Итак, братья подняли мятеж, вступили в переговоры с польским королем (он же великий князь литовский) Казимиром, отправили свои семьи в Витебск, во владения Великого княжества Литовского, — и сами во главе своих удельных полков принялись блуждать по Северо-Западной Руси, чем демонстрировали старшему брату серьезность своих намерений.

Иван Васильевич III дважды посылал послов к братьям: сначала боярина Михайлова, потом — ростовского архиепископа Вассиана со своими боярами. Но Иван III не был бы самим собой, если бы и в данной ситуации не пробовал интриговать. Так, второе посольство от имени великого князя пообещало мятежникам прощение, а Андрею Углицкому еще и города Алексин и Коломну. Спрашивается: а как же Борис Волоцкий? Иван явно хотел вбить клин между братьями-мятежниками. Да и города, предложенные Андрею Углицкому, не назвать очень уж щедрым предложением: Алексин не так давно был сожжен дотла, а Коломна располагалась на «татароопасном направлении». Неудивительно, что Андрей и Борис отказались от милостей старшего брата.

Однако противостояние явно затягивалось, что было только на руку Ивану III. Братья-мятежники никак не отваживались на решительные действия, что превращало их выступление в фарс. Наконец «…князь Ондрей и Борись прислаша биты челомъ дьяковъ своихь, маши же ихъ великаа княгини печаловашяся сыну своемоу о нихь, великому князю. Князь же великий отмолви имь и не приа челобитья ихь.» Но тут уже Иван III начал брать бунтарей голубых кровей измором.

Вот в этот-то момент хан Ахмет и двинул свои отряды к реке Оке…

Теперь ситуация значительно обострилась. Великий князь посылает войска во главе с братом Андреем Меншим и сыном Иваном Молодым на Оку, а сам отправляется в Коломну. При этом он дает приказ сжечь Каширу.

Однако Ахмат, наученный горьким опытом, идет не к Оке, а к ее притоку Угре. По мнению Типографской летописи, именно там Ахмат решил ждать «короля или силы его». Впрочем, «…король же не иде к немоу, ни посла, быша бо ему свои оусобици, тогда бо воева Менгирей, царь Перекопской, королеву Подолскую».

Великий князь передислоцирует свои войска, отправляя их на Угру, а сам возвращается в Москву «…къ всемилостивому Спасу и пречистой госпожи Богородици и ко святымъ чюдотворцемъ, прося помощи и заступлениа православномоу хрестъяньству». Но Иван III полагался не только на молитвы. Там же, в Москве, он наконец-то внемлет просьбам матери (а вернее — уступает нажиму обстоятельств!) и прощает братьев. И не просто прощает — он жалует мятежных братьев: Андрею Большому отдает Можайск, т. е. большую часть удела умершего Юрия; а Борису достается целый ряд сел. Главное условие пожалований — братья должны со своими отрядами явиться на Угру. Что вскоре и было сделано. Кроме того, великий князь отдает приказ сжечь московский посад (и наверное, не только московский), а жену с малолетними детьми и казну отправляет в Белоозеро — за что Софью Палеолог москвичи потом будут очень не любить. Сам он все это время живет вне Москвы, в Красном сельце, ибо горожане с крайним неудовольствием встретили его приезд. По словам Софийской Второй летописи, москвичи говорили: «Егда ты, государь князь велики, надъ нами княжишь въ кротости и въ тихости, тогды насъ много в безлепице продаешь, а нынеча разгневивъ царя самъ, выхода ему не плативъ, насъ выдаешь царю и татаромь». Наконец, поддавшись увещеваниям ростовского архиепископа Васси-ана, 3 октября Иван III отправляется в Кременец, поближе к Угре. Там же татары четыре дня настойчиво искали лазейку в московской обороне, но так и не нашли. Тогда «…великий князь послал Ивана Товаркова с челобитием и с подарками, умоляя, чтобы он отступил прочь и своего улуса не разорял. Царь же отвечал: “Советую князю добром, чтобы он сам приехал и бил челом мне, как его отцы били челом нашим братьям в Орде”. Князь же великий побоялся к нему ехать, опасаясь измены и злого умысла. И когда царь услыхал, что князь великий не хочет к нему ехать, то послал к нему сказать: “Если сам не хочешь ехать, то пришли сына гит брата”. Князь же великий этого не сделал. Царь снова послал к нему, так говоря: “Если сына и брата не присылаешь, то пришли Никифора Басенкова”. Тот Никифор был в Орде и много подарков от себя татарам дарил, потому и возлюбил его царь и князья татарские. Князь же великий и того не сделал», — свидетельствует Софийская Вторая летопись. В этом отрывке два любопытных момента. Во-первых, по версии Софийской Второй летописи, Иван III просит Ахмата не разорять «своего улуса» (?!). Во-вторых, в переговорах затрагивается исключительно вопрос подчиненности — хан сначала требует личного изъявления покорности великим князем, но с течением времени уменьшает свои притязания.

