Корабль исполнил.

— На нем надпись, — сказала врач.

— Видишь? — Сеиварден нахмурилась, разбирая слова. — Видишь… что-нибудь?

— Божественная Сущность Восприятия, — сказал корабль. — Один из последних потерпевших поражение в тех войнах. Сейчас это музей.

— Не выглядит особо по-нотайски, — заметила доктор. — За исключением надписи.

— А надпись на этом, — сказала Сеиварден, указывая на изображение того, что вышел из Призрачного шлюза, — вся сожжена.

— Корабль, ты и в самом деле его не узнал?

Корабль ответил одновременно и врачу, и Сеиварден:

— Не сразу. Мне чуть меньше тысячи лет, и я никогда не видел нотайских кораблей непосредственно. Но если бы лейтенант Сеиварден не опознала его сама, я бы сделал это в течение нескольких минут.

— Ты бы сделал это, — спросила врач, — если бы мы доверились «Мечу Атагариса»? — И затем ей пришла в голову новая мысль. — А мог «Меч Атагариса» не узнать его?

— Вероятно, так и было, — сказала Сеиварден. — В противном случае он наверняка сказал бы своему лейтенанту.

— Если они оба не лгут, — заметила Экалу, слушавшая все это время из кают-компании. — Ведь они поворачивают сейчас назад, чтобы подобрать обломок, который могут также и пометить, и дать возможность кому-то еще позаботиться о нем.

— В этом случае, — заметила Сеиварден, — они полагают, что «Милосердие Калра» его не узнает. Что не кажется мне осмотрительным допущением.

— Я не отваживаюсь предположить, какого мнения «Меч Атагариса» о моем интеллекте, — изрек корабль.

Сеиварден усмехнулась.

— Доктор, попроси «Меч Атагариса» сообщить нам, что они выяснят, когда осмотрят этот… обломок.

В конечном счете «Меч Атагариса» ответил, что не обнаружил ничего интересного и впоследствии уничтожил отсек.

Дом гражданина Фосиф оказался самым большим из трех зданий, длинным двухэтажным сооружением с балконами, из полированного камня с черными и серыми прожилками и — то тут, то там — синими и зелеными пятнами, мерцавшими в меняющемся свете. Он стоял за широким прозрачным озером с каменистыми берегами и потрепанным деревянным причалом, возле которого была пришвартована маленькая изящная лодка со свернутыми белыми парусами. Вокруг высились горы, берег озера окаймляли мох и деревья. Чайная плантация — я видела ее, когда мы подлетали: извивающиеся бархатистые зеленые полосы, бегущие по склонам гор и вокруг обнажений черного камня, — пряталась за гребнем горы. Температура воздуха была 20,8 градуса по Цельсию, легкий и приятный ветерок доносил запах листьев и холодной воды.

— Мы на месте, капитан флота! — воскликнула гражданин Фосиф, выходя из своего флаера. — Мир и спокойствие. В других обстоятельствах я бы предложила рыбалку на озере. Катание на лодках. Подняться в горы, если это вам нравится. Но даже просто находиться здесь приятно. За главным зданием — отдельная баня, напротив того места, где вы сейчас стоите. Большая ванна — по крайней мере человек на двенадцать, много горячей воды. Это постройка ксхаи. Варварски роскошная.

Раугхд подошла и встала рядом с матерью.

— Напитки в бане! С этим ничто не сравнится после долгой ночи. — Она ухмыльнулась.

— Раугхд удается устроить долгие ночи даже здесь, — весело заметила Фосиф, пока подходили капитан Хетнис и ее вспомогательный компонент «Меча Атагариса». — Ах, вернуть бы молодость! Но пойдемте же, я провожу вас туда, где вы расположитесь.

Сине-зеленые пятна в камне здания вспыхивали и гасли, по мере того как менялся угол, под которым мы на него смотрели. Вокруг другой стороны дома шла широкая полоса плоских серых камней, густо поросших мхом в тени двух больших деревьев. Слева тянулся овал низкого строения, ближняя длинная сторона — из дерева, ближний торец и, предположительно, дальняя длинная сторона — из стекла.

