© И. А. Бойков, 2016

© Книжный мир, 2016

Игорь Андреевич Бойков (1982), преподаватель, член Союза писателей и Союза журналистов России. Статьи и литературные произведения публиковались в журналах «Аврора», «День и ночь», «Молодая гвардия», газете «Завтра», в АПН.ру и других интернет-изданиях. В 2011 г. в издательстве «Алетейя» вышла его книга – сборник повестей и рассказов о современном Кавказе «Жизнь, прожитая не зря».

Я закончил писать этот роман три года назад. Путь, который произведение проделало, дабы попасть в руки читателя, был долог и извилист. Пока книга искала своего издателя, изменилось и наше общество и наша страна. Но тогда, в 2012-м, до начала майданного мятежа в Киеве оставался ещё целый год. Естественно, и о триумфальном возвращении Крыма никто у нас не мечтал. Не восстал ещё Донбасс. Не горели мученики в одесском Доме профсоюзов. Не сражалось с бандеровцами ополчение Новороссии. Не произносили первые лица страны речей о защите русского мира… В общем, много важного, я бы даже сказал, судьбоносного, произошло с того дня, как была завершена работа над книгой.

Сейчас, просматривая текст перед сдачей в печать, невольно переосмысливаешь те оценки людей и событий, которые были даны в повествовании и особенно в эпилоге. Не без гордости замечу, что ход политических процессов в России подтвердила мою правоту в главном. Либералы-западники, все эти Каспаровы, Касьяновы, Навальные и прочие деятели аналогичного толка – откровенные недруги нашей страны. Они сполна доказали это в донбасской войне словом и делом. Следовательно, любая смычка с подобными силами, любая уступка в пользу тех, кто призывает ради свержения действующей власти пойти на «союз с дьяволом» (сразу оговорюсь, мне наша действующая власть, мягко говоря, не импонирует) – это прямое предательство идей русского патриотизма. А ещё шаг к новому, ещё более тяжкому, чем в 1991 году, разгрому нашей Родины. Ведь вышеупомянутые деятели к нему обязательно поведут, окажись они на вершинах власти. Такова реальность, и любой ответственный гражданин должен её принимать.

Замечу, что трагические события последних полутора лет изрядно отрезвили многих из тех, кто в середине «нулевых» был одурманен оранжевым мороком и грезил майданом в Москве. Вот и Эдуард Лимонов с его «Другой Россией» оказался теперь в стане защитников Новороссии, искренне радуется победам ополчения и пишет гневные отповеди вчерашним либеральным союзникам. Десятки его соратников – как бывших, так и действующих – отправились на фронт добровольцами. Некоторые даже сложили головы, защищая от вражеского нашествия русские города. Печалит, конечно, что для подобного прозрения потребовались бандеровские зверства на Украине, усиленные беспрецедентной психологической атакой на наше общество в либеральных СМИ, но лучше всё-таки поздно осознать истину, чем вообще никогда. Важно, что большинство из тех, кто был и остаётся сродни героям моего повествования, поняли, наконец, что на протяжении ряда лет заблуждались. Национал-большевистское движение в России в прежнем своём виде, разумеется, не возродится, но остаться в истории в роли искренних и самоотверженных защитников русских земель у него шансы есть. И это, согласитесь, немало.

В Москве стояла зима: морозная, тусклая, с обледенелыми, потемневшими от грязи сугробами вдоль тротуаров. Улицы регулярно посыпали солью, отчего снег с них быстро стаивал, и ровный, иссушённый холодом, в белёсых разводах асфальт выглядел неприятно обнажённым.

В это раннее февральское утро Глеб бодро выскочил из уютного, продуваемого тёплыми сквозняками, вестибюля станции метро «Фрунзенская», зябко вздрогнул и, оглядевшись по сторонам, сбежал в подземный переход, чтобы вынырнуть из него уже на другой стороне широкого и ещё не запруженного машинами Комсомольского проспекта.

