Верхний человеческий торс кентавра содержал большой мехоподобный орган, который закачивал воздух в пневматическую систему лошадиной части тела. Он раздувался и опадал под грудной костью, придавая кентаврам причудливый и зловещий вид.

Полуконей создал Ядавин — властитель многоярусного мира. Он вырастил их тела в своих биолабораториях и наделил первых кентавров разумом. Для этого Ядавин воспользовался человеческими мозгами, изъятыми у скифских и сарматских кочевников Земли, а также у представителей ахейских и пеласгийских[3] племен. Некоторые полукони до сих пор говорили на этих языках, но большинство из них постепенно перенимали наречия индейских племен.

Шойшателы упорно преследовали Кикаху. Они почти уверовали в возможность изловить своего смертельного врага. Почти — потому что горький опыт многих степных племен давно рассеял иллюзии о том, что Кикаху можно поймать или, поймав, удержать.

Конечно, шойшателам хотелось захватить его живым, чтобы позже насладиться изощренными пытками. Но они решили убить его по возможности быстрее. Пленение Кикахи потребовало бы от них сдержанности и терпения. А при малейшем промедлении коварный враг мог снова ускользнуть от погони.

Пересев на другую лошадь — черную кобылу с серебристой гривой и белым хвостом, — Кикаха пустил ее в быстрый галоп. Жеребец отстал. Его грудь побелела от пены; он дрожал и задыхался. Вскоре копье полуконя повергло животное наземь.

Рядом пронеслось несколько стрел. Позади, не долетая, падали копья. Но Кикаха даже не удосужился ответить врагам парой метких выстрелов. Пригнувшись к шее кобылы, он понукал животное криками. Вскоре полукони сократили дистанцию настолько, что копья и стрелы стали пролетать в опасной близости от него. И тогда на вершине небольшого холма Кикаха увидел сторожевую заставу. Квадратный двор защищала ограда из вкопанных в землю заостренных бревен. Чуть выше ее с каждой стороны выступали крыши блокгаузов. В центре форта на высоком шесте развевался тишкветмоакский флаг, где на зеленом фоне алый орел попирал лапами черную змею.

Он увидел часового, который, разглядев орду полуконей, поднес к губам тонкий конец длинного горна. Но Кикаха не слышал сигнала тревоги — ветер дул от него, а громкий стук копыт заглушал все остальные звуки.

С морды кобылы срывались клочья пены, но она продолжала свой безумный бег. Полукони неотвратимо приближались; стрелы и копья едва не задевали Кикаху. Над головой пролетела бола, три камня которой были связаны в треугольник смерти. Когда ворота заставы открылись и появилась тишкветмоакская кавалерия, его кобыла оступилась, однако собрала последние силы и выровняла бег. Но Кикаха знал, что виной тому не усталость, а стрела, попавшая ей в крестец. Пробив плоть и кожу, наконечник снова вышел наружу. И теперь лошадь уже не могла скакать по-прежнему.

Еще одна стрела вонзилась в ее тело позади седла. Кобыла начала падать: осев на передние ноги, она повалилась на голову. Вовремя выскочив из седла, Кикаха не удержал равновесия и покатился кубарем. Над ним в кувырке пролетело тело лошади. Животное рухнуло наземь и замерло. Кикаха вскочил на ноги и побежал к тишкветмоакам.

Позади него раздался ликующий крик полуконя, и, оглянувшись, Кикаха увидел вождя в оперенном головном уборе. Тот мчался к нему наперерез, потрясая массивным копьем. Кикаха выхватил метательный нож, развернулся и выждал момент, когда кентавр занес копье. Метнув нож, Кикаха тут же отпрыгнул в сторону. Копье пролетело над плечом, едва не задев шею. Метательный нож вонзился в мехоподобный орган, чуть ниже груди кентавра. Полуконь рухнул на всем скаку, сломав при падении кости лошадиных ног и позвоночник человеческого торса. Над головой Кикахи в полуконей полетели копья. Одно из них сразило храбреца, который задумал добиться успеха там, где потерпел поражение вождь. Не рискнув проявить себя в метании, он решил пронзить врага копьем, вложив в удар всю силу своего пятисотфунтового тела.

