Я знаю, что виноват.

А в чем, почему, - да велик ли прок

Доискиваться причин?

Лишь ты, старый клен, всё поведать бы мог,

Но нет, старина, молчи.

Закат, закат... В нем омой листву.

Он свеж, он недолог, но

Его усталому волшебству

Вернуться опять дано.

И год пройдет, или миллион,

Но под вечерний гобой,

Всё так же мы будем, мой добрый клен

Шептаться о прошлом с тобой.

2.

Луна сегодня опять полна.

На пустотелом хвоще

Играет Пан, и вновь патина

Луны на лицах вещей.

Мне странно, мне больно, я чей-то смех,

Но чей - пойми, разбери?

Лисица звездная нежит мех

У самой райской двери.

Ах, этот рай, он не про меня,

А может быть, он ничей?

Апостол Петр, на исходе дня

Сыграй на лунном луче.

Я вижу тонкие лица птиц,

Когда смотрюсь в зеркала.

Ведь та, кто следит за мной из-под ресниц,

Кто знает дорогу в Столицу Столиц

Меня в зазеркалье звала.

3. В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

Я не хочу сойти с твоих оленьих троп.

Я бережно рукой воды твоей касаюсь.

О да, здесь твой апрель, здесь всех загадок завязь,

Здесь не видать небес из-за воздушных строп.

Хотя бы взгляд мне брось! Хоть краешек ресницы,

Молю, заметить дай - и я рассыплюсь в свет.

Ты только что была? Тебя отвека нет?

Твое ли мне лицо мелькало в этих лицах?

Боишься ли меня? Я сам боюсь в ответ.

Но зрячая листва следит неутомимо

Мой каждый долгий шаг, твой самый легкий след.

Мы заперты внутри беззвучной пантомимы,

Но здесь нам не сойтись, - пустой кордебалет! -

И даже не шепнешь, что жизнь проходит мимо...

БУКОЛИЧЕСКОЕ

1.

В сиреневом роздыхе - стрепет цикад,

И на косяках - паутинные поросли.

То - август, и грома далекий раскат

Затих в полнозвучии спелого колоса.

Похоже, твоя затяжная волшба

Поставила нас где-то около времени.

Околица, зной, полосатый шлагбаум

Закрытым пребудет до ночи, до темени.

Нет, не Подмосковье, но Лаций округ.

В потемках - пенат шаловливые гомоны.

В клепсидре водица отбилась от рук,

И летосчисление, значит, поломано.

На стенах - страшилка прадедовских лат,

Вся в ржавых потеках, зазорах и вмятинах.

А, впрочем, не страшно... И Понтий Пилат

Еще не родился оформить Распятие.

2.

Во влажных всплесках иволожьих трелей,

Во всхлипах обомшелого колодца

Мы встретили с тобой конец апреля.

Когда еще такое доведется?

На скрепах ветра держатся лениво

Огромные, седые створы неба.

Мы тихо разворачиваем нивы

К тугим и гибким паволокам хлеба.

А мне - вольно же заносить в тетрадку

Обиняки, притворы, пересуды

И расставлять вдоль окон, по порядку,

Вином и светом полные сосуды.

Земля горчит, сверчки смеются скопом,

Все истины давно уже расхожи.

Как ни шалей над новым гороскопом,

А будет все иначе, непохоже.

Да, не ерошь воздушные затоны

В полночный час, и ряски звезд не трогай,

Коль за окном, под наговор Латоны,

Неслышно распускается дорога.

***

А величавый гнет всех девяти небес

Нам вновь переносить, как и во время оно,

Когда еще тела имели суть и вес,

И корабли текли по пустоши соленой.

Колхидское руно нам бередило сны.

Гиперборейский лот души еще не тронул,

И в золотых лучах подветренной весны

Дарило отдыхом земли тугое лоно.

***

...Я горло амфоры, - той, греческой, той, вечной,

Хочу ладонью сжать - и ощутить, как время

Пульсирует в глубинах древних глин.

А ты мне расскажи о зыби млечной,

А ты с меня сними чужое бремя.

Еще увижу я дельфиньих спин

Взметнувшиеся над водою арки,

И скалы неприступные Колхиды,

И ночь античную, где хор цикад, и ход

Задумчивых светил, что снова ярки,

И вспомню клитемнестровой обиды

Эсхиловый, эксодовый исход.

***

...А в воздухе в то лето пахло тмином,

Далекой гарью, изредка - дождями,

А так - простое пасмурное небо,

Не хмурое, не радостное - небо,

Смотрело мне в лицо, когда я взглядом

Верхушки сосен вымерить пытался.

Я рад, что нынче - непогода снова.

Я рад, что нынче - снова лихолетье.

Лет два десятка с рук стряхнув, я стану

У той развилки, где сосна паденьем

Мне верную дорогу преградила.

Она была величественна даже

В посмертии своём - рельеф глубокий

Коры, и хвои запах неподъёмный,

И стройный ствол. И чтоб не потревожить

Её покой, другой тропой пошёл я,

И бредил вслух, и птичьи песнопенья

Мерещились мне вспышками цветными.

Я миновал болото, не заметив,

И вышел к заколдованной дуброве,

Где два десятка лет пустил на ветер...

И образ стал свободен от эскиза,

Как грифелем, пройдясь по лету летом...

***

Нет, я почти уже не помню

Тех вечеров прозрачно-горьких,

С их непременной синевою,

И лесом, где когда-то волки

Водились, а теперь на хвою

Когтистая не ступит лапа,

Ну разве только лапа кошки

В леса сбежавшей понарошку,

Пока не станет дождик крапать...

Как жаль, что в жизни есть этапы,

Периоды... Хоть вейся мошкой,

Хоть притворяйся крупной сошкой,

А выйдешь всё равно растяпа...

И я уже не я - нас двое,

Скликаться нам не вижу толка.

А он тропинкою кривою

Идет там где закат и елки,

А на ботинках - глины комья.

***

Из серого простого кирпича

Построен город. Много за полвека

Кирпич очеловечился. Он стал

Щербат и порист. Он теперь похож

На грубую керамику начала.

В нём дышит первородство древних глин.

Он об Адаме вечерами грезит.

История проделала виток.

От городов, где так цвела искусность

(В ней изошла вся сила человека),

Вернулась к неприглядной простоте,

Которая никак не застит неба,

Которая, скорей, земле сродни.

А неприглядность время так смягчило,

Что больше мы о ней не говорим.

Ведь ныне - царство голубиных скал,

Да, птичьих гнёзд под жестяным карнизом,

Где так тепло птенцам, где иногда

Меж кирпичей трава еще пробьётся.