Безобидное, на первый взгляд, перечисление рассказчиком завсегдатаев гостеприимного дома Гэтсби автор снабжает жутковатыми деталями: тот спустя год-другой утонул, этот «ни с того, ни с сего однажды зимой в один день поседел», кто-то еще побывал у Гэтсби в гостях «как раз за три дня перед тем, как его упрятали за решетку, и так напился, что свалился на гравиевой аллее и автомобиль миссис Юлиссез Суэтт прошелся по его правой руке»... (еще одно упоминание об автомобиле и его — пока незначительной — жертве!). В крайнем случае не сам гость, так «его брат впоследствии задушил свою жену». И снова некто, «бросившийся потом под поезд метро на станции „Таймс сквер“. И еще один, которому „на войне отстрелили нос“»...

Во время короткого уединения с Гэтсби Дэйзи просит своего кузена — Ника Каррауэя — посторожить в саду «на случай пожара, наводнения или какого иного стихийного бедствия», разумеется, полушутя намекая на то, что поблизости находится ее муж. Но ощущение неминуемой беды не оставляет героев, и передается читателю, и присутствует едва ли не в каждом эпизоде книги, пока не обретает формы вполне конкретного прогноза:

«Так в сулящих прохладу сумерках мы мчались — навстречу смерти».

Какова же история Джея Гэтсби?

Фермерский сын, не выносивший бедности своей семьи и мечтавший о деньгах, которые давали бы средства жить на широкую ногу и открыли бы ему двери в свет, он больше года промышлял ловлей кеты, за исключением тех двух недель, которые провел в маленьком колледже, служа дворником, чтобы расплатиться за обучение. Однажды он подплыл к роскошной яхте, чтобы предупредить хозяина об изменении ветра. Богач задал ему несколько вопросов и оставил юношу у себя. Гэтсби был его шкипером, стюардом, секретарем... За эти пять лет его мечты обрели реальные очертания. Но после смерти богача Коди Гэтсби снова остался ни с чем: огромное состояние, завещанное ему хозяином, в результате юридических уловок было отсужено любовницей покойного. Когда Гэтсби в начале войны познакомился с Дэйзи, офицерская форма помогла ему выдать себя за человека ее круга. Девушка ответила на его влюбленность чувством не менее пылким и даже собралась ехать из своего родного Луисвилля в Нью-Йорк, чтобы проститься с ним, когда Джей отбывал в Европу. «Конечно, ее не пустили <...>, и больше она никогда не флиртовала с военными». Гэтсби храбро сражался, за что получил медаль и чин майора.

Дэйзи тем временем вышла замуж за богатого Тома Бьюкенена из Чикаго (правда, перед самым венчанием изрядно напилась и заявила было, что «пер-редумала», но была приведена и в чувство, и под венец).

А Гэтсби... лелеял мечту о ней. И, чтобы стать «достойным» девушки своей мечты, пустился в рискованные биржевые махинации, которые сделали его баснословно богатым. Он покупает роскошный особняк вблизи от дома Бьюкененов и через своего соседа Ника Карауэя приглашает к себе в гости его кузину Дэйзи. Он демонстрирует гостям великолепные интерьеры и даже гардероб, в приливе ребячества вываливая из него на стол десятки рубашек. Но это наивное хвастовство вызывает у Дэйзи не смех, не улыбку, а... рыдания.

Дэйзи не счастлива в браке. Том меняет любовниц, хотя ему кажется, что это не сказывается на супружеских отношениях. Когда у Бьюкененов родилась дочь, ее мать сказала странную фразу: «Я рада, что девочка. Надеюсь, она будет дурочкой: в этом мире для девушки лучше всего быть красивой дурочкой». (Заметим в скобках, что автор привел тут слова своей собственной жены, сказанные при рождении Скотти.)

Гэтсби полагает, что Дэйзи бросит Тома ради него. И прямо заявляет об этом Бьюкенену. Разражается скандал. Дэйзи уезжает с Гэтсби, причем сама садится за руль его автомобиля. Волей случая она сбивает выбежавшую на дорогу любовницу Тома, как раз в эту минуту поссорившуюся с мужем — владельцем автозаправочной станции. Женщина убита. Виновником ее смерти считают Гэтсби: и Том, и — с его слов — вдовец, который в припадке горя и отчаяния убивает Джея.

