– Папа, – вмешалась она в разговор, – особенно трепетно относится к «Смерти в пустыне». Не думаю, чтобы он решился уничтожить рукопись, как поступил с «Полуночным убийством». Ни за что в жизни! Он редко рассказывает о сюжетах будущих произведений, но изменил правилу, сообщив, что в этом заложена фундаментальная идея, какой и должен обладать такого рода роман – нечто достаточно убедительное, но едва ли возможное в реальности.
– Вероятно, ваш дядя познакомился с Арчи, – обратился Руперт к Топлэди. – Арчи частенько бывал на Востоке. Там он впервые встретился, например, с Шуном. И, как я подозреваю, обделывая не совсем достойные делишки, частенько назывался моим именем. Такое у него чувство юмора.
– Но мой дядя, сэр Руперт, едва ли мог познакомиться с Арчи, когда тот обделывал «недостойные делишки».
Это была уже почти ссора.
– Что-то с элементом фантазии, – продолжила Белинда, отводя угрозу. – Возьмите тот же «Таинственный люк». Убийца теоретически мог совершить свое преступление таким образом, но реальному злодею едва ли когда-либо предоставилась бы подобная возможность.
– А лично я считаю, – горячо сказал сэр Руперт, и Белинда с удовлетворением отметила, что сумела отвлечь огонь на себя, – что нас сейчас окружает достаточно треклятых фантазий, чтобы говорить еще и о придуманных моим кузеном. Лично мне в жизни воображение не особенно требуется, и потому плевать я на него хотел.
– Но, Руперт, мы же сами по себе фантастические люди. Я имею в виду, все Элиоты. Благодаря двоюродной бабушке Рэйчел.
– Двоюродной бабушке? – из вежливости поинтересовался Топлэди.
– Вы с ней незнакомы, но она когда-то жила с нами. Руперт – ее любимый племянник, – Белинда намеренно сделала паузу, не без злого умысла подчеркнув, что этот факт уже сам по себе делал вдову Тимоти Элиота фантастической натурой. – Ей уже перевалило за девяносто, но она даст любому сто очков вперед, настолько ясный у нее ум. А папа? Даже перестав писать, с годами он станет фантазером, все более и более наделенным богатым воображением. И еще Тимми, мечтающий о дипломатической карьере. Мы все со странностями.
Топлэди затруднился с ответом.
– В моей семье по маминой линии, – признался он наконец, – тоже хватало эксцентричных людей. Только проявлялось это редко.
– Дух созидания! – восклицала между тем мисс Кейви. – Творческое воображение! – Она посмотрела на Шуна, но только лишь для того, чтобы оценить, сумеет ли тот дотянуться до блюда с устрицами. – Порой я чувствую, – ее голос приобрел торжественную интонацию, – что в творческом воображении и заключена великая тайна писательского труда!
Задумчиво смотревший перед собой Шун пробормотал какие-то дежурные учтивости.
– Но вот мистер Уинтер утверждает, – не унималась мисс Кейви, – что существует еще и глубокий колодец.
– Глубокий колодец?
– Так назвала это я. Мистер Уинтер имеет в виду память. Он подчеркивает, – мисс Кейви на мгновение прервалась, силясь вспомнить имя, – какое большое значение придавал памяти… кажется, Пруст.
– Не могу не согласиться, – сказал Шун. – Да вот и наш Бентон тоже не будет оспаривать важность памяти. Я оглядываю этот стол и вижу лица как знакомые, так и незнакомые. А есть, вероятно, и такие, которые не отнесешь ни к первой, ни ко второй категории. Я прав, Бентон?
Сидевший по другую сторону от мисс Кейви Бентон бросил на хозяина нервный взгляд.
– Я как-то не задумывался об этом, – ответил он.
– Лица, – продолжил Шун, описав рукой в воздухе элегантный овал. – Лица, на которые падает полусвет от факела Мнемозины[126]. Хочу отметить, мисс Кейви, что коллеги Бентона – крайне интересные существа. Вы упомянули Уинтера. Он, как выяснилось, весьма предприимчивая личность. И Буссеншут показал мне некоторые свои весьма примечательные стороны, – я бы назвал их жизненными привычками или приемами. И я спрашиваю себя: не его ли лицо озаряет сейчас полусвет мимолетной памяти? И знаете, в данный момент не могу дать на это определенно отрицательный ответ.
