Еще более обнадеживающим для Дмитрия Донского был бы случай, когда бы Мамай и Тохтамыш сошлись в изнуряющем поединке за наследие Джучи. Тогда у великого князя были бы развязаны руки для внутренних дел.

И уж совсем шикарной была бы ситуация, если бы частную победу в борьбе за золотоордынский стол праздновал Мамай. В результате этой эвентуальной победы: а) у безродного Мамая все равно не было ни единого шанса закрепиться в Ак-Орде и б) у Мамая не осталось бы сил противодействовать Дмитрию Донскому.

Объединив Орду и разбив Дмитрия, Тохтамыш выступил против своего недавнего благодетеля Тамерлана. Это выступление закончилось для самоуверенного Чингисида более чем плачевно. Дважды — в 1391 и 1395 гг. — Тамерлан разбивал «гения» Тохтамыша, дошел до Волги, где разорил оба Сарая и Астрахань, а передовые отряды Тамерлана захватили и разграбили город Елец, тогдашний русский форпост в Степи.

Впрочем, Тамерлан не покусился на русские города. По преданию, войска Тамерлана неожиданно повернули назад из русских пределов в тот самый день, когда москвичи встречали образ Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, принесенный из Владимира. Именно с этого дня икона почитается как покровительница Москвы.

Благодаря «помощи» Тамерлана золотоордынское иго на время ослабло, хотя и не исчезло вовсе.

Нам же, ныне живущим, остается только сожалеть, что горячая натура Дмитрия Донского в свое время оставила без внимания совет преподобного старца — и принять этот урок свыше к сведению.

В лето 6988-е от Сотворения мира (или же в 1480 г. от Рождества Христова) золотоордынский хан Ахмат, озлобленный девятилетней невыплатой «выхода» (дани) великим князем владимирским и московским Иваном Васильевичем III, двинулся в великий поход на Московскую Русь. Однако великий князь Иван Васильевич не только не спасовал перед могущественным ханом, но, собрав войско, смело выступил против хана. Татарские и московские войска вошли в боевое соприкосновение на реке Угре — одном из притоков Оки. Московское войско находилось на левом, а татарское — на правом берегу. Однако все попытки татарского войска перейти на другую сторону реки успехом не увенчались. Простояв длительное время на правом берегу и не дождавшись помощи от союзника, польского короля Казимира, татарское войско вынуждено было повернуть восвояси. Событие это, отмеченное во множестве русских летописей, получило название «Стояние на Угре» (или же просто «Угорщина»).

Со временем Стояние на Угре обросло мифами и легендами.

Первая легенда, записанная в «Казанской истории», повествует о том, что великий князь Иван Васильевич «нимало убояся страха царева», «плевав» на басму[71], присланную ему ханом Ахматом, ее «на землю поверже и потопта ногами своима», а потом приказал умертвить послов Ахмата, кроме одного. Таким образом Иван Васильевич, если верить легенде, не только отказался признать власть хана, но и сделал это в особо оскорбительной и унизительной для золотоордынских ханов форме.

Легенда вторая гласит, что русские войска, когда ударили морозы и Угра покрылась льдом, начали отступать к Кременцу. У татар, решивших, что русские заманивают их в засаду, сдали нервы — и они, обуянные страхом, бросились бежать. (Правда, как утверждают Типографская летопись, и русское войско поддалось панике.) Напавший на татар «страх» был истолкован как благоприятное Божье знамение.

Третья легенда говорит о том, что свое решительное выступление против татар Иван Васильевич совершил не без нажима со стороны своей супруги — великой княгини Софьи, племянницы двух последних византийских императоров, — которая не желала быть супругой татарского данника.

Российские и советские историки всегда безоговорочно считали, что Стояние на Угре стало блестящей победой русского оружия, добытое «малой кровью». К примеру, историк Ю.Г. Алексеев писал: «…Отступив в степь, он (хан Ахмат. — А.П.) признал свое стратегическое поражение. Но это было больше, чем поражение. Это было крушение всей политической концепции Ахмата, всех его великодержавных амбиций….Главная объективная причина победы над Ахматом — создание единого мощного Русского государства…»[72]

Кроме того, «…”Угорщина” положила конец монголо-татарскому игу. Русское государство стало суверенным не только фактически, но и формально»[73] — указано в Большой Советской энциклопедии.