На похороны Гэтсби не прибыл никто из многочисленных завсегдатаев его раутов, балов и вечеринок даже чуть ли не постоянный приживальщик Клипспрингер ограничился телефонным звонком с просьбой вернуть ему забытые в доме Гэтсби теннисные туфли... Кроме Ника, отца Гэтсби, узнавшего о смерти сына из газет, и священника, на кладбище были только слуги и местный почтальон, да еще — совсем неожиданно — безымянный гость, виденный как-то Ником в библиотеке Гэтсби: тогда тот поражался, что на полках стоят настоящие книги, а не пустые переплеты... Теперь он озадачен отсутствием на похоронах «сотен людей» из общества покойного и сокрушенно произносит короткое: «Бедный сукин сын!»

Каков же Гэтсби в глазах самого Скотта Фицджеральда?

Профессор Я. Засурский рассуждает так: «Своего рода преклонение писателя перед Гэтсби отнюдь не означает, что он положительный герой для Фицджеральда». Странная фраза, если учесть, что «преклоняться» — значит «очень уважать, боготворить». Даже если можно уважать того, к кому относишься отрицательно, то боготворить его, согласитесь, никак нельзя. Засурский ссылается на английского критика Кросса: «Кросс усматривает в верности Гэтсби к Дэйзи проявление его „моральной некоррумпированности, которую Ник чувствует под покровом его коррупции“. Едва ли это так, — делает вывод Засурский. — Гэтсби практически становится человеком того же круга, что и Том Бьюкенен».

Но как тогда быть со словами Ника о том, что «все они, вместе взятые» не стоят Джея Гэтсби?..

Несостоятельна, на наш взгляд, и параллель, которую Засурский проводит между Гэтсби и Клайдом Гриффитсом: завистливый и алчный, трусливый и подлый Клайд несравним с широкой натурой Джея, его благородством: ведь Гэтсби готов взять на себя вину за несчастный случай на дороге, чтобы спасти Дэйзи.

Думается, автор потому и предоставил повествование Нику, что сам он не хотел давать оценки — особенно лобовые — ни герою романа, ни рассказанной истории. Отношение Ника к Гэтсби противоречиво, как, безусловно, противоречив и сам герой. Каррауэя восхищает его улыбка: «какое-то мгновение она, кажется, вбирает в себя всю полноту внешнего мира, потом <...> сосредоточивается на вас. И вы чувствуете, что вас понимают ровно настолько, насколько вам угодно быть понятым. <...> Но тут улыбка исчезла — и передо мною был просто расфранченный хлыщ».

С юных лет положенное Гэтсби себе за правило чтение для общего развития, о чем свидетельствует его давняя записная книжка, в результате приводит к собранию прекрасной библиотеки, и можно не сомневаться, что по крайней мере многие книги из нее он читал. Может быть, и это в известной степени сделало из него человека, способного в тридцать с чем-то лет хранить романтическую верность мечте пятилетней давности — мечте о женщине, у которой, по его собственным словам, «голос полон денег».

Энергия, деловитость позволяют Гэтсби в пять лет стать несметно богатым: молодость и любовь не могли ждать. В средствах он не был разборчив. И, как знать, быть может, тот звонок маклера по телефону, который после его гибели принял Ник, был роковым и, будь Гэтсби жив, его ждала бы катастрофа.

Впрочем, и любовь к Дэйзи кончилась катастрофой еще до трагических событий, последовавших за объяснением Гэтсби и Бьюкененов: ведь Дэйзи не подтвердила слов Гэтсби о том, что она готова бросить мужа! Скорее, наоборот, дала понять Джею, что все останется, как было до сих пор...

Разумеется, Ник прав: «живая Дэйзи в чем-то не дотянула до Дэйзи его мечтаний — и дело тут было не в ней, а в огромной жизненной силе его иллюзии». Но на замечание Ника, что прошлое невозможно вернуть, Гэтсби убежденно возражает: «Почему? Разумеется, можно!»

Быть может, как раз эта убежденность, эта верность мечте о недосягаемой любви, это желание отыскать себя самого — утраченного во времени, не понятого до конца самим собою, — быть может, это и делает Гэтсби романтическим героем, а книгу о нем — символическим романом? Ибо если речь здесь и идет о губительной власти денег, то не Гэтсби, а Дэйзи является жертвой этой власти, олицетворением которой выступает благополучный и самоуверенный, циничный и пошлый Том Бьюкенен.