Мисс Кейви, как делала всегда, не улавливая смысла слов собеседника, напустила на себя умный и всепонимающий вид. А вот Белинда с трудом скрывала охватившее ее тяжелое предчувствие.
– Моя дорогая мисс Кейви, – спросил Шун, – вы знакомы с миссис Бердвайр? Мне очень жаль, что она не смогла присоединиться к нам нынешним вечером. Ей было бы приятно пообщаться с коллегой из писательского цеха. Мы с ней не слишком близко дружим, но я знаю, что человек она благоразумный. А этого достаточно для добрых отношений между соседями. Вы согласны, Бентон, что она – незаурядная женщина?
– Бросьте, Шун, прошло уже столько лет…
– Ага! Вот вам еще одно напоминание о памяти и ее фокусах! Есть вещи – и пусть кто-нибудь заявит, что их не существует! – о которых мы стремимся как можно скорее забыть. Старые унижения и обиды, неудавшиеся начинания, риск, на который мы шли совершенно неоправданно. Да много чего еще.
Бентон, отчаянно жевавший что-то пересохшим ртом, беспокойно переводил взгляд с Шуна на массивную фигуру мисс Кейви.
– Очень хотелось бы, – выдавил он, – чтобы луна сегодня светила поярче и сделала осмотр башни действительно впечатляющим.
– А ведь существует и богиня сдержанности, – продолжил Шун, проигнорировав его слова. – Вы не можете не согласиться, Бентон, что в жизни самых безупречных людей найдутся моменты, которые они предпочли бы держать при себе и не рассказывать даже самым близким. – Он снова задумчиво посмотрел вдаль. – Я, например, удивлен, что лицо Уинтера прежде не было мне знакомо. Бентон, вы осведомлены об этапах его карьеры?
– Мне бы очень хотелось удовлетворить ваше любопытство, Шун, но я никогда этим не интересовался и не наводил справок.
– Он, часом, не служил прежде в одном из… э-э… государственных учреждений? Ученые порой проделывают именно такой путь. У меня был когда-то близкий друг, ставший затем крупным светилом науки, но прежде успевший послужить в военной разведке. Представляете? Весьма интересная перемена профессии, не правда ли, мисс Кейви?
Бентон не пытался больше положить что-нибудь в рот.
– Здесь вы загнали меня в область, совершенно мне незнакомую. Едва ли такое возможно, как мне кажется.
– Но есть вещи, – сказал Шун, – судить о которых лучше, сначала убедившись в своей правоте. – Он стал вертеть в руках нож для мяса. – Да, воистину так… – и снова в глубокой задумчивости посмотрел в дальний конец стола. – К примеру, насколько интересной представляется мне семья Элиотов.
– Мне вдруг пришло в голову… – начала мисс Кейви.
Ей пришло в голову, что хозяин Раст-Холла мог стать отличным прототипом для героя ее нового романа «Сезон туманов». Но шанса поделиться этой мыслью не предоставилось.
– Взгляните на них, Бентон, – продолжил Шун. – Посмотрите на каждого по очереди. Вам ничего не приходит на память? Всмотритесь пристальнее, прошу вас.
И Бентон всмотрелся, ясно осознавая, что и сам подвергается столь же внимательному наблюдению.
– Жаль, моя память не отличается особой остротой, – сказал он, – но, если не ошибаюсь… То есть я почти уверен, что, не считая моего студента, ни с кем из них прежде не встречался до сегодняшнего приезда сюда. Еще одно исключение – сам мистер Элиот. Он однажды посещал наш колледж.
Шун с улыбкой покачал головой.
– Занятно, – пробормотал он. – Занятно, как и многое из того, что происходило с нами и еще только произойдет. Мне почему-то приходит на ум слово Маскат – или это был Дункот? Бентон, неужели ничего не вспоминается? Всмотритесь еще раз, мой дорогой.
И Бентон посмотрел. На этот раз прямо на Белинду.
– Нет, – сказал он в явной попытке прекратить разговор. – Ничего не вспоминается. Никаких ассоциаций или связей.
Шун озадаченно покачал головой.
– Мисс Кейви, – спросил он, словно действительно решил оставить неприятную тему, – меня очень интересуют всевозможные тайные заговоры. Давайте побеседуем о них.
