Он всё же решился выйти и осмотреться. Пройдя из одного конца вагона в другой, Романенко не обнаружил ничего подозрительного. Он остановился возле выхода в тамбур и решил перекурить. Курил он редко. Ему не улыбалось заболеть раком лёгких или просто кашлять по ночам аки бешеный. Он курил только в моменты большого волнения, например, перед какой-нибудь ответственной и сложной военной операцией. Всё, что, случилось с ним за последние 10 часов, явно заслуживало одной сигареты.
Куря и стряхивая пепел в приоткрытое окно, Романенко размышлял над случившимся, над тем, кто стоит за вечерним нападением, над тем, что за информация находится на флешке, а главное над тем, что делать дальше, когда (и если) данные расшифруют. Пока что напрашивалась только одна мысль — нужно предупредить Гену о том, что, возможно, ему тоже грозит опасность. Ведь тот, кто на него напал, точно знал, что ему нужно, а значит, за ними следили. Эта мысль была настолько очевидна, что он сам себя начал ругать за то, что не додумался до этого раньше. Он тут же достал из кармана телефон и набрал номер Гены. В трубке раздался длинный гудок, за ним второй, третий…
— Ну же, Гена, бери трубку!
В трубке прозвучал последний гудок, а затем послышался сигнал, означающий, что дозвон окончен. Лёша повторно набрал его номер — результат был такой же. Он посмотрел на время — почти 3 часа утра.
— Зная Гену, он должен был взять трубку. Что-то здесь не так.
Романенко набрал его номер в третий раз, но на звонок никто не ответил. Тогда Лёша положил телефон в карман, терзаемый нехорошими мыслями.
— Нужно поскорее добраться до части, отдать флешку Роману и ещё раз попробовать связаться с Геной, — решил он.
Вся история с флешкой начинала попахивать жареным, и Алексей хотел как можно быстрее покончить с этой авантюрой. В этот момент его организм настойчиво дал ему понять, что если он в ближайшее время не посетит туалет, придётся менять ниже бельё заодно со штанами. Он подошёл к туалету и подёргал ручку — заперто. Что ж, видимо, не его одного припёрло в ночной час. Хотя он вышел из купе уже довольно давно, и за это время никто больше в тамбуре или коридоре не появлялся.
— Что-то ты, Лёша, стал слишком подозрительным… Спокойнее, нервы-то не казённые, — сказал он, успокаивая себя. — Может, у человека несварение.
Он продолжил смотреть в окно на проносящиеся тёмные силуэты деревьев и столбов, периодически поглядывая на дверь туалета. Минут через 5, к его большому облегчению, в туалете послышался шум спускаемой воды, а затем — щелчок открываемого замка. Романенко сделал шаг в сторону, чтобы не мешать человеку выйти… Прошло 5 секунд… 10… полминуты…
— Простите, вам уже не нужен туалет?
На его вопрос никто не ответил.
— С вами там всё в порядке? — спросил Романенко ещё раз.
Ответа не последовало и на второй вопрос.
«Надо всё же проверить, вдруг человеку плохо», — мелькнула у него мысль.
Его подозрительность мгновенно вернулась к жизни. Он очень аккуратно сбоку приоткрыл дверь, чтобы не подставиться под удар, если человек внутри вдруг решит резко открыть её. В образовавшуюся щёлку ничего толком не было видно. Он приоткрыл дверь чуть больше, чтобы увидеть зеркало на стене туалета и с его помощью оценить обстановку. В отражении он увидел обычный интерьер туалета, ничего и никого подозрительного. Тогда Романенко одним движением резко открыл дверь и буквально влетел в туалет, готовый ко всему… кроме того, что он увидел. Туалет был абсолютно пуст…
— Но… ведь… воду спустили… в замок открылся… но… как… Где? — Лёша недоуменно посмотрел по сторонам, пытаясь найти ответы на свои вопросы.
Он не мог поверить, что туалет пуст и решил осмотреть его: на окне была решётка из поручней — чтобы держаться, а само окно настолько туго открывалось, что даже Романенко потратил немало усилий, чтобы приоткрыть его. К тому же оно скрипело, и по-тихому его было не открыть.
— Нет, через окно он никак не мог уйти…
Алексей проверил все места, где можно спрятаться, хотя таких в туалете практически не было. Он даже поднял крышку унитаза, хотя прекрасно понимал, что человек туда физически не может поместиться.
