— Я предлагаю, — повторила я, — сделать вас своей наследницей.

— У меня уже есть родители, — сказала Баснаэйд после трехсекундного молчания, не в состоянии поверить услышанному.

— Они прекрасные родители, — подтвердила я. — И заменить их не входит в мои намерения. Я бы, вероятно, и не смогла.

— Тогда каковы же ваши намерения?

— Быть уверенной, — отчетливо произнесла я, зная, что потерпела неудачу, придя к пониманию, что потерплю неудачу, — ради вашей сестры, что вы в абсолютной безопасности и имеете все, что пожелаете, в пределах досягаемости.

— Чего я желаю, — сказала Баснаэйд, так же взвешенно, как только что говорила я, — так это чтобы вы прямо сейчас ушли отсюда и больше никогда со мной не говорили.

Я низко поклонилась, как низшая по положению — тому, кто выше.

— Как угодно гражданину. — Повернувшись, я пошла вверх по тропинке, удаляясь от воды, от Сирикс, по-прежнему стоящей по колено в воде возле лилий, от Баснаэйд Элминг, оставшейся на берегу, чопорной и возмущенной. Даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, следует ли за мной лейтенант Тайзэрвэт.

Я знала. Я знала, какой будет реакция Баснаэйд Элминг на мое предложение. Но я думала, что этим утром лишь передам вежливое приглашение, а само противостояние пройдет позже. Я оказалась неправа. А теперь я знала, что капитан Хетнис ожидает в моих комнатах в Подсадье, потея в теплом неподвижном воздухе, и сухо, сердито отказывается от чая, который Калр Пять только что ей предложила. Идти на эту встречу в моем теперешнем настроении было рискованно, но, кажется, приличного способа избежать ее не находилось.

У входа в те комнаты, где сразу за открытой дверью невозмутимо стояла по стойке «смирно» Бо Девять, лейтенант Тайзэрвэт, о которой я совершенно забыла на пути сюда от берега озера, заговорила:

— Сэр. Прошу снисхождения капитана флота.

Я остановилась, не оборачиваясь. Обратилась мысленно к «Милосердию Калра», который показал мне озадачивающую мешанину эмоций. Лейтенант Тайзэрвэт несчастна, как и была все это утро, но ее страдание смешано со странным томлением — по чему? И совершенно новая веселость, которой я никогда в ней не видела.

— Сэр, прошу разрешения вернуться в Сады. — Она хочет вернуться в Сады? Сейчас?

Я вспомнила то поразительное мгновение наслаждения, когда она увидела в пруду рыбку, но при этом осознала, что после того совершенно не обращала на Тайзэрвэт внимания. Я была слишком погружена в свою встречу с Баснаэйд.

— Зачем? — спросила я резко. Не оптимальный, возможно, вариант ответа с учетом обстоятельств, но я сейчас находилась не в лучшей форме.

Какую-то минуту нервный страх не давал ей вымолвить ни слова, но потом она сказала:

— Сэр, может быть, я смогу поговорить с ней. Ведь она не велела мне никогда не обращаться к ней вновь. — Пока она произносила это, та странная, полная надежды веселость вспыхнула в ней ярко и резко, а с ней — и то, что я видела бессчетное число раз в молодых, эмоционально уязвимых лейтенантах.

О нет.

— Лейтенант, вы не должны появляться возле гражданина Баснаэйд Элминг. Мне не надо, чтобы вы вмешивались в мои дела. Гражданину Баснаэйд это определенно не нужно.

Я будто ударила Тайзэрвэт. Она чуть не отшатнулась, но удержалась, застыла на месте, потеряв на мгновение дар речи от боли и ярости. Затем сказала с горькой неудовлетворенностью:

— Вы даже не хотите дать мне шанс!

— «Вы даже не хотите дать мне шанс, сэр», — поправила я. Ее нелепые сиреневые глаза наполнились слезами ярости. Будь она просто семнадцатилетним лейтенантом, я бы ее отправила ее собственной дорогой, чтобы ее отверг объект внезапной безрассудной страсти, а затем дала бы ей выплакаться — о, какие океаны слез салаг-лейтенантов поглотила моя форма, когда я была кораблем, — а потом налила бы ей рюмку или три. Но Тайзэрвэт — не какая-то салага-лейтенант. — Отправляйся в свою комнату, лейтенант, приди в себя и умойся. — Еще рано, чтобы напиться, но ей нужно время, чтобы взять себя в руки. — После обеда у тебя увольнительная, чтобы прогуляться и как следует напиться. А еще лучше перепихнуться. Здесь полно более подходящих партнеров. — Интерес могла бы проявить даже гражданин Раугхд, но я этого не сказала. — Ты находилась в присутствии гражданина Баснаэйд целых пять минут. — И когда я это произнесла, стало совсем ясно, насколько это нелепо. Дело — не в Баснаэйд, на самом деле — не в ней, но это лишь добавило мне решимости держать Тайзэрвэт подальше от нее.