— Баня, — сообщила Фосиф, указав на нее рукой. По другую сторону покрытого мхом камня, дальше по дороге, которая шла через гребень горы и вниз, к дому у озера, стояло еще одно здание, из черного и сине-зеленого камня, двухэтажное, но меньше, чем главное, и без балконов. Вдоль всей его стороны, обращенной к нам, шла терраса; под большим деревом, увитым виноградными лозами, стояла группа людей, ожидавших нас. Большинство из них было одето в рубашки и брюки или юбки, которые выглядели так, словно их кропотливо соорудили из разодранных брюк. Ткань, некогда ярко-синяя с зеленым и красным, выцвела и износилась. Все люди были без перчаток.

Их сопровождала особа, одетая в ожидаемые и общепринятые куртку, брюки и перчатки, плюс немного драгоценностей. По ее чертам я предположила, что она — самиренд-надсмотрщик. Мы остановились в каких-нибудь трех метрах от этой группы, в тени широкого дерева, и Фосиф сказала:

— Только для вас, капитан флота, поскольку я знала, что вы бы хотели услышать, как они поют.

Надсмотрщик отвернулась и сказала собравшимся людям:

— Давайте пойте. На радчааи. Медленно и громко.

Одна из старших в группе наклонилась к особе, стоящей рядом, и сказала на дельсиге:

— Я же тебе сказала, что это не та песня. — Последовало несколько жестов и несколько слов шепотом под взглядом взволнованной надсмотрщицы, которая, видимо, не понимала причины задержки, затем раздался коллективный вдох, и они запели: «О вы, живущие под защитой бога, живущие всю свою жизнь в его тени». Я знала ее, каждую строку и каждый куплет. Большинство вальскаайцев, говорящих на дельсиге, пели ее на похоронах.

Это было сделано, чтобы утешить нас. Даже если они не знали причину нашего приезда, они не могли не заметить наши — мою и капитана Хетнис — выбритые головы и траурные полосы на лицах. Эти люди не знали нас; вполне возможно, не знали, кто умер. Мы представляли те силы, которые их завоевали и, вырвав из родного мира, отправили трудиться здесь. У них не было причин проявлять заботу о наших чувствах. У них не было причин считать, что кто-либо из нас достаточно знает дельсиг, чтобы понять слова. Они не могли предполагать, что мы поймем смысл их песни, даже понимая слова. Такие произведения преисполнены символической и исторической значимости, несут огромный эмоциональный заряд — но только для того, кто осознает эту значимость.

И тем не менее они ее спели. И когда они закончили, старшая сказала, кланяясь:

— Граждане, мы будем молиться за того, кого вы потеряли. — На совершенно понятном радчааи сказала, пусть и с сильным акцентом.

— Граждане, — ответила я, также на радчааи, не желая, чтобы здесь поняли, как я говорю на дельсиге, — мы очень тронуты и благодарим вас за вашу песню и ваши молитвы.

Надсмотрщица заговорила громко и медленно:

— Капитан флота благодарит вас. А теперь ступайте.

— Подождите, — вмешалась я. И повернулась к Фосиф. — Не окажете ли мне любезность, дав этим людям что-нибудь поесть и попить, прежде чем они уйдут? — Она прищурилась, не понимая. Надсмотрщица уставилась на меня с искренним неверием. — Это моя прихоть. Если это несколько неуместно, я с радостью все оплачу. Любое, что есть. Чай и кекс, быть может. — Я полагала, что такие вещи здесь всегда есть на кухне.

Фосиф оправилась от своего изумления.

— Разумеется, капитан флота. — Она сделала знак рукой надсмотрщице, и та, все еще ошеломленная моей просьбой, увела полевых рабочих.

Первый этаж дома, где нас поселили, представлял собой единое большое, открытое пространство, частично — столовую, частично — гостиную. В гостиной стояли широкие глубокие кресла и приставные столики, на которых лежали настольные игры с ярко раскрашенными фишками. В другой части комнаты мы ели яйца и суп из соевого творога за длинным столом с несочетающимися стульями, возле буфета, уставленного фруктами и кексами. Оконца в потолке потускнели из-за сумерек и облаков, принесенных ветром. На втором этаже из узкого коридора можно было попасть в спальни, причем каждая из них вместе с прилегающей гостиной отличалась тщательно подобранными цветами. Мои комнаты — оранжевые и синие, в приглушенных тонах; толстые мягкие одеяла на кровати тщательно обработаны, как я подозревала, чтобы выглядеть уютно поношенными и выцветшими. На первый взгляд могло показаться, что это не парадный сельский домик, но в нем все было тщательно разложено и расставлено.