– Включая Доктора, – усмехнулся Уэддерберн.

– Именно в скаредности Рэналда заключается самое уязвимое место плана. Но разве одновременно это не указывает и на его устремления, на, быть может, главнейший мотив? Скупость была его подлинной страстью. Он жил, экономя на всем, и, по словам Айзы Мердок, не гнушался выискивать мелочь, которую другие люди могли случайно оставить в карманах пиджаков, предназначенных для облачения огородных пугал. Но ему хотелось изменить это, что и входило в его планы. Он всегда желал прожить за чужой счет; теперь это стало возможно. В его распоряжении пенсия Флиндерса.

Сибила Гатри стряхнула крошки бисквита с юбки и облизала испачканные пальцы.

– Мистер Эплби, с меня довольно всех этих рассуждений! Я хочу действовать. Где сейчас Рэналд Гатри? Не может он, например, прятаться за углом с пистолетом в руке?

– Думаю, это исключено. Пару ночей назад он явился в Кинкейг (нам еще предстоит узнать, зачем), где был замечен…

– Привидение! – выразительно потряс руками Уэддерберн.

– Несомненно, его и приняли за собственный призрак. А о том, где Рэналд находится сейчас, мы можем строить предположения. Ему необходимо как можно скорее вписаться в жизнь Флиндерса, и обстоятельства до крайности облегчают ему это – снова предельная экономия средств, помогающая тем не менее прекрасно собрать очередную картину-головоломку! Флиндерс приехал в Шотландию, никого не оповестив, и остановился в одном из крупнейших отелей Дануна, где сотни постояльцев из числа коммивояжеров и любителей зимних видов спорта. Если доктору Флиндерсу было угодно отлучиться на ночь, а вернуться с чуть более седыми волосами и морщинами, пролегшими несколько в других местах, никто не обратит на это ни малейшего внимания. Могут, разумеется, существовать некие подводные камни, которые придется обойти, но как только с отелем будет покончено, позиции Рэналда станут весьма и весьма прочными. Он – доктор Флиндерс, сделавший остановку в Шотландии по пути в Калифорнию, в подтверждение чего у него окажутся все необходимые документы. Возникнет еще один критический момент, когда ему придется решить вопросы с финансами доктора Флиндерса, но, думаю, подделка подписи не составит для него особого труда. И есть все основания полагать, что сейчас его вообще ничто не тревожит. А потому, если мы сумеем сохранить свою информацию в секрете от широкой публики, то сумеем его разыскать.

Наступило молчание, прерванное на этот раз Уэддерберном, закончившим пережевывать большой кусок бисквита.

– И каким же должен стать наш следующий шаг?

– Нам необходимо выслушать мисс Гатри. Как мне кажется, был момент, когда она чуть не помешала осуществлению планов Рэналда.

Сибила Гатри начала с того, что повернулась к Уэддерберну.

– Мне даже страшно подумать, какой тупой американкой вы, должно быть, меня посчитали. Когда вы сказали, что Линдсею нечего опасаться, а мне нужно лишь дать правдивые показания, вам не могло не броситься в глаза, насколько я не понимаю смысла ваших слов. Я могла только признаться, как трудно мне доверять вам. Но поймите, ваша теория – версия, что Гатри покончил с собой с целью подставить Линдсея, – мне и в голову не приходила, поскольку в корне противоречила тому, что я действительно знала. Я видела, как человека выбросили через парапет с балкона, и он разбился насмерть. Но в тот же день в процессе следствия, проводимого шерифом, вы сумели доказать свою теорию, и я поняла, что мои затянувшиеся игры и ложь дали вам возможность подтвердить заведомую неправду. Надо сказать, что чувство не из приятных. Система телефонной связи с лестницы, взломанный ящик бюро, который, как я знала, Линдсей вскрыть не мог – эти улики оказались неопровержимыми и решающими. И все пришли к убеждению, что Гатри затаил злой умысел против Линдсея. Но мне же было прекрасно известно, что Рэналд вовсе не покончил жизнь самоубийством. Я видела, как мужчину, которого я приняла за Рэналда, убили. И считала это делом рук Линдсея. Конечно, вы отчасти помогли мне умерить муки совести. Теперь я полагала, что Линдсей, потеряв контроль над собой и убив Гатри, всего лишь совершил то, в чем Гатри сам желал выставить его виновным. Только так у меня получалось свести в единое целое вашу версию и собственную информацию. И хотя, с точки зрения моей морали, Нейл Линдсей не заслуживал смертной казни за расправу с такой отвратительной и подлой личностью, как Рэналд Гатри, который к тому же его спровоцировал, у меня все равно стало пакостно на душе. Я пыталась утешиться размышлениями, что Линдсей убил Гатри в припадке гнева, обнаружив зловещий заговор, и тогда действия самого Гатри можно было бы посчитать самоубийственными. Но не стоило ли в таком случае Линдсею рассказать правду и достойно встретить последствия своего поступка?

