Мистер Элиот явно оценил по достоинству литературную эрудицию сыщика.
– Да, что-то похожее. Но вы же теперь видите, насколько реальной оказалась причина для моей тревоги, когда я связал все это с рассуждениями экспертов обо мне и Пауке? А тем более с тех пор, как начались безумные трюки шутника. И мои метафизические гипотезы стали простейшей попыткой уйти от столь неприятной вероятности, найти хоть какое-то успокаивающее объяснение. И только после того, как пропавшая картина обнаружилась столь нелепым образом, я понял, что могу смело исключить обе томившие меня мысли. Ни одна из возможных моих личностей, если даже допустить случай раздвоения, не повела бы себя подобным образом… Хольм, дружище, не позволяйте им чрезмерно себя эксплуатировать.
Таким образом, новая уверенность, обретенная мистером Элиотом, выглядела не только хрупкой, но и основанной на глубоко ошибочном суждении. Та же «мисс А», просыпаясь в перевернутой вверх дном спальне, наверняка приходила к тому же вполне рациональному выводу, что ни одна ее побочная ипостась не способна на такое. Но едва ли сейчас стоило объяснять подобные вещи мистеру Элиоту – Эплби уже собрался перейти к другой теме, когда его собеседник снова перехватил инициативу:
– Не уверен, поймете ли вы меня, если скажу, что мнение Чоуна было основательно поколеблено, потому что крайне заинтересовало меня самого. Оно захватило мое воображение. А мое воображение, чтобы вы знали, легко уподобить мускулатуре профессионального спортсмена-борца – оно чрезмерно развито и натренировано до такой же опасной степени. Я предположил, что теория Чоуна верна, и стал раздумывать над различными непредсказуемыми последствиями, вытекающими из нее, как если бы работал над новой книгой. Крайне увлекательно, но в результате угнетающе, особенно после того, как Чоун выступил с еще одной гипотезой: теперь он считает, что, сам того не замечая, я играю напускную роль, то есть актерствую.
Эплби улыбнулся.
– Не знаю, нужно ли упоминать об этом, но, насколько мне известно, он даже консультировался по этому поводу с Питером Хольмом.
– Консультировался с Хольмом? – Мистер Элиот был откровенно поражен.
– Кажется, Чоун теперь склоняется к мысли, – Эплби внезапно решил подвергнуть еще одной проверке вновь обретенную мистером Элиотом уверенность в себе, – что вы не полностью осознаете наличие своей второй личности. Понимание неадекватности собственного поведения маячит лишь где-то на пороге вашего ума. Вы объединяете свое осознание происходящего в одное целое. А потому, выражая недоумение по поводу выходок шутника, до известной степени вынуждены прибегать к актерству. Вот почему Чоуну понадобилось профессиональное мнение Хольма.
– Он весьма дотошен, – бодро отозвался мистер Элиот, – и я могу быть только благодарен ему за проявленную тщательность. Вам известно, как реагировал на его расспросы Хольм?
– Мне кажется, он не видит в вашем поведении никаких признаков актерской игры.
– А что же Чоун?
– Чоуна это только убедило в сложности вашего случая.
Мистер Элиот внезапно громко и искренне рассмеялся.
– Руперт, мой милейший кузен, – тот как раз катил мимо свою тележку с грудой стульев, – ты выглядишь персонажем карикатуры из «Панча» на тему «Что будут делать представители имущих классов во время всеобщей забастовки трудящихся».
Потом он повернулся к Эплби с внезапно помрачневшим лицом.
– Видите, я снова выразился совершенно неверно. По поводу имущих классов. Потому что Руперт не владеет никаким имуществом. И боюсь, у него есть полное основание обижаться на подобные реплики. Он хороший малый, наш Руперт. Но к нему надо относиться с пониманием… Какая красивая декорация! – Молодая женщина из Челси проносила мимо гротескное изображение раковины из папье-маше, под прикрытием которой Гиб Оверолл собирался декламировать стихи Уэджа. – Хотя кому-то она может показаться грубоватым намеком. Надеюсь, номер не ранит чьих-то чувств. Все эти глупые шутки сделали наших гостей излишне нервными и уязвимыми.
