Но лица казались немного другими — диковатыми, но не грубыми; отрешенными, но не жестокими.

Скрипнув тормозами, автобус замедлил ход и остановился. Дверь распахнулась, и из нее высунулся бородатый парень в огромных очках. Он махнул путникам рукой, приглашая в салон. Подбежав к автобусу, Кикаха и Анана осторожно поднялись по ступеням. Их встретили раскаты веселого смеха и бренчание гитар.

За рулем сидел юнец, похожий на Буффало Билла. Он закрыл дверь, и автобус помчался дальше. Кикаха осмотрелся, приглядываясь к лицам шестерых парней и трех девушек. В конце салона за небольшим раздвижным столом трое пожилых мужчин играли в карты. Взглянув на новых пассажиров, они помахали руками и вернулись к игре. Часть автобуса была отгорожена, и там, как выяснилось позже, находились две костюмерные комнатки, ванная и туалет. На сиденьях и багажных полках лежали гитары, барабаны, ксилофоны, саксофоны, флейты и даже одна огромная арфа.

Юбки двух девушек едва прикрывали ягодицы. Темно-серые колготки и яркие кружевные блузы рельефно подчеркивали все интересные места их статных фигур, а великое множество разноцветных бус и густая косметика придавали им вид неземных созданий — зеленые и серебристые веки, накладные ресницы, пятна вокруг глаз, как у панды, зеленые (!) и бледно-лиловые (!) губы. В отличие от подруг, третья девушка вообще не пользовалась косметикой. Ее длинные черные волосы доходили до талии. Она носила облегающий свитер в красно-зеленую полоску — без рукавов и с глубоким вырезом спереди. Наряд дополняли джинсы и сандалии. Парни в основном были — одеты в брюки-клеш и кружевные рубашки с оборками, но главными атрибутами являлись длинные волосы и темные очки.

«Королем гномов» оказался высокий парень с лицом обреченного туберкулезника. Его внешность немного оживляли волнистые волосы, длинные усы и огромные очки, которые держались на самом кончике большого носа. В ухе у него торчала серьга. Знакомясь с гостями, он назвал себя Лу Баумом (производное от фамилии Голдбаум).

Кикаха отрекомендовался Полом Финнеганом, а Анану представил как Энн Финнеган. Он сообщил Бауму, что она приходится ему женой и что они совсем недавно приехали из финской Лапландии. Он знал, что в подобных компаниях обычно не бывает людей, говорящих по-лапландски, и потому считал эту генеалогию абсолютно беспроигрышной.

— Так, значит, она из страны северных оленей? — воскликнул Баум. — С ума сойти! Настоящая фея!

Он присвистнул, чмокнул кончики своих пальцев и послал Анане воздушный поцелуй. Слова сыпались из него, как горох из дырявого мешка.

— Да, куколка у тебя заводная, лопнуть мне на месте! Я просто в отпаде, старик! Слушай, а кто из вас играет на этой штуке?

Он кивнул на футляр в руке Кикахи.

Тот ответил, что в музыке они ничего не смыслят, а футляр используют вместо чемодана. Он не стал распространяться о том, что когда-то играл на флейте и увлекался ею до 1945 года. Кикаха не счел нужным описывать те музыкальные состязания на свирели, в которых он представлял честь «медвежьего народа» чужого Многоярусного мира. И он не стал перечислять то великое множество инструментов — земных или совершенно чуждых, — на которых умела играть Анана.

— Сначала мы бродили по Европе, а потом перебрались в Америку, — рассказывал он. — Этот месяц мы провели в горах, а потом решили сменить обстановку и посмотреть на Лос-Анджелес. Ни она, ни я еще там не бывали.

— Все ясно, — подытожил Баум. — Простые бродяги.

Он говорил с Кикахой, но все время смотрел на Анану. Его глазки блестели, руки совершали странные движения, словно он лепил из воздуха бюст Ананы.

— А она может петь? — неожиданно спросил он.

— Может, только не по-английски, — ответил Кикаха.

Девушка в джинсах встала и подошла к ним.

— Кончай, Лу, — сказала она. — У тебя с этой цыпочкой ничего не выйдет. Наш новый приятель убьет тебя, если ты ее хоть пальцем тронешь. Или она сама тебя прикончит. Эта штучка еще и не на такое способна.

Очевидно, Лу одолели сомнения. Он придвинулся к Кикахе и уставился в его глаза, будто рассматривал в микроскоп экзотическую бациллу. Кикаха почувствовал в его дыхании странный едкий запах. Через мгновение он понял причину этого зловония. Такой же запах исходил от жителей города Таланак на уровне Америндии — города, вырезанного в жадеитовой горе. Они курили наркотический табак, и, хотя Кикаха никогда не пробовал ничего подобного, он всегда подозревал, что это марихуана. Дело в том, что жители Таланака являлись потомками ольмеков из древней Мексики, и, попав в ловушку, расставленную властителем Ядавином, они, очевидно, пронесли в новый мир ростки любимого дурмана.