— Вы не понимаете! — воскликнула Тайзэрвэт.

Я повернулась к Бо Девять:

— Бо, отведи своего офицера в ее комнату.

— Есть, сэр, — сказала Бо, а я повернулась и вошла в помещение, которое служило прихожей наших маленьких апартаментов.

Когда я была кораблем, у меня были тысячи тел. За исключением чрезвычайных обстоятельств, если одно из этих тел уставало или испытывало стрессовое состояние, я могла предоставить ему перерыв и использовать другое, так, как человек может поменять руки. Если одно из них получало очень тяжелое ранение или переставало эффективно функционировать, мои врачи удаляли его и заменяли другим. Это было в высшей степени удобно.

Когда я была отдельным вспомогательным компонентом, одним из тысяч человеческих тел, частью корабля «Справедливость Торена», я никогда не оставалась одна. Я всегда находилась в окружении самой себя, и остальная часть меня всегда знала, если какое-то конкретное тело в чем-то нуждалось: в отдыхе, пище, прикосновении, ободрении. Тело вспомогательного компонента могло в любое мгновение ощутить себя подавленным или раздраженным или испытать любое другое чувство — это совершенно естественно: тела чувствовали. Но это было столь незначительно, когда речь шла только об одном сегменте среди остальных. Даже будучи охваченным сильным чувством или испытывая физическое неудобство, этот сегмент знал, что он лишь один из многих, знал, что остальные его части рядом, чтобы помочь ему.

О как мне не хватало остальной части себя! Я не могла дать отдохнуть одному телу или успокоить его, отправив на помощь другое, больше не могла этого. Я спала одна, тихо завидуя простым солдатам на «Милосердии Калра» с их маленькими спальными местами, где они отдыхали все вместе, стиснутые в тепле и близости. Они — не вспомогательные компоненты, и это не то же самое, не получилось бы, даже если б я оставила всякие притязания на чувство собственного достоинства и забралась бы туда вместе с ними. Я понимала это, знала, что этого было бы настолько недостаточно, что и желать не стоило. Но сейчас, в это мгновение, мне так этого хотелось, что, будь я на борту «Милосердия Калра», я бы это сделала, свернулась калачиком среди спящих Этрепа, которых показал мне корабль, и уснула бы, не важно, что этого оказалось бы недостаточно. Это было бы что-то, по крайней мере.

Ужасно, ужасно лишить корабль его вспомогательных компонентов. Лишить вспомогательный компонент его корабля. Возможно, не так чудовищно, как убивать людей, чтобы сделать из них вспомогательные компоненты. Но тем не менее отвратительно.

Я не могла позволить себе роскоши поразмыслить над этим. У меня нет другого, не столь разъяренного тела, чтобы отправить его на встречу с капитаном Хетнис. У меня нет часа или двух, чтобы поупражняться, или помедитировать, или выпить чаю, пока не успокоюсь. У меня есть только я.

— Все будет в порядке, капитан флота, — сказал «Милосердие Калра» мне в ухо, и на мгновение меня переполнило ощущение корабля. Спящие солдаты Этрепа, полуочнувшаяся лейтенант Экалу, счастливая и на сей раз совершенно расслабленная, Сеиварден в бане, напевающая: «Моя мать сказала, что все вращается», ее солдаты Амаат, доктор и мои Калр — все это вперемешку, в одно затопившее меня мгновение. Затем это исчезло — я не могла его удержать с одним-единственным телом, одним мозгом.

Я полагала, что мои мучения от потери себя и утраты лейтенанта Оун если и не пройдут, то ослабнут до терпимой, ноющей боли, — избавиться от них насовсем я и не надеялась. Но, всего лишь увидев Баснаэйд Элминг, я лишилась равновесия и не смогла справиться с ситуацией. И в результате только что не справилась как надо с лейтенантом Тайзэрвэт. Я знала об эмоциональных подъемах, которые испытывают семнадцатилетние лейтенанты. Имела с ними дело в прошлом. И какой бы ни была Тайзэрвэт, кем бы она ни стала, какими бы древними ни были ее воспоминания или самоощущение, ее телу по-прежнему семнадцать, и ее реакция на происходившее сегодня во многом напоминала отклик того, кто испытывает последние терзания юности. Я видела это раньше, понимала, что это, и должна была реагировать более разумно.