиного спасения сначала этот выбор приняли, потом одумались, но было уже поздно. Хотя, если честно, я бы от его родителей наши отношения поскрывал.