— Милости! Милости!

Король с любопытством разглядывал этих лежащих перед ним людей, ни единым жестом не приглашая их встать.

— В чем дело? — проговорил он сквозь зубы.

Пьер, — это был он, — приподнял с земли голову.

— Разреши говорить мне, король.

— Говори!

Пьер продолжал стоять на коленях, но при первых словах выражение страха, появившееся на его лице при виде короля, исчезло. Роскошь, окружавшая его, важное лицо короля, придворные с презрительным равнодушием глядевшие на него — все исчезло: он видел в короле только последнюю надежду, последнее возможное спасение от происков епископа. Поэтому придворные, рассчитывавшие посмеяться над нескладной речью крестьянина, были очень удивлены слушая его горячие и убедительные слова.

— Король, — заговорил он, — я крестьянин сельской Ланской коммуны и твои верный раб до гроба. Я и земляки мои целуем ноги твои и лежим перед тобой во прахе. Твоя воля священна для нас, и мы готовы убить всякого, нарушающего ее. Но мы слабы, король, а враги твои сильны; они смеются над волей твоей и хотят взломать королевскую печать.

— Мою волю нарушить может только бог, — вставил важно и торжественно король.

— Король! — продолжал Пьер, — ты даровал нам коммуну, мы были покорными и верными твоими вассалами, мы исправно платили тебе оброк и согласны были бы удвоить его, лишь бы не иметь другого господина. Но земля наша перешла в ленное владение епископу де Розуа, и он поклялся уничтожить твою хартию, ставя свою волю выше твоей.

— Епископ де Розуа не желает считаться с моей волей, — проговорил король, и кровь стала медленно разливаться по его бледному лицу, — епископ де Розуа поднимает оружие против моих вассалов; он, кажется, воображает, что имеет дело с простым рыцарем, а не с самим королем.

Филипп воспользовался минутой и вскочил на ноги.

— Король! — воскликнул он, — я паж епископа! Я бежал от него, потому что он оскорбил меня. Я соединился с этим бедным человеком, потому что оба мы только у тебя можем найти защиту. Я все знаю про епископа, все замыслы его мне известны; я клянусь, что скажу только правду.

— Знаешь ли ты, — сказал Сюжэр, которому вся сцена, по-видимому, пришлась вовсе не по вкусу, и который нахмурившись, глядел на этих, свалившихся с неба, проходимцев, — знаешь ли ты, что в наших глазах клятва серва ничего не значит? Клясться может только рыцарь.

Людовик бросил на министра грозный взгляд, но промолчал, ожидая ответа пажа.

— Я сын рыцаря, — воскликнул Филипп, — и хотя епископ с детства учил меня клеветать и говорить неправду, я не могу быть лжецом перед королем Франции.

Ответ понравился Людовику.

— Расскажи нам все, что ты знаешь, — сказал он, — и ты не раскаешься. Знай, что король Франции в тысячу раз более силен, чем все рыцари и сеньоры, населяющие землю: если он взял тебя под свое покровительство, ты можешь быть спокоен.

— Король! Списком Розуа хочет отнять у поселян Лана хартию, данную тобой; он говорит, что деньги единственный способ противостоять притязаниям короля на неограниченную власть во Франции; он говорит, что коммунальные хартии разоряют рыцарей и что пора положить нм конец.

— Вот как! — сказал король и, внезапно обернувшись к Сюжэру, грозно прибавил: — Вот к чему ведет ваша дружественная политика по отношению к феодалам! Они ставят себя выше короля; они хотят обогатиться за счет крестьян вопреки моей воле; они считают себя неограниченными властителями в своих укрепленных замках. Так я напомню им, с кем они имеют дело!

— Ваше величество, — попробовал сказать Сюжэр, — епископ Розуа…

Король вспылил.

— Епископ Розуа — негодяй, не достойный своего сана; поверьте, что я не погляжу на крест, который он носит, и сумею привести его в повиновение.

— Ваше величество, епископ — родственник герцога Гэно.

— Хотя бы он был родственником самого дьявола! Я объявляю поход против него. Трубите сбор! Тебя, мальчик, я делаю своим пажем, а этого доброго человека мы захватим с собой, так как ему должны быть известны местные дороги.

