Эплби лишь повторил просьбу, расширив число персонажей.

– Расскажите мне о Буссеншуте, Бентоне, Шуне и Бердвайр.

Уинтер задумался.

– Позапрошлым вечером мне понадобилось получить для Тимми разрешение на отлучку сюда. Такое разрешение уполномочен дать только Бентон. В нашей преподавательской гостиной Буссеншут упомянул, что собирается посетить Шуна и взглянуть на древний папирус. Невольно возникла тема манускрипта, найденного Бентоном в Леванте, и у меня появился шанс вставить слово о миссис Бердвайр и ограблении ее дома. Услышав имя этой дамы, Бентон пришел в необъяснимое волнение, и Буссеншут, от которого ничто не укроется, был этим весьма заинтригован. Одно из его излюбленных мелких развлечений состоит в издевательствах над Бентоном любыми доступными способами. Он, вероятно, решил, что у миссис Бердвайр имеется на Бентона какой-то компромат, и, будучи человеком предприимчивым, не откладывая, взялся за нее. А теперь, будьте любезны, найдите связь между приведенными мной фактами и, скажем, надписью Дурость-Холл.

– Мне кажется, – вне всякой связи произнес Эплби, – что нам пора готовиться к обеду.

Уинтер успел забыть, насколько голоден. По всей видимости, Эплби заслуживал доверия, но Уинтер не мог избавиться от все еще звучавшей в ушах фразы Бентона: «Мне бы хотелось познакомиться с Шуном». Он сразу ощутил себя не в своей тарелке, а с поспешным прибытием в Раст это ощущение только усугубилось. Вспомнив свои неуклюжие маневры при попытках выудить информацию из мисс Кейви и Уэджа, Уинтер мысленно обозвал себя докучливым дураком. Все его усилия не дали ничего нового для понимания тревожного и, вероятно, зловещего дела Паука. Абсолютно ничего.

Ничего. Уинтер – дилетант, взбунтовавшийся против профессионала, посмотрел на Эплби и внезапно ощутил себя неловким и усталым человеком, занимающимся пустяками. Причем пустяками уже знакомыми. Много лет назад он оказался точно в таком же положении…

– Я все понял!

Эплби бросил на него изумленный взгляд.

– Самую суть происходящего. Способность шутника проникать в мысли Элиота. Я… – Уинтер внезапно стал осторожнее в выражениях. – Я увидел вероятное решение загадки.

– Если вам это действительно удалось, что ж, можно собирать вещи и отправляться по домам. Раскройте эту тайну, и все остальное станет ясно как день.

– Именно, – кивнул Уинтер, – и смысл стихов Вордсворта тоже.

– А это здесь при чем?

– Мы сами цитировали Вордсворта. А мое объяснение проливает свет на его мысли. Как и на Платона.

Теперь профессионал Эплби выглядел совершенно сбитым с толку.

– С меня вполне хватит, – сказал он, – если вы объясните мне происшедшее с Элиотом.

– Это не столько само объяснение, сколько путь к нему. Но думаю, здесь и заключена истина. И если разобраться, то я постиг ее уже через десять минут после своего появления в Раст-Холле.

– Бог ты мой!

Уинтер взглянул на собеседника уже не столь уверенно.

– То, что доказательства существуют лишь в сознании самого Элиота, полностью соответствует природе вещей. Я имею в виду доказательства ясновидения мошенника. Случайная гибель секретаря в авиакатастрофе могла только усилить подозрения, что с рукописями кто-то манипулировал, но невероятная проницательность шутника – целиком и полностью основана на вере в это самого Элиота. А Элиот ошибается. Парамнезия!

– Что-что?

– Ощущение, что нечто уже происходило с тобой прежде. Оно лежит в основе всех доктрин реинкарнации, теории воспоминаний Платона, природного мистицизма, свойственного, в частности, Вордсворту… А меня такое чувство посетило вчера, когда я сидел здесь за обедом. Это случалось со мной раньше.

– И действительно случалось?

– Нет, разумеется. Должно существовать простейшее психологическое объяснение. И, как мне представляется, лучшее из них было предложено Хэвлоком Эллисом. В его представлении сознание выглядит подобием двухэтажного дома. Верхний уровень занимают сиюсекундные ощущения и впечатления. Нижний уровень – память. Но порой наше восприятие текущей реальности опускается вниз, а мы не замечаем этого. Оно напрямую сливается с памятью. И наоборот – на мгновение (притом что в окружающем на самом деле ничего не изменилось) память всплывает на поверхность и смешивается с тем, что на самом деле творится вокруг нас. В результате и возникает обманчивое чувство, будто происходящее сейчас уже случалось с нами прежде.