Сибила Гатри сделала паузу, чтобы подобрать нужные для продолжения слова.

– Затем на меня подействовала сама атмосфера в зале, где проводилось следствие. Мне представлялось, что в таком месте должна торжествовать правда и только правда. Вот почему, когда все закончилось, у меня не хватило смелости подойти к Линдсею и пожать ему руку. Я была уверена, что мы оба с ним участвовали в сокрытии правды.

Не помню, упоминал ли я уже, что Сибила Гатри обладала исключительной внешней привлекательностью.

– Что ж, хорошо все, что хорошо кончается, – прочувствованно произнес Ноэл Гилби.

Я же был склонен не согласиться со столь легкомысленным суждением, но тоже попытался по возможности смягчить тон своего вопроса.

– Скажите, мисс Гатри, неужели до того, как выводы следствия облегчили вам душу, вы не испытывали никаких сомнений или подозрений в правильности своего поведения?

– Нет, мистер Эплби. В отличие от вас, я не обязана придерживаться строгих канонов правосудия. И тревожило меня только одно.

– Бюро! – воскликнул Гилби, словно его внезапно осенило.

– Да. Был момент, когда взломанный ящик бюро поселил во мне некоторое смятение. Если бы существовала вероятность, что Линдсей причастен к краже золота, то, какой бы провокации он ни подвергся, я бы не стала его выгораживать. Но потом я окончательно уверилась, что он и близко туда не подходил, и, кажется, сказала Ноэлу: происшедшее с бюро представляется мне полнейшей загадкой, дополнением к остальным таинственным событиям. К моральным проблемам, стоявшим передо мной, это уже не имело отношения.

Уэддерберн склонился вперед и похлопал свою клиентку по руке.

– Однако, боюсь, моя дорогая, представ перед настоящим судьей, вам придется объяснить, как вы решили свои моральные проблемы. На процессе по делу Рэналда Гатри.

Но Сибила лишь вздернула подбородок.

– Если я увижу своего родственничка Рэналда на скамье подсудимых, поверьте, мне будет плевать, в каком свете предстану я сама.

Вопреки логике, я подумал: «Зачем защищать такого легко возбудимого молодого человека, как Нейл Линдсей, чтобы покарать окончательно дегенерировавшего Гатри? Не был ли Рэналд Гатри клиническим прообразом того, во что мог бы со временем превратиться и Линдсей, случись ему пережить еще один подобный кризис или просто под непрерывным давлением повседневных обстоятельств? Но я на время отмахнулся от этой задачи, которую современная психиатрия ставила перед представителями закона, и занялся размышлениями о более конкретной проблеме, то есть о личности мисс Гатри. Как выразился коллега Спейт, она была девушкой положительной и симпатичной. Хотя, кто знает, возможно, в новых условиях Спейту пришлось бы слегка скорректировать свой отзыв о ней. И с отголоском отеческого тона Уэддерберна я сказал:

– А теперь хотелось бы в деталях услышать, что вы видели на самом деле.

– Много времени я у вас не отниму. Я видела лишь то, о чем уже упомянула. Сначала беседу и под конец нападки Гатри на Линдсея, когда он начал оскорблять молодого человека самым ужасным образом. Потом Линдсея, вышедшего на лестницу, а Гатри, удалившегося в спальню, но, как сумел доказать мистер Уэддерберн, обе эти двери не находились полностью в поле моего зрения. Только о происшедшем после этого я либо солгала, либо умолчала.