Эплби с трудом сдержал желание ухватить мистера Элиота за плечи и слегка встряхнуть. Тот снова старался отстраниться от проблемы, скрыться от нее, как автор надежно прячется за крепко скроенным сюжетом своей книги. В нем просматривалось и ощущение одержанной над кем-то победы, крупного достижения, которое опять-таки может испытывать писатель, завершивший последнюю главу своего полного загадок нового произведения. И Эплби решил пустить в ход самую мощную артиллерию, какая только была в его распоряжении.
– Дурость-Холл, – сказал он. – Многие считают, а моя сестра, кажется, первой догадалась об этом, что так вы назвали усадьбу, где происходит действие «Полуночного убийства».
– И Патришия совершенно права.
– Кто еще знал об этом?
– Могли знать практически все. Мои рукописи свободно хранятся в буфете, куда каждый имеет доступ. Но я, разумеется, предпочел бы, чтобы туда никто не влезал, если уж быть до конца честным. – Честность явно далась мистеру Элиоту с изрядной долей неловкости. – И, насколько мне известно, только Арчи имеет дурную привычку заглядывать в них. Из чисто дружеского любопытства, как я полагаю. Хочет знать, как продвигается моя работа.
И мистер Элиот, явно благостно настроенный, снова просветлел лицом, высказав это предположение.
– Убийство должно быть совершено в полночь в Дурость-Холле. Каким образом?
Мистер Элиот беззаботно покачал головой.
– Об этом, мой дорогой Джон, я не имею понятия. Я порвал и выбросил рукопись, как только обнаружил происходящие с ней странности. А это случилось еще до того, как я продумал детали убийства. И вообще, не могу не отметить, что в последнее время у меня сложилась манера откладывать описания убийств, насколько это возможно. Они, видите ли, не доставляют мне прежнего заманчивого наслаждения – эти смертоносные выдумки.
– Понимаю. А теперь, если не возражаете, давайте перейдем к самому существенному вопросу во всем этом деле – к ясновидению шутника, если вы не предпочитаете другого термина. Он мог узнать название усадьбы из вашей рукописи. Но действительно ли он продемонстрировал какое-либо знакомство с вашими замыслами для «Полуночного убийства», которые вы так и не успели доверить бумаге? Я имею в виду такие же знания деталей ненаписанного до конца произведения, какие, как нам показалось, он имел о «Дне Рождения»?
– О, бог ты мой, да, конечно. – Безмятежное спокойствие мистера Элиота стало раздражающе напоминать обычное состояние сэра Арчи. – Несколько обнаруженных мной изменений, внесенных в рукопись, предполагали знакомство с определенными идеями, которые я вынашивал для более ранних книг о Пауке, но потом полностью отверг.
– Идеями, которые вы совершенно определенно не записывали, – пусть даже в виде самых примитивных черновых набросков? Идеями, которыми вы совершенно определенно ни с кем не делились в случайном разговоре и не упоминали о них?
Эплби чувствовал, что мистер Элиот готов в любой момент завершить разговор и ускользнуть, а потому проявлял поспешность, хотя и сожалел об этом.
– Именно так. Я никогда ни с кем не обсуждаю своих будущих книг, поскольку есть множество гораздо более интересных тем для разговоров. – Теперь мистер Элиот улыбнулся, как померещилось Эплби, со снисходительностью профессионала. – Я ни разу не обсуждал их даже с собственным секретарем. И у меня нет привычки делать предварительные наброски, потому что любая черновая запись, найденная через неделю, может не только расстроить меня, но и привести в самое дурное расположение духа, чуть ли не в ярость. Исключение составляют, конечно, – лицо мистера Элиота приобрело неожиданно мечтательное выражение, – мои черновые записи к труду о Поупе. Мне уже начинает казаться, что из них вырисовывается что-то настоящее и большое.
Мистер Элиот вздохнул.
– Вы говорите об идеях, – осторожно продолжил Эплби, – достаточно цельно оформленных, а не о простых проблесках мысли?
– Определенно о четко оформленных идеях. По непостижимым причинам в отношении Поупа меня посещают действительно оригинальные мысли – в противном случае сочинение выходило бы невыносимо скучным. Объясню, в чем разница. Мысли, к которым, как представляется, имеет доступ наш злоумышленник, просто приходят мне в голову и сохраняются там. Если они становятся мне нужны, я нахожу для них применение… Нам просто необходимо к будущему году сделать этот театральный зал хотя бы чуть более привлекательным. Раз в нем собирается такая аудитория, как сегодня, мы обязаны принимать этих милых людей в более комфортабельных условиях.