Затем, обернувшись к своему министру и взглянув ему прямо в глаза, король прибавил:

— И прошу не противоречить мне, Сюжэр. Непрошеные советчики мне надоели.

Отряд прекрасно вооруженных всадников подъезжал к той самой лесной опушке, на которой недели три назад стоял епископ де Розуа со своими рыцарями, любуясь на расстилающуюся перед ним Ланскую долину. Этот отряд состоял из полусотни королевских рыцарей, выехавших вперед на разведку.

Долгий путь не утомил воинов Людовика. Сытые лошади горячились и ступали бодро; рыцари, довольные неожиданной военной прогулкой, сулящей крупную добычу, были веселы.

Среди этого блестящего общества странно выделялся на убогой кляче нищенски одетый Пьер, взятый отрядом для того, чтобы показывать дорогу. Хотя для него дорога была тяжела, осенний ветер пробирался за спину, а от рыцарских ужинов перепадали на его долю только объедки, он был единственным из всех, выражавшим нетерпение на длину пути. Он то и дело поднимался на стременах, вглядываясь в даль, торопил своего коня и не улыбался на веселые шутки, которыми перебрасывались его спутники.

— Эй, добрый человек, — обратился, наконец, к нему рыцарь Ибэр, бывший начальником отряда, — скоро ли конец этому проклятому лесу. Положительно эта Ланская земля находится на краю света, и, право, я перестаю понимать, зачем пришла королю в голову мысль, заботиться о столь отдаленном провинции.

— Поверьте, ваша милость, — сказал Пьер, — что мне самому дорога кажется чрезвычайно длинной, но, к счастью, не пройдет и получаса, как мы выедем на опушку леса, и оттуда нам будет все видно.

— Мы увидим город Лан?

— Мы увидим только его стены вдали, ваша милость, зато деревня Анизи и все прочие селения, входящие в состав коммуны, будут перед вашими глазами, как на ладони.

— Много ли этих деревень?

— Двадцать семь, ваша милость, если не считать Анизи, которое, впрочем, легко отличить от других; Анизи ближе всех к лесу, и с опушки хорошо видна наша деревянная башня, выстроенная по милости короля.

— Ты говорил, что там есть река?

— Да, ваша милость, — река Элет, она не широка, но очень глубока; она извивается, как змея, между нашими селениями.

Один из рыцарей подъехал к Ибэру.

— Наш вожатый своими рассказами расположил меня к отдыху, — сказал он, — мне представилось, как приятно будет нам после долгого пути растянуться на свежей соломе и хорошенько вздремнуть до утра. Я поеду вперед и прикажу в ближайшей деревушке сделать нужные приготовления.

— Ну, что ж, поезжайте! — сказал Ибэр.

Рыцарь пришпорил коня и в мгновение ока скрылся за деревьями. Если бы лошадь Пьера была в силах, он охотно поскакал бы вслед за рыцарем. Ему не терпелось увидеть Сусанну, детей. Обрадовать своих односельчан известием о королевской помощи. Он рисовал себе в воображении всеобщее ликование, крики радости… Ему уже слышался звук башенного колокола, сзывающего крестьян со всех окрестных селений.

Вдруг послышался по дороге приближающийся конский топот и из-за поворота показался только что покинувший отряд рыцарь. Он махал рукой и кричал что-то.

— Не напали ли на него люди епископа? — сказал Ибэр смеясь, — он слишком быстро возвращается.

Рыцарь подъехал к отряду и на всем скаку повернул свою лошадь прямо к Пьеру.

— Этот человек обманывает нас, — сказал он, указывая на него пальцем, — не знаю, с какой целью, но он водит нас за нос и заслуживает того, чтобы быть повешенным на первой осине.

— Я вас обманываю? — пробормотал Пьер.

— Да, обманываешь, и я очень хотел бы знать, на что ты рассчитывал, когда плел нам свои сказки. Даю тебе слово, что тебе не удалось бы скрыться от нас в лесу на своей трехногой кляче.

— Но в чем же дело? — сказал Ибэр, подъезжая к рыцарю.