Демократические симпатии Элиот проявились в романе «Адам Бид» (1859). Книга отличалась силой и правдивостью изображения здоровой крестьянской жизни, ясностью характеристик и определенностью мировоззрения: автор обосновал теорию «обыденного реализма», согласно которой, изображая «средних» людей, не следует приукрашивать жизнь.
В романе «Мельница на Флоссе» (1860) Элиот воспроизвела типичную картину жизни провинциального мещанства. Состоятельный мельник Талливер, едва умеющий читать, бессилен в борьбе с хитроумными юристами, отстаивающими интересы его противника. Жена Талливера и её сестры занимаются лишь своим здоровьем и хозяйством. Уклад, существовавший при их родителях и дедах, кажется им незыблемым. В обрисовке этих персонажей звучат сатирические нотки, направленные против старых английских грехов: общественного лицемерия и эгоизма. В произведении сильны автобиографические элементы. Мэгги Талливер не гармонирует с окружающей средой, это яркая личность, противопоставленная не только старшим членам семьи, но и брату Тому, для которого главные интересы сосредоточены на физическом развитии. В дальнейшем Том — жестокий и неумолимый эгоист.
Шесть тысяч экземпляров романа разошлись в два месяца.
Идеи альтруизма, противопоставленные морали имущих, легли в основу романа «Сайлес Марнер» (1861), подлинный герой которого — деревенский ткач.
Для создания романа «Ромола» (1863) из жизни Савонаролы и Флоренции XV века Элиот и Льюис выехали в Италию. Книга страдала перевесом фактографии над жизненностью характеров, но была интересна широтой философских и историко-культурных идей.
По возвращении с континента Льюис в 1865 г. начал издавать журнал «Fortnight Review» Его жена создает роман «Радикал Феликс Холт» (1866), остро разоблачавший парламентскую систему и ставивший вопросы нравственного самосовершенствования, стихотворную драму «Испанская цыганка» (1868), стихотворные сборники, очерки.
«Мидлмарч», (1871) — еще один роман о провинции. Профессор английского языка и литературы Лондонского университета Барбара Харди писала в. 1967 г., что «его сложная драма имеет необычайную широту и глубину, он силён непосредственной привлекательностью романа о семейной жизни и местных политиках» и легко читается, потому что «его идеи облачены в живую плоть и кровь и приглашают нас вращаться в мире, в котором мы легко ориентируемся. Это замечательный роман о повседневности, и его мир — это мир нашего собственного, знакомого опыта, объяснимого, живого, понятного и трогательного». Другие критики, в частности, русские, полагали, что «Мидлмарч» растянут, но содержит несколько ярких образов. Имя старого педанта мастера Кэзобона стало нарицательным в английской литературе.
Через три года после выхода этой книги Льюис написал издателю жены Джону Блэквуду, что Джордж Элиот «закипает» — так сама писательница называла свои размышления о будущих книгах. Льюис просил Блэквуда поощрить её к этой работе. Блэквуд, воплощение такта, интеллигентности и дружелюбия, откликнулся на этот призыв и написал Элиот письмо, расспросив о новой книге. Она ответила неохотно и пессимистически, но через несколько месяцев Льюис писал, что уже уверен: эта книга будет великолепной. К концу года появилось название — «Даниэл Деронда». Блэквуд и его семья читали рукопись и корректуру, с нетерпением ожидая продолжения. Уже после первых двухсот пятидесяти страниц они были уверены, что новая книга превзойдет «Мидлмарч». Новый роман был завершен к 1876 г. Писательница обращается в нем к еврейскому вопросу. Фанатик идеи иудейского царства Мардохей и его выученик еврейский народник Деронда вызвали горячие симпатии одних и резкое осуждение других. «Именно потому, что отношение христиан к евреям так бессмысленно и так противоречит принципам нашей религии, я чувствовала потребность написать о евреях с той симпатией и тем пониманием, на какие я была способна», — писала она Гарриет Бичер-Стоу, автору знаменитой «Хижины дяди Тома». В этом письме она называет антисемитизм национальным позором[9].