– Очень ясное объяснение широко известного феномена.

– Но для этого феномена сознание некоторых людей более открыто, чем у других. И моя идея заключается в том, что Элиот особо предрасположен к парамнезии. Перед ним возникает ситуация, а он вдруг чувствует убежденность в том…

– В чем «в том», мой дорогой Уинтер?

– Что эта ситуация уже возникала прежде, но только в его сознании.

– Именно. Только в его собственном сознании. Подобное уточнение кажется мне крайне важным. Если он страдает парамнезией, то в ее очень странной форме. Он ведь не думает: это случалось со мной прежде. Он считает: это когда-то существовало в виде плана, который я только обдумывал. Он полагает, что нечто, запомнившееся ему всего лишь как собственная фантазия, теперь актуализируется и оживает. И в том, что здесь срабатывает механизм парамнезии, я сильно сомневаюсь. Но ваше предположение, – Эплби задумчиво посмотрел на Уинтера, – так или иначе относится к числу первоклассных гипотез.

– Спасибо. Вероятно, этот вопрос мог бы рассмотреть Чоун.

– Вот это точно. Кое о чем я сам хотел бы спросить у Чоуна, – сказал Эплби.

Почти всем стало известно, что мисс Кейви провела эксперимент. Поставила, так сказать, практический опыт. Вскоре после разговора с Уинтером она отправилась в поселок Раст и нашла мужчину, за полкроны повесившего у нее на глазах пару щенков. Мисс Кейви совмещала объективный и полный подробностей рассказ об этом с обедом почти на трезвую голову. Она разбавила водой кларет, который разбавлять не следовало, а за омлетом, специально приготовленным для нее без жареных почек, готова была повторять свой рассказ любому, кто его еще не слышал.

Подобно всем впечатлительным людям, мисс Кейви честно выдавала желаемое за действительное и охотно подменяла понятия. Она вовсе не хотела, чтобы щенков вешали, и даже не догадывалась, как такое могло взбрести в голову тому мужчине. Это был молодой еще человек, воплощавший собой, по мнению мисс Кейви, наилучший тип сельского жителя, и она беседовала с ним о самых общих вопросах исключительно в целях более полного понимания настроений и языка народных масс. Она любила тип здорового духом, физически крепкого, немногословного провинциала, не реагировавшего на капризы природы. Мисс Кейви накапливала такого рода материал, как правило, довольная проделанной в гуще народа работой. Иногда она выбирала людей постарше, которых разделяла на части, а потом снова соединяла с помощью своей пишущей машинки, сидя рядом с камином в фойе какой-нибудь деревенской гостиницы. И дух самой Джордж Элиот, несомненно, витал где-то рядом в такие моменты. Но чаще она все же отдавала предпочтение молодым, и тогда из ее записок рождались образы, многим казавшиеся поразительно схожими с героем «Любовника леди Чаттерлей», как и сами тексты, из которых она убирала слова и выражения, способные помешать ее сочинениям занять место на полках пуританских библиотек. Именно в поисках нового материала мисс Кейви и вступила в беседу с молодым человеком в Расте. Разговор начался вполне дружески, но постепенно перерос в весьма доверительный, а по ходу откровенного рассказа о себе мисс Кейви не могла не упомянуть о проблеме, с которой столкнулась в своем творчестве. Молодой человек предложил ей подняться по лестнице в амбар. И мисс Кейви согласилась. На улице как раз пошел дождь, объясняла она причины такого поступка.

Задним числом мисс Кейви считала, что неискушенного деревенского паренька, видимо, испортили контакты с городскими жителями. Оставив ее в амбаре, он ушел, но вскоре вернулся с двумя щенками, мотком веревки и крюком, напоминавшим те, на которых мясники подвешивают разделанные туши. Одного щенка он повесил в петле, а второго проткнул крюком: к счастью, при этом был, видимо, задет какой-то важный орган, потому что маленькое создание испустило дух мгновенно. Но крови вытекло много, и мисс Кейви сделалось дурно, причем так дурно (ну, не ирония ли судьбы вновь вмешалась?), что она не запомнила звуков, издававшихся умирающими щенками, и, таким образом, пережила жуткие мгновения совершенно напрасно. Она попыталась сбежать, но спуститься по лестнице в таком состоянии ей оказалось не под силу. И полкроны в результате стали скорее платой за помощь.