— Чертовщина какая-то! Я ведь не сошёл ещё с ума. Я ведь чётко слышал звук слива воды, да и замок сам по себе не открылся бы. Если это трюк, то весьма искусный. Вот только зачем это всё делать?
После это он подошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение.
— Ну и рожа! С такой только вышибалой в третьесортном баре работать. Надо привести себя в порядок, а затем всё ещё раз трезво обдумать.
Он запер дверь, спрятал кортик в чехол, и всё же сделал то, за чем пришёл в туалет, посекундно оглядываясь.
Затем Лёша подошёл к раковине с зеркалом, наклонился и умыл лицо.
— Боже, что за ночка, и вообщ…. ЧТО ЗА?!
Уже почти выпрямившийся над умывальником Романенко вдруг заметил в зеркале человека, его одежда и внешность были примерно эпохи Чингисхана, с занесённым над своей головой ятаганом. Человек зло посмотрел на него и резко опустил ятаган. Настолько резко, что Лёше оставалось только глядеть в зеркало на приближающуюся смерть — хоть как-то среагировать он уже не успевал. Романенко предпочитал не закрывать глаза глядя в лицо опасности, не закрывать он их предпочёл и, глядя в лицо смерти. И не зря. Когда острие ятагана уже почти вошло в его череп, монгола (так он окрестил его про себя) как будто снесло волной наэлектризованного воздуха, он был с синеватым оттенком. Но монгола не откинуло, его просто стёрло, как будто он был нарисован акварелью. Романенко остался в туалете один.
— Что, черт возьми, это было?! — дрожащим и прерывистым голосом произнёс Романенко. Сердце его бешено стучало, а ноги стали как будто ватные.
Алексей простоял в таком положении, в каком его застал монгол ещё с минуту, не смея шевельнуться, напряжённый, как натянутая струна. Затем напряжение немного спало, он осторожно обернулся — как и ожидалось, никого за спиной не было. Он оглядел туалет, выглянул в тамбур — никого. Романенко был насквозь потный.
— Я же вроде не пью, травку не курю, не колюсь. Так какого лешего я видел в зеркале этого человека? И что с ним произошло? Куда он исчез? Что вообще происходит на этом чёртовом поезде?! Кажется, будет лучше, если я больше никуда не сунусь, а запрусь в своём купе и обдумаю всё там. Сейчас именно тот случай, когда лучше сначала сделать, а потом подумать. К тому же удостоверюсь в безопасности Белякова, не хватало ему ещё пострадать из-за меня.
Романенко ещё раз умылся, затем, не разгибаясь, резко обернулся — никого. Он вышел из туалета, закрыл за собой дверь. Затем повернулся в сторону коридора и уже собрался идти в своё купе, как вдруг в свете лампы, горящей возле туалета в другом конце вагона, он увидел тёмный силуэт. По росту — ребёнок, по длине волос — девочка, хотя точно не скажешь, видны только очертания фигуры. Шаг маленьких ножек — и силуэт скрывается в кабинке проводника. Только что умытое лицо Романенко вмиг заново покрылось липким холодным потом.
— Да что же это я… Обычное дело, проводник везёт свою дочурку от бабушки, живущей в Одессе обратно в Севастополь к маме. Или наоборот… Какая разница. Я что теперь собственной тени бояться должен? — Лёшу охватила злость. — Да, странно, что в пустом туалете сама слилась вода и открылась дверь — но, может, это теперь автоматика такая установлена, на каждой станции закрывать, после станции — открывать и воду сливать для чистоты… Ладно, допустим. А человек… Этот монгол… Ну, я просто устал, да и напряжение от прошедшего вечера сказывается — вот и мерещиться всякое, — он выдохнул воздух сквозь сжатые зубы, успокаиваясь.
Романенко решительно направился к своему купе, нарочито громко топая ногами. Уже открывая дверь купе, он бросил последний взгляд сначала влево — туда, где видел девочку, потом направо туда, где… Туда, где в свете лампочки в тамбуре, где он только что был, стоял тёмный маленький силуэт. Шаг — и силуэт скрылся за перегородкой, хлопнула дверца туалета. Романенко покрылся потом в третий раз.