Прохладное отношение к «Даниэлу Деронде» английского читателя компенсировали отзывы еврейских критиков, один из которых посвятил роману целую брошюру, утверждая, что только евреи могут до конца понять значение книги Элиот. «Это едва ли было справедливо и едва ли было комплиментом, — писала Б. Харди, — хотя зерно истины в этой оценке несомненно».
Джордж Элиот глубоко обижал тот факт, что даже некоторые близкие друзья «совершенно, глухи» к «еврейским» главам романа, хотя, как отмечала Б. Харди, отзывы о Деронде как о «самонадеянном фате» или о его наставнике Мардохее как о «тени» вовсе не обязательно носят антисемитский характер: скорее, они свидетельствуют о том, что эти образы романа подчинены более идее, чем психологической правде персонажа, что они в известной степени схематичны. Однако, по справедливому мнению Б. Харди, считать их вовсе «деревянными» было бы ошибочно: «Джордж Элиот намеревалась показать качества политического лидера — или то, что она рассматривала как эти качества. Но природа политической карьеры сама по себе была вне её компетенции», — полагает критик — Джордж Элиот пытается показать новые аспекты жизни, одновременно психологические и социальные, которых прежде она только едва касалась в более ранних опытах. <...> Даниэл Деронда — персонаж, о котором все сказано единым духом в экспозиции. <...> Всесторонний образ, по моему убеждению, это образ, который мы можем осмотреть со всех сторон. Вместо того чтобы осмотреть Даниэла Деронду со всех сторон, мы смотрим сквозь него, к тому же очень быстро. <...> Автор не может быть ироничным к этому персонажу, что свидетельствует о безжизненности последнего. Если бы мы могли улыбнуться Даниэлу или отнестись к нему с иронией, это было бы вопреки автору. <...> Её симпатия и восхищение эстетически срабатывали, как срабатывает наша классовая симпатия. Все мы знаем по себе и другим, как автоматическая симпатия к «бедным», «пожилым», «детям», неграм или евреям отвлекает наше внимание от индивидуальности представителей таких «классов». <...> В литературе такая отзывчивость может породить блестящую сатиру, забавных второстепенных персонажей или безжизненных героев.
Некоторая безжизненность героя этого романа компенсируется жизненной достоверностью героини. Гвендолен — яркая индивидуальность: «Она из тех великих образов в литературе, которые дышат жизнью и сходят со страниц книг», — считает Б. Харди. По её мнению, это самый живой женский образ, созданный Элиот, и, возможно, именно потому его трудно анализировать.
«Испорченный ребенок» (как называет автор Гвендолен в первой книге романа) появляется перед нами и Даниэлом на первой же странице в обстановке игорного дома на заграничном курорте. Деронда издали рассматривает красивую девушку, пытаясь догадаться о её внутренней сути. Ей немного не по себе, но лишь самую малость: она привыкла, что привлекает внимание мужчин, что они восхищаются ею; обычно она знает заранее, что скажет любой молодой человек. Но и Деронда заинтересовал её, хотя это против её правил. Она сама расспрашивает о нем и даже просит познакомить её с англичанином, носящим столь необычное имя. Однако Даниэл успел скрыться, а Гвендолен, возвратившись в отель, из письма матери узнает, что ей следует возвращаться домой: они разорены и вынуждены переехать в скромное жилище, которое сняли для них родственники. Накануне беззаботная богачка проиграла все деньги. Чтобы вернуться домой, она закладывает дорогое колье.
Здесь Элиот возвращает нас в прошлое, чтобы рассказать о своей героине (прием ретроспекции был в то время формальным новшеством).
«Она с радостью чувствовала свою исключительность; но её горизонт ограничивался миленькими романами, где героиня изливает в дневнике свою душу, полную смутной силы, оригинальности и всяческого бунтарства, тогда как её жизнь проходит исключительно в сфере моды, и если она бродит по грязи, пафос её скитаний помещается, так сказать, в её атласных туфельках», — пишет автор.