Желая сократить путь, он почти сразу же свернул во дворы, ещё тихие и пустынные в такой час.

На сей раз, он свернул там, где надо, и не запутался, как это случалось ранее, а вышел ими точно напротив светлокирпичной многоэтажки, чьи «Г-образные» корпуса высились прямо на пересечении двух улиц.

В одном из их просторных, разделённых многочисленными перегородками подвалов размещалась штаб-квартира известной на всю страну радикальной партии, члены которой звали ее меж собой кратко и строго, почти по-военному – «бункер». Парни и девушки, и совсем юные – шестнадцати- и семнадцатилетние, и постарше – которым перевалило уже за двадцать, съезжались в него со всех концов России.

Кто только ни встречался в этом «бункере»: и выходцы из русской глубинки – светлолицые, задумчивые ребята с потаённой грустинкой в глазах, и плечистые, немногословные сибиряки, и обстоятельные, неспешные уральцы, и приблатнённые смоляне в неизменных спортивных шароварах, и грубоватые «качки» из шахтёрских посёлков, и неопрятные панки с цветастыми «ирокезами» на головах, и даже выбритые по-скинхедски юнцы с нарочито суровыми, арийскими лицами…

Эта несхожесть бросалась в глаза всякому, переступавшему порог «бункера» впервые. Истинных её причин, за исключением самих партийцев, не понимал тогда практически никто: ни зачастившие сюда в последнее время журналисты, ни даже видавшее виды политики, также начавшие присматриваться к обитателям штаба на Фрунзенской всё пристальнее, на свой, правда, сухой, прагматичный лад. Потому людям в партии оставалось лишь снисходительно посмеиваться, слыша в очередной раз всё те же наивные, по-дилетантски неуклюжие вопросы. Они не стремились лезть в споры, казавшиеся им совершенно бесплодными, кого-то в чём-то разубеждать. Но их непреклонная вера в собственную правоту поражала окружающих не меньше, чем странный, вызывающий вид.

Глеб, тогда молодой, неистовый партиец, читающий взахлёб Устрялова, Никиша и Дугина, оказался в «бункере» пару лет назад. К тому моменту он уже был известен в кругах соратников, в том числе и московских. Его сияющее, оскаленное в яростном крике лицо («Сегодня с плакатом – завтра с автоматом!»), ловко выхваченное фотографами из колонны одетых в чёрное молодчиков, нарочито громыхающих тяжёлой обувью по ровному асфальту провинциального проспекта, попало аж в центральную прессу. «Штурмовик» – стояла под фотографией лаконичная подпись.

В тот раз он увязался в Москву вслед за «гауляйтером» (так на партийном жаргоне именовали вожаков региональных отделений), едва лишь узнал, что того зовут в столицу для какого-то важного разговора. Глебу со страшной силой хотелось, наконец, лично побывать в том самом «бункере», о котором партийцы и даже просто неформальная, нонконформистская молодёжь слагала целые легенды.

В первый раз он спускался по каменным ступенькам короткой, но крутой лестницы в сильном волнении, предвкушая, что увидит за бронированной дверью подвала нечто особенное, небывалое.

Предчувствие не обмануло, ибо первое, что ему бросилось в глаза, едва только он переступил порог «бункера» – это большой, во всю стену, необыкновенно выразительный плакат с Фантомасом, висящий прямо напротив входа. С него легендарный киногерой направлял зловеще темнеющее дуло револьвера на всякого вошедшего, и глаза его, чётко выведенные на бесстрастной, бледно-зелёной маске, глядели неумолимо.

Пока «гауляйтер» переговаривался с молодым парнем, сидевшим за массивным столом с прикрученной к нему ироничной табличкой «дежурный по полку», Глеб с нескрываемым восхищением разглядывал Фантомаса, озарённого кроваво-красными, точно на японском военно-морском флаге времён Второй мировой, лучами восходящего солнца. «Вставай, проклятьем заклеймённый!» – алела под изображением грозная надпись.