Я просыпаюсь. Я режу свой сон о хрусталь.

Лезвие ветра - в фасеточном саване ос.

Ёрзают буквы, и напрочь слетают с листа

В рдяное марево светом распятых берез.

Город скользит по ладони, и тонет в стерне.

Город сквозит привидением сквозь решето.

Если б его очертания стали верней...

Впрочем, наверное снова случится не то.

Лунные рвы рассекают собой горизонт,

Швы не свести, не получишь в итоге "алеф".

И в январе все нужнее становится зонт, -

Лед получил причитавшийся льду обогрев.

Бдительны звери на шторах, уже не уйдешь.

Падай себе в горловину расхристанных зим.

Были мы - камни, а вот - получается дождь.

Капли шутя пропадают в окружной грязи.

Пляшут растения свой затяжной контрданс.

Небо вцепилось рентгеновским зрением в мозг.

Я - Дон-Кихот, я скликаю своих Санчо Панс

Сбить мне с гортани трезвучьями ноющий воск.

Скоро коней поведут под уздцы в тишину.

Скоро огонь поведут к полынье на убой.

Я остаюсь, чтобы в лапы к кабацкому сну

Всласть загреметь с перепачканной вдрызг голытьбой.

Я остаюсь, я готовлю себе бубенец,

Шапку трехцветную правлю иглой тростника.

Если написана книга, то книге - конец.

Но бесконечен пустой перебор дневника.

***

Ветви, ветошь, сухая листва.

Небо брошено в звёздную просыпь.

Нас с тобою рука божества

Выводила неловко, как пропись.

Выводила строки поперёк

И почти разрывала страницы.

Вот и вышло, что мы между строк,

С древней теменью в пасмурных лицах.

А осенняя зыбится мгла.

Время хочет окончиться, только

Всё из мнимого смотрят угла

Клинописные дряхлые волки.

Их писали пораньше еще,

Только знаки им выдались проще.

Но и здесь иероглиф смещён,

Занимая чрезмерную площадь.

Только всё же они задались,

И горды своей твердой основой.

И за нами как из-за кулис,

Наблюдают из чащи сосновой.

Проведи же меня наискось,

Мимо линии волчьей, шерстистой.

Слишком многое не удалось

Слишком многое вышло нечисто.

Да, кривая вывозит не враз.

И еще мы заглянем, наверно,

В прорезь волчью, в острастку их глаз,

В их холодную древнюю скверну.

Или стоит дождаться утра?

Нам полночные гибельны тропы.

Так давай соберем для костра

Ветви, ветошь - и звездную копоть.

***

О, город без весны, что существует час!

Ты - сквозняка эскиз, мираж, эфемерида.

Как ты при этом всём переживаешь нас?

Которая из звёзд тебе отозвалась

И не даёт сойти в бескровный мрак Аида?

Ты тянешь в небеса не шпили, а мостки.

Бросаешь в облака огромные канаты.

Как ты при этом всём не глохнешь от тоски,

Когда архангелы, огнисты и узки,

Берут тебя своим отточенным охватом?

И паутин твоих холодная слюда

Разломится вот-вот на льдистые осколки.

Как ты при этом всём не веришь в "никогда"?

И как тебя еще баюкает звезда,

В сердцах баюкает, без цели и без толка?...

***

Чтобы в старости мне не пришлось поминутно краснеть,

Я хотел бы забыть, а еще откровенней - запомнить,

Как трава разверзает ложесна земли по весне

И стремится прогал между почвой и твердью заполнить.

В неуемной гордыне ростков, устремившихся ввысь,

Я провижу безудерж и буйство недружного роста.

Сколько тонких былинок, что вон из утробы рвались,

Снова примет она, став уже не утробой - погостом.

Я смотрю в эту буйную светлозелёную глушь,

В эту раннюю рвань, волокнистую, прелую накипь.

И прошу тебя, зрение, - выдержи, не занедужь:

Нам держать это виденье ныне, и присно, и паки.

СКЕРЦО В АРХАИЧЕСКОМ СТИЛЕ

C. Калугину

Моя душа совсем не задалась.

Она до срока так и не сумела

Себе усвоить собственную связь,

Но зыбилась без облика и тела.

Душа... Её занятье строить сны,

А после - жить в них. Из шумов лесных,

Из лепета дождей, стихов и мыслей

Дом возвести, где вёсны так свежи.

Она у звёзд подсматривает числа,

У музыки ворует чертежи.

А после в небе, где снуют стрижи,

Возводит стены, в тишине и ладе,

Из лунных вспышек на озерной глади.

Но именами Бога крепок свод,

Легендами, где кровь земли течет,

И кто не смог тайн уяснить постройки,

Увидит, как стирает ветер вмиг

Его мираж, чьи стены столь нестойки.

Да ведь и тот, кто в таинства проник, -

Он знает как фата-морганы зыбки.

Ежесекундно сменят склад и лик,

Едва заслышав плач далёкой скрипки,

И человеку нужно мастерство,

Движения души должны быть гибки,

Чтоб справно длить такое волшебство...

Я не сумел построить ничего...

И хаос снов неусмиренных, буйных

По жизни гнал меня. Сменялись луны,

И годы уходили без следа.

И стало мне мечтаться - "Пусть вода,

Неслушная, створится в крепь алмаза".

Моя мечта сбылась, пусть и не сразу...

Песчинку в море долго ждет моллюск,

Чтоб в жемчуг полированный отлиться.

Но я забыл - где труден даже спуск,

Уже подъему заново не сбыться.

И если трудно ветер в сталь сгустить,

То стали ветром более не быть.

Закат болел, как пролитая кровь.

Все тени, как одна, косили влево.

И ангел шёл ступенями миров,

Держа в руке седьмую Чашу Гнева.

И словно странник в теневых мирах,

Я напрочь заблудился в зеркалах,

Где сотни птичьих лиц, как гроздья, зрели.

А лунный луч метался по постели,

Как будто потревоженный больной.

И вот уже за млечной пеленой,

В той области, где зрак Альдебарана

Соседствует с ущербною Луной,

Он проступает как сквозная рана.

Шуршат во тьме багряные крыла.

На землю осыпается зола.

Он тени заострившиеся будит.

И только лик над раною сквозной

Сияет занебесной белизной,

Но влага гневно буйствует в сосуде.

Я этого не видел, я ослеп.

Но взгляд его сполна почуял кожей.

Он посмотрел в меня как в тесный склеп,

И вот я взвешен, вымерен, и прожит.

Дальнейшее - для тех, кто всё постигли:

Я брошен в жерло ангельского тигля.

И вольный ветер заострился в меч -

Небесный славно поработал молот:

Ни щербины, ни выемки, ни скола.

Теперь, земля, тебе не уберечь

Своих сынов от ангельского взмаха -

Укрытием была ты, станешь плахой.

Стальные к небу ринутся орлы.

Война собой охватит континенты.