Первым навстречу поднялся Евгений Сергеевич, невольно заслоняя размашистую надпись, выведенную чёрной краской во всю кухонную стену: «Все заслуги перед Партией аннулируются в полночь!». В последнее время этот лозунг превратился в подлинное кредо партийцев, ценивших в людях не только преданность организации, но и скромность.

– Ну, здравствуй, дорогой, здравствуй! Спасибо, что приехал, – энергично потряс он протянутую Глебом руку и указал на лавку напротив себя. – Давай, располагайся, чайку для начала выпей с дороги.

Глеб сбросил с плеча свою лёгкую спортивную сумку и сел рядом. Ему пододвинули чашку, сахарницу и раскрытую пачку чая.

– Ну, как? В Дзержинск-то скоро? – спросил Глеб, по старой бункерской традиции засыпая ложечкой заварку прямо в чашку.

– Скоро-скоро, – кивнул Евгений Сергеевич, прихлёбывая. – Часть наших ребят уже там, квартиру двухкомнатную на днях сняли. Те, кто поедет на выборы, будут жить в ней. Условия, конечно, спартанские, но ничего не поделаешь – почти все деньги ушли на залог в избирком.

– Мы же на этот раз подписи собирать не стали, а сразу денежный залог внесли, – пояснил сидящий прямо напротив Глеба малорослый, слегка сутуловатый парень. На его черепе с левой стороны, сквозь коротко остриженные волосы отчётливо проступал белесый, в форме лошадиной подковы шрам. – К чёрту эти подписи! А-то будешь так неделями по домам ходить да собирать, а избирком возьмёт и зарубит их на самом флажке.

Он тоже поднёс кружку к губам и, прежде чем сделать глоток, ворчливо фыркнул:

– Знаем, проходили.

Глеб вспомнил, что год назад партийцы пытались выдвинуть только что арестованного Лимонова кандидатом на выборах губернатора Нижегородской области, и тогда избирательная комиссия действительно забраковала ровно столько кропотливо заполненных подписных листов, сколько требовалось для вынесения отказа в регистрации.

– Ага, – подтвердил он. – Из нашего отделения в Нижний тогда Чемодан с Ефрейтором ездили.

– Помню я этого Ефрейтора, олдовый партиец. Мы с ним с гопарями местными однажды не на шутку сцепились, – охотно подхватил парень со шрамом, явно обрадованный внезапно всплывшим воспоминанием. – Подписи по домам собирали вдвоём, а они докопались в каком-то дворе – мол, кто такие, чего в нашем районе делаете, ну и так далее.

Глеб слушал стриженого уважительно, не перебивая, ибо знал, что это сам Дима Бубнов – стародавний, почитаемый всеми партиец. Пять лет назад, когда Глеб ещё ходил в школу и совсем не интересовался политикой, тот уже был известным активистом, ездил в Среднюю Азию с горсткой партийных смельчаков, где они собирались участвовать в русском восстании. Затем, сумев чудом вернуться назад живым, своими руками обустраивал этот самый подвал, мешал раствор, таскал кирпичи и песок, пилил доски, красил. Лимонов вывел его в нескольких книгах, создав запоминающийся образ стойкого непреклонного бойца, живую легенду организации, рассказы о которой не первый год гуляли по всем отделениям. Сейчас, сидя за чаем на тесной бункерской кухоньке, Глеба наполняло чувство неизъяснимой гордости – ведь он знаком, запросто общается с людьми, о которых уже сейчас пишут в книгах, и кто – он был абсолютно в этом уверен – впоследствии обязательно войдёт в учебники истории.

– Да, – продолжал свой рассказ Бубнов, будто не замечая того впечатления, которое производит на собеседника. – Конкретный махач вышел. Мы вначале хотели на словах отбазариться – и так с ними говорим, и этак. Но конкретные нам гопники попались, упёртые, поэтому видим, что никак, не разойтись по-хорошему. Ну, Ефрейтор тогда с ходу втащил одному прямо в пятак – тот сразу и отъехал. Зато другой цепь достал – и на меня. Машет ею, орёт, мол, урою на хрен! А я ещё в руках папку с подписными листами держу, всё уронить боюсь – мы ведь тогда с самого утра ходили по квартирам, уже штук пятьдесят этих подписей на двоих насобирали. Но всё равно бросать пришлось – иначе б хана. Схватил я тогда с земли палку – и гопарю по ногам. А тому хоть бы что – пьяный, боли не чувствует, прёт вперёд и всё. Хорошо, Ефрейтор ему тогда сзади хорошенько по чайнику звезданул, в самую репу. Пока он чухался, я папку с бумагами подхватил, и мы втопили.