Но так ли это в действительности? И верно ли изложен ход тех далеких событий?

Для начала уясним, что же собой являло монголо-татарское иго.

«Монголо-татарское иго… Система властвования монголо-татарских феодалов над русскими землями в 13—15 вв., имевшая целью регулярную эксплуатацию завоеванной страны путем различных поборов и грабительских набегов….было установлено в результате Монгольских завоеваний в XIII в.

Русские княжества не вошли непосредственно в состав Монгольской феодальной империи и сохранили местную княжескую администрацию, деятельность которой контролировалась баскаками и другими представителями монголо-татарских ханов. Русские князья были данниками монголо-татарских ханов и получали от них ярлыки на владения своими княжествами. На территории Руси не было постоянного монголо-татарского войска. Монголо-татарское иго поддерживалось карательными походами и репрессиями против непокорных князей… Ежегодно из русских земель уходило в виде дани огромное количество серебра. “Московский выход” составлял 5—7 тысяч рублей серебром, “новгородский выход” — 1,5 тыс. Кроме того, русские князья были обязаны по приказу хана присылать воинов для участия в походах и облавных охотах (“ловитвах”)»[74].

Итак, согласно определению БСЭ, монголо-татарское иго держалось на трех столпах: во-первых, это выдача ярлыков на княжение и контроль за княжеской администрацией представителями золотоордынского хана, в том числе баскаками; во-вторых, это выплата в пользу Золотой Орды значительной суммы налоговых сборов; и в-третьих, это военные репрессии (походы и набеги) в отношении непокорных князей.

Почти полтора столетия Залесская Русь смирялась перед золотоордынскими ханами, только изредка выступая против особо невыносимых утеснений. Как правило, эти выступления были не сознательными и подготовленными актами сопротивления чужеземному порабощению, а лишь реакцией на сложившиеся обстоятельства. Исключением можно считать выступление великого князя владимирского Андрея Ярославича, который предпочел «бегати нежели царямъ служите», да и то с большой натяжкой. Все последующие великие князья, и прежде всего потомки Александра Ярославича Невского, предпочли именно «служить», а не «бегать». Взамен они получили золотоордынскую санкцию на власть в своих наследственных уделах — при условии полной покорности. И надо сказать, это их устраивало. Пик верноподданничества пришелся на княжение Ивана Даниловича Калиты. (Правда, на годы правления Ивана Даниловича и некоторое время после его смерти приходиться и т.н. «тишина великая», когда за 40 лет (с 1328 по 1367 г.) было отмечено лишь два локальных набега на русские пограничные земли.)

Однако по положению своему русские князья отнюдь не были «государями» своей земли. И если в отношении с соседями (свеями, немцами, литовцами) у русских князей были развязаны руки — они могли торговать с ними, воевать с ними, заключать договоры, — то в отношениях с золотоордынскими ханами изначально была заложена кричащая неравноправность. И отношения эти могут быть названы «вассальными» только в кавычках. Если в Европе отношения между сеньором и вассалом определялись договором и скреплялись определенной церемонией — оммажем[75], то ханы даже и близко не считали русских князей за ровню: русским князьям ничего не обещали, ни в чем им не клялись и, соответственно, никаких договоров с ними не подписывали. Даже выданный ярлык, по своей сути, был не свидетельством наследственных прав того или иного Рюриковича на свою законную «отчину», а ханской милостью, прихотью. Российский историк В.В. Похлебкин писал: «…общий характер бесписьменных, юридически не фиксируемых и односторонне неравноправных русско-ордынских отношений коренным образом менял всю систему представлений у многих поколений русских государственных мужей о международных внешнеполитических постулатах и нормах. Русские князья оказывались лично зависимыми от Орды, как крепостные, они привыкли к рабскому, унизительному положению, они культивировали приспособленческую психологию “двух моралей” и переносили, передавали все это уродливое и рабское в свои государства, практикуя затем на боярах, на дворянстве и особенно на своем народе те же самые приемы, которые применялись по отношению к ним в Орде. Представления о нормах права — как международного, так и государственного, а тем более личного — на несколько столетий были совершенно исключены из системы мышления русского народа. Его систематически приучали, воспитывали в обстановке последовательного, целеустремленного бесправия»[76].