Когда полуконь упал, Кикаха поднял копье и метнул его в ближайшего кентавра. Наконечник застрял в грудине лошадиного торса. А затем кавалерия, превосходившая полуконей по численности, проскакала мимо него и вступила в рукопашный бой. Кентавров отогнали, но это дорого обошлось людям. Поймав лошадь, хозяина которой сразил томагавк полуконя, Кикаха вскочил в седло и поскакал за тишкветмоаками к открытым воротам сторожевой заставы.

— От вас всегда одни неприятности, — сказал ему чуть позже командир гарнизона.

Кикаха усмехнулся:

— Лучше признайтесь начистоту: вам и самим хотелось встряхнуться. Вы же здесь умирали от скуки, разве не так?

Командир улыбнулся и махнул рукой.

Вечером, нанизав на острие копья длинное перо белой цапли, к форту приблизился полуконь. Проявив уважение к символу вестника, командир запретил открывать огонь. Кентавр остановился у ворот заставы и закричал Кикахе:

— Ты снова ушел от нас, Ловкач! Но тебе никогда не удастся вернуться в прерии, потому что мы будем ждать тебя! И не думай, что на Большом торговом пути ты будешь в безопасности! Мы уважаем торговый путь. Любого, кто пойдет по этой тропе, полукони пропустят с миром. Любого, но не тебя, Кикаха! Ты будешь убит! Мы поклялись не возвращаться в свои жилища, к нашим женщинам и детям, пока не убьем тебя!

— Тогда ваши жены найдут других мужей, а дети вырастут, позабыв лица отцов! — прокричал в ответ Кикаха. — Вам никогда не поймать меня, жалкие полуклячи!

На следующий день в форт прибыла смена караула, и многие кавалеристы отправились на отдых в Таланак. Кикаха уехал вместе с ними. Полукони так и не появились. А потом городская жизнь завертела его, и он начисто забыл об угрозах шойшателов. Но однажды ему пришлось вспомнить о них.

Река Ватцеткол начиналась из бокового русла великой Газирит, которая пересекала страну хамшемов в Дракландии на монолите Абхарплунты. Петляя по густым джунглям, она доходила до самого края уровня, врывалась в узкий каньон, прорезанный за столетия в твердой скале, и падала вниз сплошной стеной воды. Достигая подножия отвесного склона, высота которого равнялась ста тысячам футов, потоки гигантского водопада превращались в водяную пыль. Облака, клубившиеся на середине монолита, скрывали от людских глаз брызги и пену, а основание утопало в стене тумана. И те, кто посмел войти в него, говорили, будто там темнее ночи, а сырость настолько плотна, что мешает дышать.

В миле или двух от скалы монолита сырое марево кончалось, и туман снова конденсировался в воду, возрождая реку. Поток с ревом мчался по узкому руслу среди глыб известняка, а чуть позже расширялся и петлял по равнине около пяти сотен миль. Пройдя прямой отрезок протяженностью в двадцать миль, река разветвлялась и, обогнув с двух сторон скалистую гору, вновь сливалась в единое русло. Затем она резко сворачивала на запад и через шестьдесят миль исчезала в огромной пещере, проникая по сети подземных каналов внутрь монолита, на вершине которого находился ярус Америндии. Только властитель Вольф, Кикаха и орлицы Подарги знали, где она выходила наружу.

Гора, которую огибала река, состояла из одной сплошной глыбы жадеита.

Создавая эту вселенную, Ядавин выплавил пирамиду в три тысячи футов высотой. Жадеит с примесями нефрита представлял собой умопомрачительную гамму полос яблочно-зеленого, изумрудного, коричневого, розовато-лилового, желтого, голубого, серого, красного и черного цветов с различными оттенками. Ядавин установил пирамидальную скалу на краю Великих прерий и направил русло реки вокруг ее основания.

Тысячи лет жадеитовая гора оставалась неприкосновенной. Лишь птицы гнездились на ней, и рыбы вились у ее подножия среди холодных и скользких водорослей. Когда в этот мир через врата-ловушку пришли предки современных америндейцев, они наткнулись на жадеитовую гору и сделали ее своим божеством. Но кочевые племена предпочитали селиться на почтительном расстоянии — как можно дальше от нее.