Зеленые глаза Кикахи не вызвали у Лу никаких подозрений. Он медленно повернулся к девушке, которую звали Му-Му Нансен, и сердито спросил:

— Слушай, милашка, а ты не вешаешь мне лапшу на уши?

— Нет, Лу, в этих ребятах есть что-то странное, — сказала Му-Му. — Что-то сильное, влекущее и пугающее. Они чужие, понимаешь? Они совершенно чужие.

Кикаха почувствовал холодок, который волной прокатился по спине. Анана придвинулась к нему и тихо зашептала на языке властителей:

— Не знаю, о чем она говорит, но мне это не нравится. В ней есть что-то от зандры. Девчонка видит суть вещей.

Слово «зандра» не имело точного или приблизительного аналога в английском языке. Оно означало некую смесь психолога, ясновидящей и безумной ведьмы.

Лу Баум покачал головой, вытер вспотевший лоб, а затем снял очки и начал надраивать платочком стекла. Его голубые близорукие глаза подозрительно прищурились.

— Эта крошка чувствует людей не хуже телепата, — сказал он. — Она немного не в себе, но мне такие бабы нравятся. И она знает, о чем говорит.

— Я чувствую вибрации, идущие от вас, — объяснила Му-Му. — А они никогда меня не подводили. Обычно я просекаю людей вот так… — Она громко щелкнула пальцами. — Но от вас обоих исходит что-то странное. Особенно от нее. Я не могу понять, что именно. Вы как будто не из этого мира. Словно марсиане… Ты врубаешься, Лу?

Невысокий прыщавый блондин, которого все называли Стертым, поднял голову и отложил гитару в сторону.

— Финнеган не марсианин, — сказал он с широкой ухмылкой. — У него среднезападный акцент, и похоже, что он из Индианы, Иллинойса или Айовы. Скорее всего хужер, верно?

— Да, я хужер, — подтвердил Кикаха.

— Эй, парни! А ну закройте глаза! — прокричал Стертый. — Вы только послушайте, как он говорит. Скажи им что-нибудь, Финнеган. Скажи! Если его голос не точная копия Гэри Купера, я съем парадный бюстгальтер Му-Му!

По просьбе пассажиров Кикаха произнес несколько слов, и все засмеялись.

— Вылитый Гэри Купер! А ты, случайно, не поешь за него, парень? — кричали они.

Их смех разбил ту хрупкую напряженность, которую воздвигли слова Му-Му. Девушка, улыбаясь, села на свое место, но пристальный взгляд ее темных глаз вновь и вновь возвращался к двум незнакомцам, и Кикаха знал, что она не удовлетворена. Лу Баум устроился рядом с ней. Его кадык дергался, как поршень насоса. На лице застыло угрюмое и немного обиженное выражение. Однако Кикаха догадывался, что парня по-прежнему терзало любопытство — вернее, любопытство и легкий испуг.

Очевидно, он действительно считал свою подругу телепатом. И возможно, даже побаивался ее. Кикаху это не волновало. Он воспринимал ее экспресс-анализ как обычный маневр ревнивой женщины. А она явно хотела отвадить Баума от Ананы.

На данный момент Кикаха поставил перед собой две задачи — как можно быстрее добраться до Лос-Анджелеса и ускользнуть от наемников Орка. С автобусом им, конечно, повезло, размышлял Кикаха. Но задерживаться в этой компании не стоит. Как только они доберутся до подходящего места на окраине города, он пошлет подальше и «короля гномов», и его «тухлые яйца».

Кикаха решил осмотреть остальную часть автобуса. Когда он двинулся по проходу, трое пожилых мужчин, игравших в карты, подняли головы, но ничего не сказали. Он почувствовал легкое отвращение к их залысинам и седым волосам, расплывшимся и обрюзгшим лицам, к их морщинам, покрасневшим глазам, двойным подбородкам и большим животам. За двадцать четыре года, прожитых во вселенной Ядавина, он видел только пятерых пожилых человек. Люди там доживали до тысячелетнего возраста — если, конечно, им удавалось избежать несчастных случаев и насильственной смерти. Они не старели вплоть до последней сотни лет, но лишь немногие познавали бренность своих тел. И поэтому старость в мире Ядавина считалась исключительно редким явлением. Однако легкая неприязнь Кикахи не шла ни в какое сравнение с отвращением, которое испытывала к старикам Анана. Она выросла в мире, где не было физически старых людей. И хотя ее возраст достигал десяти тысяч лет и она успела побывать во многих вселенных, земляне казались ей самой безобразной расой в галактике. Властители придерживались строгих эстетических норм. Они удаляли из своих владений все, что казалось им некрасивым и мерзким. Зато остальные получали дар нескончаемой юности.