– Если в Нижнем так, – усмехнулся один из сидевших рядом, – то в Дзержинске вообще, наверное, труба будет полная. Там-то, небось, вообще одни гопники.

– Ну, гопники – не гопники, а работать надо, – протянул Евгений Сергеевич, затягиваясь сигаретой. – Ситуация у нас непростая: КПРФ выдвигает в этом округе своего кандидата – некоего Владимира Басова. У них там много чего прикормлено: «красный губернатор» в области, Ходырев этот, главы администраций кое-где свои. Но всё равно очень многое зависит от нас самих. Эдуард Вениаминович написал из тюрьмы письмо Зюганову. Если тот действительно сделает красивый жест и снимет кандидата в нашу пользу, то шансы будут очень даже приличные, поверьте.

– Думаете, правда снимут? – спросил Глеб, окрылённый надеждой.

– Посмотрим. Но для нас обратной дороги нет – Лимонов уже зарегистрирован. К сожалению, в политике только так: сперва регистрируешь своего кандидата и только после этого пытаешься договориться с конкурентами. Но это, ребята, моя головная боль. У вас сейчас другая задача: методично и упорно трудиться на избирательной кампании. Арест вождя в прошлом году был серьёзным ударом, но мы его выдержали, выстояли. Теперь нам необходимо научиться решать серьёзные политические задачи в его отсутствие, самим. Выборы в Государственную Думу – задача более чем серьёзная. Настоящее испытание – как для всей организации, так и для каждого из нас.

И, медленно выпустив из ноздрей две густые дымные струйки, Евгений Сергеевич спросил:

– Ты насколько приехал? Недели две сможешь в Дзержинске отработать?

– Смогу, – заверил тот. – Надо будет, смогу и больше. А потом, думаю, ещё кто-нибудь из нашего отделения подтянется.

– Это было бы просто замечательно. Я так чувствую, что на этих выборах каждый человек будет на вес золота. Клич по регионам кликнули, и люди уже едут. Но есть такой момент: сейчас начало февраля, а выборы пройдут только 31 марта, то есть, через полтора месяца. Поэтому вытянуть всю кампанию тем составом, который набирается сейчас – просто нереально. Потребуется ещё минимум две смены.

Глеб допил чай и отставил чашку в сторону.

– Я понимаю. Ехать-то мне когда? – коротко спросил он.

– Лучше сегодня в ночь. Сейчас я как раз собираюсь из типографии партию листовок забирать. Поэтому будет здорово, если ты их с собой увезёшь. На пересылку тратиться неохота, и так каждая копейка на счету. Тут ещё Серёга с Ирокезом в Дзержинск на поезде собираются, – Евгений Сергеевич перевёл взгляд на двоих ребят, молчаливо примостившихся у дальнего угла стола. – Так что скооперируйтесь, возьмите вместе билеты. Втроём-то, думаю, не надорвётесь. А на месте вас встретят.

Сказав это, Евгений Сергеевич аккуратно затушил окурок в консервной банке, выполнявшей здесь роль пепельницы, решительно встал, проследовал к раковине, зажатой в тесном закутке между кухней и туалетом, и тщательно вымыл свою чашку. Глеб, давно приметивший приколотый над плиткой плакат с надписью «Не помыл за собой посуду – не жрёшь», понимающе улыбнулся.

Вскоре Евгений Сергеевич появился вновь, но уже одетый, в сером пальто и тёплой вязаной шапке.

– Дима, – произнёс он. – Я часа через два вернусь, ты, пожалуйста, будь в это время на месте. Нам с тобой днём предстоит кое-куда сгонять.

Бубнов, напившись чаю, сидел за столом неподвижно, со странным, совершенно отрешённым выражением лица – то ли глубоко задумался, то ли задремал, не смыкая глаз. Казалось, он даже не услышал обращённых к нему слов.

– Дима, – тронул его за плечо Евгений Сергеевич, – Дима…

– А? – едва почувствовав прикосновение, встрепенулся он.

– Вернусь я через два часа, говорю. Не уходи никуда, пожалуйста, – мягко повторил Евгений Сергеевич, давно знавший за ним подобную странность. – Или, если уйдёшь, вернись к этому времени.