С 26 октября наступают сильные морозы. Угра постепенно покрывается льдом и перестает быть преградой татарской коннице. «…Егда же ста река, тогда князь великий повеле сыноу своему великому князю, брату своему князю Андрею и всемъ воеводамъ сь всеми силами прийти к собе на Кременець, боящеся Татарского прихожениа, яко да съвокоупляшеся брань и сотворять с противными».

Вот в этот-то момент и случилось «чудо на Угре»: «…егда отступиша отъ берегу наши, тогда Татарове с страхомь обьдержащее побегошя, мнящее, яко берегъ дааху имъ Русь и хотять с ними битися, и наши мнящи Татаръ за ними реку перешедшихь, за ними женоуть, и приидоша на Кременець… Бе дивно тогда сьвръшися Пречистые чюдо: едини отъ другыхъ бежаху и ничто женяше….И тако избави Богъ и Пречистая Рускоую землю отъ поганыхь. И бе бо тогда стоудень и мрази велицы, а царь побежалъ ноября 11».

Правда, разные летописи указывают различные даты отступления татар: и 9 ноября, и 10-е, и 11-е. Исследователи объясняют этот факт тем, что татарское отступление происходило по широкому фронту и, вероятней всего, не в один день.

Татарское отступление было столь неожиданно для русских, что его приписывают исключительно вмешательству высших сил; в Софийской Второй летописи даже есть такой пассаж: «…Все это я написал не для того, чтобы кого-нибудь упрекнуть, но для того, чтобы не возгордились несмысленые в своем безумии, так говоря: “Мы своим оружием избавили Русскую землю”. Но пусть они воздадут славу богу и пречистой его матери богородице, которые нас спасли, пусть несмысленые очнутся от такового безумия, а добрые, мужественные, услышав все это, приумножат брань к брани и мужество к мужеству за православное христианство против бусурманства».

Во всей этой «чудесной» истории масса непонятностей. Прежде всего: почему же войска Ахмата не ринулись на Московскую Русь? Почему они так долго топтались на месте в ожидании подхода войск Казимира — даже когда стало понятно, что помощи не будет? Почему татары не попытались обойти Угру до морозов? Почему Ахмат дал втянуть себя в бесплодные переговоры? Почему не отменил отступление, когда стало понятно, что московское войско начало отход в глубь территории?

Но чтобы ответить на эти вопросы, сначала нужно разобраться с теми тремя легендами, о которых шла речь в начале главы.

Итак.

Судя по всему, легенда о растоптанной ханской басме не имеет под собой основания. Действия Ивана III по отношению к хану Ахмату в высшей степени дипломатичны — и вряд ли осторожный и расчетливый Иван III стал бы дергать тигра за усы, провоцируя нападение.

Вторая легенда — о взаимном бегстве двух войск, объятых страхом, — также не подтвердилась. Оба войска отступили от Угры — и, заметим, сделали это в лучших традициях синхронного плавания. Вот только причины такой синхронности остались за рамками летописного изложения.

Третья легенда — о роли Софьи Палеолог в деле освобождения от татарщины — как бы тоже не подтвердилась. Судя по летописным сведениям, великая княгиня отнюдь не искала лавров Жанны д'Арк, а уехала аж на Белоозерье, куда, кажется, никогда не ступала нога татарина. Софийская Вторая летопись язвительно замечает: «…возвратилась из бегов великая княгиня Софья, ведь она бегала от татар на Белоозеро, хотя ее никто не гнал». Российский историк Ю.Г. Алексеев в своем исследовании, посвященному Ивану III, высказался по этому поводу еще резче: «…в источниках нет и намека на политическую роль Софьи. Совет “прервать [татарскую] зависимость”, во всяком случае, был бы несколько запоздавшим — “зависимость” прервалась с момента вокняжения Ивана Васильевича…»